Страница 117 из 123
Поздно вечером я осмотрел пару пациентов. Уставший от ночных трудов доктор Джолли спал мертвым сном, поэтому Суонсон попросил меня заменить его. Я согласился, но не лез из кожи вон. Все пациенты, за исключением одного, крепко спали, и, судя по ним, нужды будить их не было. Упомянутое исключение составлял доктор Бенсон, который к концу дня пришел в сознание. Он явно шел на поправку, но жаловался на головные боли. По его словам, у него было такое ощущение, будто на плечах у него тыква, по которой колотят пневматическим молотком. Я дал ему таблеток, и все дела. Я спросил корабельного врача, не помнит ли он, что послужило причиной его падения, но Бенсон то ли еще не поправился окончательно, то ли просто не знал. Правда, это уже не имело никакого значения. Ответ был мне известен.
Спал я целых девять часов, что было несколько эгоистично с моей стороны. Но иного выбора у меня не было: работу, которая была мне не по плечу, предстояло выполнить Ролингсу.
Глубокой ночью мы дошли до открытой воды.
Проснувшись в начале восьмого, я помылся, побрился и оделся как можно тщательнее, зная, что судье нужно прилично выглядеть, выступая на суде. Затем отправился в кают-компанию и плотно позавтракал. Без малого в девять вошел в центральный пост. Вахтенным начальником был Ганзен. Подойдя к нему, негромко, чтобы никто из посторонних не смог меня услышать, я спросил:
— Где командир?
— У себя в каюте.
— Мне хотелось бы поговорить с вами обоими. Без свидетелей.
Задумчиво взглянув на меня, старпом кивнул и, пере-дав управление кораблем штурманскому офицеру, направился в каюту командира. Мы постучались. Войдя, закрыли за собой дверь.
— Я знаю, кто убийца, — начал я без околичностей.
— Доказательств у меня нет, но я их получу. Попрошу только находиться под рукой, если сможете уделить мне время.
После минувших тридцати часов оба офицера были не способны ни на что реагировать, поэтому не стали ни всплескивать руками, ни переспрашивать, ни каким-то иным образом выражать недоверие. Суонсон лишь задумчиво взглянул на старпома, отошел от стола, на котором лежала карта (он ее изучал), и сухо заметил:
— К чему терять время, доктор Карпентер? Я никогда еще не видел убийцу. — Фраза прозвучала бесстрастно, почти легкомысленно, но серые ясные глаза его сверкнули сталью. — Любопытно будет познакомиться с преступником, на совести которого восемь жизней.
— Можете считать, нам повезло, что их только восемь, — заметил я. — Вчера утром это число он едва не увеличил до сотни.
Наконец-то слова мои задели моряков за живое. Вытаращив на меня глаза, Суонсон негромко спросил:
— Что вы хотите этим сказать?
— Наш «приятель» с пистолетом носит с собой и спички, — продолжал я. — Вчера глубокой ночью это он достал свой коробок в машинном отделении.
— Кто-то преднамеренно устроил на корабле пожар? — недоверчиво посмотрел на меня Ганзен. — Ни за что не поверю, док.
— А я поверю, — возразил Суонсон. — Поверю всему, что сообщит мне доктор Карпентер. Мы имеем дело с маньяком. Лишь душевнобольной стал бы рисковать собственной жизнью ради того, чтобы погубить сотню человек.
— Он просчитался, — проронил я. — Пойдемте.
Как я и предполагал, в кают-компании нас ждали одиннадцать человек: Ролингс, Забринский, капитан Фолсом, доктор Джолли, оба брата Харрингтон, с трудом вставшие на ноги, Несби, Хьюсон, Хассард, Киннэрд и Джереми. За исключением Ролингса, открывшего нам дверь, и Забрин- ского, по-прежнему в гипсовой повязке, сидевшего в кресле в углу с рукописным журналом в руках, все расположились вокруг стола. Некоторые при нашем появлении пытались встать, но Суонсон жестом заставил их сесть. Присутствующие сидели молча. Лишь доктор Джолли жизнерадостно прогудел:
— Доброе утро, командир. Любопытно, зачем это вы нас собрали. Весьма любопытно. Не сообщите, зачем это мы вам понадобились?
— Прошу простить нас за маленькую хитрость, — проговорил я, прочистив горло. — Вы понадобились мне, а не командиру.
— Тебе? — Джолли сжал губы и пристально посмотрел на меня. — Не понимаю, старичок. Почему именно тебе?
