Воронья Кость (ЛП)

— Ты забрал оружие, что они носят на виду, — сказал закутанный в шелка, — но это — Обетное Братство. Вот этот — Финн, он припрятал по крайней мере один клинок. А это Орм, убийца белых медведей и драконов, любимец своего северного бога, который даровал им всё серебро мира.

Голос прозвучал низко, чёрная гнилая болезнь разъедала его глотку. Орм не узнал его, пока человек не подался вперёд, громко шипя от боли.

— Тот мальчишка всё ещё с тобой? — спросил он. — Который зарубил Клеркона на торговой площади Новгорода?

Это же Такуб, работорговец Такуб, и, похоже, жизнь обошлась с ним неласково.

— Воронья Кость, — ответил Орм, оправившись от удивления. — Вскоре после этого он раскроил другим топором голову главного помощника Клеркона. Точно также — ударом между глаз. А затем проделал тот же самый трюк с Ярополком, братом Киевского князя Владимира.

— Он немного подрос, — добавил Финн с улыбкой. — Так что, теперь ему уже не нужно высоко подпрыгивать.

Такуб шумно выдохнул и резко опустился на подушки.

— Мне снится этот мальчишка, — сказал он. — Во снах он приходит ко мне, отправленный тобой, отомстить за то, что я продал нескольких побратимов Обетного Братства в рабство.

Стоящему человеку показалось, что это прозвучало так грубо и прямо, он зарычал и обернулся к Такубу.

— Хватит, брат — мы можем подсластить твои сны их смертью, прямо здесь и сейчас.

— Баржик, — прошептал Такуб устало. — Ступай прочь и займись чем-нибудь.

Баржик взглянул на брата, затем на Орма и Финна, и наконец, буравя обоих хмурым взглядом, вышел вон, слабое дуновение ветерка накрыло их волной вони от гниющей плоти и тяжёлого запаха духов.

Такуб с трудом, охая от боли, сел прямо и медленно развязал намотанную на голове шёлковую повязку, после чего даже Финн ахнул.

Бледное, словно изъеденное червями лицо. Вместо носа — чёрная влажная яма, губы в язвах, щёки как будто изгрызли крысы, вытаращенный глаз вздулся жёлтым гноем. Болезнь добралась и до его горла, он говорил шёпотом, чуть слышно.

— Александрийская хворь, — сказал Такуб. — Неизлечимая.

— Проказа, — ответил Орм, а затем произнёс по-гречески — лепрос.

— Я наказан, — сказал Такуб, — либо вашим богом, или каким-то другим, уже неважно. Но ко мне вас привёл мой бог, чтобы даровать мне облегчение.

— Точно, — сказал Финн прежде Орма. — Я могу достать спрятанный клинок и подарить тебе облегчение.

Раздался звук, напоминающий хлопанье крыльев, и Орм не сразу понял, что это смех.

— Я цепляюсь за всё, что осталось в моей жизни, за боль и всё остальное, — ответил Такуб. — Мне было бы чуть полегче, если бы спокойный сон служил бальзамом.

— Мне спеть тебе колыбельную? — озадаченно спросил Орм.

— Мои сны, — прошипел он. — Мы с тобой торговцы. Я хочу избавиться от этих снов. А взамен дам то, что ты ищешь.

— Ты хочешь заплатить цену крови, — сказал Орм, сообразив, к чему он клонит. — И ты хочешь, чтобы я пообещал тебе не присылать Воронью Кость с топориком в руке, за то, как ты обошёлся с моими людьми.

Послышались шуршание, словно тараканы забегали в соломе, Такуб поёжился и кивнул. Орм подумал — насколько болезнь и близость смерти способны заполнить людской разум. Вот Такуб, например, в своё время — важный и хитрый человек, словно горностай на охоте, сейчас до смерти боится мальчишки, которого он однажды увидел на Новгородской площади. И боится настолько сильно, что всерьёз готов заключить сделку, дарующую ему прощение и спокойный сон, который сейчас для него дороже серебра и драгоценных камней. Он не должен знать, подумал Орм, что проданные им в рабство побратимы, в конце концов, обратили оружие против своих товарищей и были за это убиты.

На миг Орм задумался, где сейчас находится Воронья Кость, распутал ли он клубок загадок, связанных с Кровавой секирой Эрика, сейчас он уже, наверное, понял, кто выдавал себя за Дростана, и что он написал в послании. Будь у Олафа достаточно сообразительности расспросить Хоскульда и задать ему правильные вопросы, то торговец не смог бы молчать.

