Воронья Кость (ЛП)

Некоторые знали историю о горьком детстве Вороньей Кости, другие услышали впервые, и те, и другие умолкли. Теперь все знали причину, зачем они заходили на Оркнеи — отомстить Гуннхильд. Тем не менее, и месть, и охота за жертвенным топором теперь казалось им стоящим делом, особенно теперь, когда у каждого имелся кошель, набитый серебром. Они рассовали серебро подмышками или повязали в паху; к тому же, этот так называемый принц Норвегии спас большинство из них от неминуемой гибели в Дюффлине.

Берлио осталась всё такой же — тихой и спокойной, её глаза ярко сияли в отблесках огня; Вороньей Кости показалось, что она вот-вот расплачется, и ему стало стыдно за то, что он так грубо ответил ей.

— Хотя она рассказывала мне сказки, — добавил он поспешно, и напряжение, повисшее возле костра, рассеялось. Губы Берлио снова расплылись в улыбке.

— Давным-давно в Господине Великом Новгороде жил да был один музыкант, — внезапно выдал Воронья Кость, всё разом выдохнули, словно ветер пронёсся, и подвинулись поближе, чтобы лучше слышать. — Каждый день богатый купец или знатный человек оставляли у него под дверью послания, приглашая его поиграть на своём пиру. Музыкант брал свои гусли о двенадцати струнах и отправлялся на пир, где своей игрой заставлял всех гостей плясать. Хозяин награждал его горстью мелких монет и позволял ему угоститься объедками, что оставались после пира, и на эти жалкие подачки он и жил.

— Всё как в моей жизни, — печально отозвался хозяин гуслей, воин по имени Хрольф, и те, кто знал его, рассмеялись.

— Тогда, вам наверняка знакомы друзья этого гусляра, — продолжал Воронья Кость, — которые часто спрашивали его, как он может жить, имея такой скудный доход. И он отвечал им: "Не так уж всё и плохо. Каждый день я хожу по пирам, играю на гуслях, и мне нравится наблюдать, как весь зал пускается в пляс".

Воронья Кость остановился. — Теперь, я припоминаю, даже более чем уверен, — того человека звали Хрольф.

Все засмеялись и принялись похлопывать новгородца по спине, в ответ тот бросал сияющие взгляды. Воронья Кость взглянул на Берлио, её глаза стали круглыми и блестящими, как у совы.

— Но тем не менее, — продолжал Воронья Кость, по мере того как собиралось всё больше воинов, привлечённых слухами о том, что здесь рассказывают историю, — Хрольф был одинок. Девушки, танцующие под его музыку, часто улыбались ему, а некоторые даже разжигали огонь в его сердце. Но те девушки были богаты, а он жил на брошенную ему мелочь и питался объедками, так что ни одной девушке не пришла бы в голову мысль выйти за него замуж.

Однажды вечером, опечаленный Хрольф брёл вдоль городской стены Новгорода по берегу реки Волхов. Он уселся на своём любимом месте на берегу и положил на колени гусли. "Моя любимая река Волхов", — сказал он и вздохнул. "Была бы ты женщиной, я бы женился на тебе и жил бы вместе с тобой здесь, в моём любимом городе".

“Это правда”, — отозвался Хрольф. “Разве есть в мире другой город, подобный Господину Великому Новгороду? Разве есть где-то место лучшее?”

— Самое лучше место там, где тихо, — проворчал Стикублиг из полутьмы, и Хрольф, уже готовый поспорить, успокоился, когда его утешительно похлопали по плечу.

— Хрольф заиграл на гуслях, и звуки мелодии поплыли над Волховом, — продолжал Воронья Кость. — Вдруг из воды выросла огромная фигура и Хрольф вскрикнул от страха. Перед ним возвышался великан, увенчанный короной, украшенной драгоценными камнями размером с раковину, на шее тяжёлое жемчужное ожерелье, из-под короны струилась густая грива волос-водорослей. "Музыкант", — сказал незнакомец, — "узри перед собой Эгира, Владыку вод. Я пришёл в эту реку в гости к моей дочери — принцессе Волхова. Твоя чудесная музыка достигла речного дна и пришлась всем нам по нраву". Хрольф сумел пробормотать в ответ лишь слова благодарности.

