Воронья Кость (ЛП)

После утомительного подъёма они добрались до низкой каменной хижины, крыша покрыта засохшей летней травой и ветвями. За хижиной простиралась линия кривых, закрученных к небу серых деревьев; с их ветвей, словно ведьмины волосы, свисали заиндевевшие лишайники. Эрлинг подумал, что летом деревца должны выглядеть веселее, а ещё здесь должна расти морошка.

Гудрёд хмыкнул, словно взглядом поставил некий фрагмент на место, и теперь разглядел картинку целиком. На самом деле, сейчас он размышлял о том, что этот день, наполненный мокрым снегом и туманом, подходит к концу, скоро стемнеет, хотя этого и не ощущалось. Казалось, что грядущая ночь будет бесконечной.

— Ты видел Храппа? А Кьяллака? — спросил он, назвав предводителей высланных им разведчиков, но Олет помотал головой.

— Что же, — сказал Эрлинг, глядя на него. — Там хижина. По крайней мере мы сможем укрыться в ней от холода.

С ним было около двухсот человек; двадцать под началом Храппа отправились на разведку восточнее, ещё одна такая же группа, с Кьяллаком во главе, пошла на запад, в то время как Олет ушёл вперёд. Чуть больше воинов осталось охранять корабли, и Эрлинг, оглядываясь назад, мог бы поклясться, что видит красные цветы их костров, сказать по правде, он им завидовал.

Гудрёду не нравилась хижина в тумане, ведь, похоже, они застрянут здесь на всю ночь, — перспектива, прямо скажем, безрадостная. Он так и сказал, обращаясь к матери, и Гуннхильд, словно разозлённая собака, щёлкала зубами на воинов, которые несли её, слишком раскачивая; горящие, словно угли, глаза матери прожигали его через вуаль, выговаривая: "Если ты здесь главный, — значит командуй".

Он ненавидел и боялся её, но он видел её силу, очень хорошо знал её. Мать хотела сделать его королём, и Гудрёд думал, что тоже хотел бы этого, как и его братья, которые уже мертвы.

— Холод скоро доконает меня, — многозначительно сказал Эрлинг, и Гудрёд, моргнув, очнулся от размышлений, нахмурился, а затем кивнул. Он подал знак, и воины двинулись вперёд.

Крадучись вдоль ручья, катившего воды вперемежку со льдом, они осторожно, словно крысы, подползли к хижине. Пошёл снег, мелкий как мука.

— Парни, гляньте, — сказал Озур Рик, указывая копьём. Они посмотрели туда, смахивая пот и талую воду с глаз, и увидели оленьи шкуры, развешанные на деревянной раме. Шкуры освежевали совсем недавно, они ещё не успели задубеть на морозе; всё это говорило о том, что по крайней мере, недавно здесь кто-то был, а возможно, этот кто-то до сих пор здесь.

— Если хорошенько завернуться в такую шкуру, будет тепло, — проворчал один из воинов.

— Хижина, — напомнил им Гудрёд, резче, чем намеревался, и воины съёжились под его мрачным взглядом. Откуда-то со стороны укрытых туманом деревьев раздался кашляющий лай; те, кто слышал его ранее, знали, что этот звук издают северные олени, но большинство подумали, что это потерявшаяся собака.

— Придержите пса, — крикнул воин по имени Миркьяртан, что вызвало усмешки, потому что обычно этим приветствием незваный гость сообщал, что он пришёл с миром.

А затем все животные, что паслись среди низкорослых деревьев, поднялись на задние ноги и завыли на них из тумана.

Команда Вороньей Кости

Плотный, слежавшийся снег кучками лежал на песке там, где волны не докатывались до него. Лужи покрылись льдом, днём прозрачные, а ночью отсвечивали в таинственном лунном свете полуночного мира. Казалось, повсюду мелькали эльфы, человеческий глаз едва ли замечал этих неуловимых созданий, поэтому воины переговаривались шёпотом. Чтобы обезопасить себя, они чаще чем обычно прикасаясь к железу, занимаясь разведением костров или обустройством убежищ на ночь.

