Инвиктус

Может, из-за этого он и увлекся кубиками Рубика. Да, это коробочки — кубики внутри кубиков, а внутри еще кубики, но каждый из них содержит более сорока трех квинтиллионов цветовых комбинаций. Грэм гордился тем, что владеет шестью такими игрушками из винтажного 1980 года, взятыми свеженькими со сборной линии. Они украшали консоль яркими насыщенными цветами — красным, оранжевым, желтым, зеленым, голубым и синим, постоянно напоминая, что решение можно найти всегда. Несколько поворотов + абстрактное мышление = непорядок устранен.

Ничего Грэм так не любил, как полностью погрузиться в проблему, казавшуюся хаосом, и решить ее. Поэтому он и вступил в экипаж «Инвиктуса». Пилотировать корабль сквозь время — дело ответственное, но непродолжительное. На обычных машинах инженеры зачастую закидывают ноги на стол и, пока рекордер выполняет задание, смотрят запись. Жизнь на борту нелегальной машины времени гораздо вольготнее. Нет необходимости скучать. Можно заняться чем угодно: помочь Прие откорректировать двигатели, настроить тепловые сканеры для Имоджен, а иной раз и выйти из корабля, чтобы спасти задницу Фара.

Но числа оставались его и только его вотчиной. Сложнейшие формулы удерживали «Инвиктус» на курсе при прохождении Решетки, обеспечивали выход из нее в заданный год, месяц, день, час, минуту, секунду, миллисекунду. Это немного напоминало сборку кубика Рубика, только наоборот. Вывернуться из настоящего в обособленное временное состояние. Астрофизические расчеты достигали такой сложности, что Грэму приходилось ставить свой «Тетрис» на паузу.

Счет замер на 360 000. «Инвиктус» погрузился в ничто, именуемое Решеткой. Грэм набирал уравнения на экране. Он пробовал, проверял, выкручивался, устранял и решал, стараясь посадить корабль в 14 апреля 1912 года, в шесть часов вечера.

Проверял, выкручивался, решал, но недорешивал…

Хотя они находились в безвременье и физически чувствовали это, так же как астронавты чувствуют отсутствие гравитации, у Грэма вдруг перехватило дыхание; острое, резанувшее по горлу ощущение подсказало, что вычисления продолжаются слишком долго. Он уставился на экран и перечитывал формулы, пока белые пиксели не превратились в разноцветные и не поплыли перед глазами.

Недорешил…

Вечность прошла и свернулась внутрь себя за одну наносекунду, прежде чем Грэм понял: что-то не так. Он не мог заставить числа соответствовать нужным значениям. У него не получалось, как обычно. Что-то не сходилось.

Не укладывалось. Не совпадало.

Почему не получалось?

Уравнение не имело решения. Случилось невозможное.

Они не могли совершить посадку.

Грэм оторвал взгляд от экрана и огляделся. Странно, но в отсеке «Инвиктуса» царило спокойствие. Прия помогала Фару разгладить лацканы на новом костюме. Имоджен не отрывалась от исторического экрана. Шафран лежал у нее на плечах, размахивая волосатым хвостом, как маятником на старинных часах: тик-так, тик-так, тик-так.

Только этим часам нечего отмеривать. Нечего. Нечего. Не получается. Они не могут совершить посадку. Не могут…

Имоджен подняла взгляд — вспыхнули зеленые глаза, потом покраснела, потом нахмурилась, и только тогда Грэм постарался заглушить эти мысли. Если он не сосредоточится, паника овладеет им и в конце концов раздавит.

Он снова повернулся к бледным цифрам на экране, глубоко вздохнул и принялся перепроверять. Пробовать, выкручиваться, все-таки решать…

Одно из чисел изменилось.

Если бы Грэм не видел это собственными глазами, никогда бы не поверил, что такое возможно. Хотя физика путешествий во времени вещь непредсказуемая и сложная, у нее свои законы. Шестерки не могут просто так превращаться в восьмерки. Цифры в уравнении не могут изменяться, таковы законы мироздания.

Не могут, но изменились.

— Ты в порядке, Грэм? — спросила Имоджен.