Владыка вод сказал ему, что скоро вернётся в свой дворец и хочет, чтобы Хрольф сыграл на его пиру. "С удовольствием", — сказал Хрольф, — "но где твой дворец и как мне добраться туда?" Эгир рассмеялся. "Конечно же, мой дворец под водой. Ты легко найдешь к нему дорогу, а сейчас держи награду". И Владыка вод бросил к ногам Хрольфа большую рыбину с золотой чешуёй; когда она окоченела, чешуя превратилась в настоящее золото.

Хрольф онемел от удивления, а Эгир лишь взмахнул рукой. "Не стоит меня благодарить, ведь музыка дороже золота. Если бы мир был устроен справедливо, ты бы купался в богатстве, а у роз бы не было шипов". И с громким всплеском Владыка вод нырнул и был таков.

— Эгей! — раздался чей-то возглас. — Я тоже из Новгорода, и всё что дарил мне Волхов — лишь холодные воды.

— Неудивительно, ведь ты не сможешь сыграть даже на костяной флейте, Вермунд, — прокричал кто-то в ответ, и воины недовольно зашикали, заставив умолкнуть обоих. Воронья Кость чуть подождал, а затем продолжил.

— Хрольф продал золотую рыбину удивлённому купцу, а затем, в один прекрасный день покинул Новгород и отправился на ладье по Волхову, пересёк Ладогу и вышел в Балтику. Когда корабль стремительно понёсся над морскими водами, он свесился за борт. "Море такое огромное, что легко поглощает китов", — пробормотал он. — "Как же мне найти дворец Эгира?" — И в тот же миг корабль вздрогнул и остановился. Парус трещал, надутый ветром, но корабль не двигался с места, будто его схватила гигантская рука. Моряки перепугались.

— Мне знакомы эти моряки, — вмешался Адальберт. — Illi robur et aes triplex circa pectus erat, qui fragilem truci commisit pelago ratem primus.

— Нет, постой, — воскликнул Воронья Кость Адальберту, который открыл было рот, чтобы перевести. — Позволь мне. Твёрже чем что-то, дерево, мне кажется, — и трижды твёрже бронзы... сердце того, кто...кто...кто...

— Чего это ты заладил — "кто, кто...", разве в этой истории есть эхо? — спросил Стикублиг.

— Или дальше рассказ пойдёт на языке христианских священников? — добавил Кэтилмунд. — Если так, то мне понадобится толмач.

— Неплохо, — подтвердил Адальберт, не обращая ни на кого внимания, — но правильно будет так: "знать из дуба иль бронзы грудь имел тот, кто дерзнул первым челн свой вверить грозным волнам". Гораций.

— Тот Гораций тоже был на корабле? — выкрикнул Хрольф. — И что там дальше случилось со мной?

Воронья Кость поднял ладони и улыбнулся. Адальберт присел, ошеломлённый той скоростью, с которой юноше давалась латынь, на изучение которой у монахов уходили годы.

— Моряки принялись молиться за свои жизни, — продолжал Воронья Кость. "Не бойтесь", — сказал им Хрольф. "Я знаю кого он ищет". И взяв гусли, вскарабкался на поручни, и прежде чем кто-либо успел его поймать, прыгнул в волны.

— Как бы не так, — с негодованием заявил Стикублиг, и все рассмеялись. Воронья Кость продолжал, как ни в чём не бывало.

— Хрольф погружался всё глубже и глубже, пока не очутился на дне морском, где и увидел в призрачном свете крепость из белого камня, такую же огромную, как та, что слева от нас. Он миновал коралловые врата, и лишь тогда понял, что всё ещё жив и дышит как рыба. Когда гусляр подошёл к огромным дверям, они распахнулись, и его взору открылся величественный зал, заполненный гостями и трэллями, — различными обитателями океанов. Там были сельди, треска, песчаные угри и морские скорпионы, крабы и лобстеры, морские звёзды и кальмары, гигантские осетры и стада китов.

Среди гостей находились также и несколько девушек, — речных нимф, дочерей Владыки вод. На великолепном высоком кресле в конце зала восседал сам Эгир со своей женой — Ран, её волосы напоминали зелёные водоросли и закручивались водоворотами. "Ты как раз вовремя", — подозвал музыканта Эгир. "А теперь давайте танцевать".

Воронья Кость замолк, слушатели нетерпеливо заёрзали и заворчали, призывая его продолжать. Олаф перевёл дыхание.