— Я позволил себе еще одну маленькую хитрость. Я вовсе не тот, за кого себя выдавал. Я не представитель министерства снабжения, а правительственный чиновник. Офицер британской контрразведки.
Реакция была той, какую я ожидал. Собравшиеся разинули рты, словно рыбины, выброшенные на берег. Как всегда, первым пришел в себя Джолли.
— Контрразведка, черт бы меня побрал! Та, которая занимается шпионами, рыцарями плаща и кинжала, прекрасными блондинками, спрятанными в чьей-нибудь каюте, вернее, кают-компании. Но здесь-mo ты что забыл? Что заставило тебя собрать нас тут, доктор Карпентер?
— Сущий пустяк. Убийство, — ответил я.
— Убийство! — воскликнул капитан Фолсом, впервые за все время пребывания на борту «Дельфина» открывший рот. Голос его прозвучал как приглушенное кваканье. — Убийство?
— Трое из зимовщиков, оставшихся в ледовом лагере, были мертвы до того, как возник пожар. Двое были убиты выстрелом в голову. Третий зарезан. Я бы назвал это убийством. Вы иного мнения?
Схватившись, словно слепой, за стол, Джолли неуверенно опустился в кресло; как мне показалось, остальные были рады тому, что они уже сидели.
— По-моему, излишне добавлять, что убийца находится в этом помещении, — все-таки добавил я.
Однако, глядя на собравшихся, никто бы не подумал, что так оно и есть. Разве мог кто-то из этих добропорядочных, законопослушных граждан быть убийцей? Все были невинны, как младенцы, чисты и девственны, как арктический снег.
Глава 12
Сказать, что я оказался в центре внимания всей кают-компании, значило бы ничего не сказать. Если бы я был двухголовым пришельцем из космоса, или бы только что объявил присутствующим, что все они обладатели миллионных выигрышей, или бы протягивал им соломинки, чтобы решить, кого из них поставить к стенке, — лишь в этом случае я мог бы рассчитывать на больший к себе интерес. Да и то сомневаюсь.
— Если позволите, то я начал бы с краткого введения в оптику фотографического аппарата, — произнес я. — Не спрашивайте, какое это имеет отношение к убийству. Вскоре вы убедитесь, что имеет. При высоком качестве нанесенной на пленку эмульсии и линз четкость изображения на каждой фотографии определяется фокусным расстоянием линзы, то есть расстоянием между линзой и плоскостью пленки. Всего пятнадцать лет назад максимальное фокусное расстояние любой камеры, расположенной за пределами обсерватории, составляло около пятидесяти дюймов. Такие фотокамеры использовались на самолетах-разведчиках в конце Второй мировой войны. На фотографии, снятой с высоты десяти миль, можно было бы разглядеть лежащий на земле небольшой чемодан. В те времена это был довольно хороший результат.
Однако американской армии и авиации для аэрофотосъемок понадобились более крупные камеры с лучшими характеристиками. Единственный способ добиться этого состоял в том, чтобы увеличить фокусное расстояние. Однако существовал предел этому параметру, так как было необходимо, чтобы камера вписывалась в размеры самолета или искусственного спутника. Когда же потребовалась камера с фокусным расстоянием, скажем, двести пятьдесят дюймов, стало ясно, что установить двадцатифутовый фотоаппарат, направленный вниз, на борту воздушного корабля или спутника немыслимо. Однако ученые разработали новый тип фотокамеры, в которой использовался принцип зеркально-линзового объектива, где свет движется не по длинной прямой трубке, а отражается от зеркальных поверхностей. Это позволяет значительно увеличить фокусное расстояние без увеличения размеров самой фотокамеры. К 1950 году был создан объектив с фокусным расстоянием сто дюймов. По сравнению с аппаратами эпохи Второй мировой войны, с помощью которых с десяти миль на снимке можно было увидеть чемодан, это был значительный шаг вперед — на фотографии, снятой такой камерой, можно было разглядеть пачку сигарет. Однако десять лет спустя появился устанавливаемый на спутниках прибор для наблюдения за ракетами системы «Перкин-Эльмер Роти». Фокусное расстояние объектива этой камеры было пятьсот дюймов. Если бы использовать обычный аппарат, то длина его объектива составляла бы сорок футов. С помощью такого оптического устройства с расстояния десяти миль вы разглядите кусочек сахара.