— Все прекрасно. — Только еще раз проверив уравнения, Грэм понял, что не солгал. Вычисления работали! Он мог ввести их в посадочное устройство «Инвиктуса» и выйти из Решетки прямо в 14 апреля 1912 года, в шесть часов ноль-ноль минут вечера. Но сначала требовалось проверить, что голографический щит машины времени включен и она автоматически мимикрирует под окружающую обстановку. Если да, то любой, посмотревший в небо, увидит все то же: звезды, синеву, возможно, облака. Если нет — что ж, это будет совсем другая история.

Со щитом все оказалось в порядке. Грэм набрал решение уравнения, ввел в навигационную систему и нажал ввод. Прибытие произошло так гладко и незаметно, что он начал сомневаться, не явилась ли паника, охватившая его в Решетке, побочным эффектом пребывания в извечной пустоте. И числовые значения не менялись. Потому что просто не могли.

На экран Имоджен начали поступать кадры прямой видеосъемки с корпуса «Инвиктуса». Лицо ее изменилось — она недоуменно хмурилась.

— Хммм…

— Что такое? — Фар стиснул трость.

Вместо ответа Имоджен посмотрела на Грэма.

— Что показывают часы?

— Четырнадцатое апреля 1912… — Если бы он сам превратился в «Тетрис», то сейчас экран заклинило бы от блоков, а вспыхнувшая надпись объявила: ИГРА ОКОНЧЕНА. А так он просто сидел и смотрел на последние несколько цифр на шкале времени. А там…

— Почему снаружи темно? — Фар переводил взгляд с иллюминатора на экран кузины. — Где тот самый «Титаник»?

— Грэм, что там дальше на часах? — негромко спросила Имоджен.

Числа все-таки изменились, и они приземлились неправильно. Ошиблись не на несколько секунд или минут, что уже было достаточно плохо, а на несколько часов. На целых четыре часа.

— Десять часов вечера, — услышал Грэм свой голос.

Прия издала слабый горловой звук. Фар выпрямился, стиснув в кулаках джентльменскую трость. Грэм не смог бы сказать, означают округлившиеся губы друга потрясение или гнев. Скорее всего, и то, и другое. За почти что год полетов и краж Грэм не ошибся ни разу. И сейчас считал, что его вины здесь нет.

— Я… я пойду проверю двигатели, — подала голос Прия. — Должно быть, что-то отказало.

Отказало — да. Двигатели? Нет. Вычисления каким-то образом не сработали, но Грэм представлял себе, насколько дико это прозвучит: Да, и я не собираюсь молчать и обвиняю в этом глюке законы Вселенной. Ошиблись не машины и не человек.

— Нам нельзя тратить топливо на еще один прыжок, — сообщила всем Имоджен. — Время еще есть. До столкновения «Титаника» с айсбергом остается час и сорок минут. Надо просто пролететь несколько узлов на запад. На это уйдет десять минут.

Фар захлопнул рот.

— Все равно тебе не нужно столько времени, — сказала Имоджен брату. — Под давлением ты лучше работаешь. С произошедшим можем разобраться позже, когда ты стащишь эту прелестную прелесть.

— Позже. — Фар кивнул. — Давайте догонять.

Ухватившие кубик Рубика пальцы вернулись к навигационной системе. По пути к клавиатуре Грэм разжал их, и кубик упал на плитки пола и остался лежать между ногами, концентрируя все, до последней унции, внимание и направляя его на пилотирование «Инвиктуса» к той точке, где ему и следовало находиться.

«Инвиктус» завис в нескольких метрах над «Титаником»; двигатели молчали, элегантный корпус в виде ласточкина хвоста растворился в ночном небе. Если бы кто-то присмотрелся внимательнее, то заметил бы странность — рисунок созвездий не на своем месте, — но немногочисленные пассажиры, отдыхавшие на палубах, не смотрели в небо. Их взоры обращались в море, в окна внутренних помещений или на спутников. Даже дозорные, занимавшие «воронье гнездо» на мачте и поглощенные размышлениями о том, что им не помешали бы бинокуляры, не заметили, как на верхней ступеньке лестницы второй дымовой трубы из ниоткуда появился незнакомец. Рукой он придерживал цилиндр на голове, в зубах сжимал трость.

Не теряя времени, Фар быстро спустился по лестнице. Вместо десяти минут, как предсказывала Имоджен, они догоняли океанский лайнер целых пятнадцать, и теперь до айсберга, паники и светопреставления оставался час и двадцать пять минут. Фар рассчитывал находиться далеко, когда наступит хаос.