Слева Воронья Кость видел громаду крепости, из-за которой это место и получило своё название, она возвышалась на мысе, соединённом с сушей узким перешейком. Это место называли по-разному, Торридун — в те времена, когда пришёл Сигурд Оркнейский и разграбил крепость. Или Торфнесс, из-за того, что местные жители нарезали куски торфа, который горел не хуже древесины или угля.

Но всё же Борг или крепость — было самым подходящим названием, подумал Воронья Кость. За годы, что прошли после набега Сигурда, крепость восстановили. Теперь три стены перегораживали узкий перешеек, за ними высокий и крепкий крепостной вал в форме полукруга, возведённый из камней и дубовых брёвен, усиленных железом, таким образом, Короли Быки показывали всем, что Морей неприступен, а торговля продолжается.

По большей части, тут жили странные люди, их речь походила на ирландскую, они носили рубахи и штаны в клетку, обшитые по низу бахромой, если носили штаны вообще. Тем, кто удивлялся этому, Берлио объяснила, что бахрома защищает подол от намокания, что вообще-то довольно разумно, особенно для длинных женских юбок.

Адальберт сказал, что старые римляне называли их пиктами, что означает "раскрашенный народ", их прозвали так за то, что они красили лица в синий цвет. Римляне, тем не менее, уважали их, потому что пикты оказались одним из немногих народов, которые не подчинились старым римлянам, но это было давно, а сейчас всё изменилось.

Пикты были достаточно здравомыслящими люди, подумал Мурроу, но время Королей Быков на севере прошло, их знать всё также напыщенна, они продолжали раскрашивать лица и заниматься бесконечной резьбой по камню. Хуже, чем норвежцы, подумал ирландец, потому что кроме самих пиктов никто не мог прочесть и понять эти знаки на камне.

Десятки таких камней стояли вдоль дороги, ведущей к воротам, и Воронья Кость ощутил знакомое чувство, он понял, что это место — ещё один фрагмент в игре королей. Посмотри на нас, говорили камни. Взгляни на нас и ощути труд и время, которое понадобились, чтобы обработать и расставить нас. Это дано лишь великим людям. Мы решаем, кому жить, а кому умереть.

Три камня покосились, словно пьяницы, под ними просел грунт, и Воронья Кость понял, что величие пиктов так же подкосилось. Рано или поздно, норвежцы с Оркнеев придут и возьмут Морей, хотя бы для того, чтобы короли Альбы с юга не захватили его первым.

Но тем не менее, Воронья Кость заявил, что пришёл с миром и дарами, чтобы успокоить надменную местную знать, разодетую в дурацкие рубахи с шерстяной бахромой и ирландские сандалии. Разумеется, местные правители оказались достаточно разумны, чтобы не впускать ораву норвежцев внутрь крепости, так что воины расположились лагерем на длинной изогнутой береговой линии между крепостью и городом. Жители города выдохнули с облегчением, когда поняли, что норвежцы пришли сюда не грабить, — а узнав, что у воинов водится серебро, так и вовсе позвали их в гости.

Воронья Кость в добром расположении духа пировал вместе с местной знатью, он выяснил, что Мартин побывал здесь и отправился в Норвегию к Хакону-ярлу. Письмо, которое он написал Орму было кратким и холодным, ведь они были врагами, в том письме Мартин прямо указал, куда он направляется, и чего хочет в обмен на Кровавую Секиру.

Хотя, Воронья Кость всё уже выяснил, но продолжал вертеть словами из письма и так и сяк, словно пристально разглядывал подозрительную монету, и никак не мог понять, затеял ли с ним Орм какую-либо игру или нет. Он не был уверен, что Хоскульду не было поручено поведать ему содержимое письма, когда придёт время, словно преподать урок неразумному ребёнку, с горечью подумал Воронья Кость. Но тем не менее, Хоскульд попытался сбежать от него, хотя Воронья Кость изводил себя мыслью, что во всём виновата его собственная жестокость.

Но, по большей части, Олаф был доволен. Его люди разместились на ночь на холодном берегу, но им было не в первой, а ещё он раздал им целые вёдра серебра, так что за подходящую цену они найдут тепло и уют в городке.

Серебро они взяли на Оркнеях, его блеск, как и радость от этой лёгкой добычи, всё ещё заставляло Воронью Кость улыбаться.