— Зачем держать парня в неведении? — спросил Такуб, и Орм объяснил ему — мальчишку слишком долго кормили серебром, воинами и кораблями, словно потчевали скиром с серебряной ложечки. Если он хочет сделать себе имя, пусть надеется на свой собственный ум.

В глубине души Орм думал, что вся эта затея с жертвенным топором — глупость, но в эту игру вмешался Мартин, что делало её по-настоящему опасной. Если мальчишка по-прежнему верен Клятве, то сейчас он должен узнать всё, находясь на острове Мэн. Если же он пренебрёг Хоскульдом и пошёл своей дорогой, то его ожидает ещё более суровый урок, хотя, Орм ни на миг не сомневался, что этот замечательный мальчик-муж жив.

Затем он поправил себя; Олаф больше не мальчик-муж, он повзрослел. Глупо цепляться за старые воспоминания о мальчишке с разноцветными глазами, который ещё не отвечал за свои поступки. Орм задавался вопросом, верен ли ещё Олаф Клятве, что принёс однажды.

Довольно скоро они узнают об этом.

Такуб зашёлся в хриплом кашле. Орм и не собирался преследовать работорговца, ни вместе с Вороньей Костью, ни без него, но Такуб не догадывался об этом, чем Орм и воспользовался, заключив сделку и заплатив дырявой монетой.

Такуб вздохнул и позвонил в маленький колокольчик. В провонявший шатёр проскользнул человек и вручил Орму свёрток. Орм развернул край материи и обнаружил там старое древко, подбитое с торца чёрным железом. Священное копьё, которое так отчаянно искал Мартин, то самое, что он потерял в степях. Орм кивнул, ему было всё равно, как Такуб заполучил его, и он не спросит его об этом. Всё, что сейчас заботило Орма — послание Мартина, в котором он желал заполучить копьё в обмен на Кровавую секиру, которую тот самоуверенно считал уже найденной. Орм не сомневался, что Мартин всё подстроил так, чтобы все псы перегрызли друг другу глотки, а пока они дерутся, он ускользнёт, прихватив ценную добычу. А если у него всё получится, то, в конце концов, он придёт торговаться с Ормом Убийцей Медведя.

— Дело сделано, и мы оба довольны, — сказал Такуб.

На миг Орм вздрогнул, подумав, что Такуб собирается плюнуть в ладонь и протянуть свою гниющую руку, чтобы скрепить сделку, как это принято у торговцев. Финн подумал то же самое и усмехнулся.

— Не стоит, — сказал он. — Если что-то отвалится, сложно будет отыскать среди всех этих шелков.

— Спи спокойно, — добавил он, когда они повернулись чтобы уйти. — Знай, тебе стоит опасаться не живых, а мёртвых. Тех, кому отрезали яйца, кто погиб из-за того, что ты продал их арабам. Они придут за тобой, Такуб.

Команда Вороньей Кости

Воронья Кость подумал, что побеждённых видно сразу, — они идут не как свободные люди, а еле тащатся, словно трэлли, уставившись в землю.

Он наблюдал, как они медленно проходили мимо, втянув шеи в плечи, заляпанные грязью и кровью, а когда кто-то из них на миг поднимал голову, в глазах стоял стыд.

— Наши земляки, — угрюмо пробормотал Кэтилмунд, расшевелив угли костра, наблюдая за пленными северянами, оказавшихся сейчас у ирландцев в рабстве. Побратимы зашевелились и заворчали; всем было не по нраву смотреть на униженных северян, как заметил Хальфдан.

— Это совсем другие северяне, — ответил Воронья Кость, словно щёлкнул хлыстом. — И тем не менее, они такие же наёмники, как и мы. Такие же воины, как и мы. А мы — Обетное Братство, разбили их наголову и теперь пожинаем плоды победы.

Все молчали, потому что награды оказались неравноценными. Через три дня после битвы все сложили в кучу награбленную добычу, и Воронья Кость расщедрился настолько, что раздал четыре меча, а также вручил Свенке Колышку богато украшенную кольчугу Рагналла; теперь Свенке важно расхаживал в ней, словно петух по навозной куче. Воронья Кость взял кольчугу Волка-Уголька, как и обещал, но она оказалась слишком велика даже Мурроу.