Страница 9 из 14
Берия криво усмехнулся и что-то сказал Сталину по-грузински.
– Вот товарищ Берия говорит, что для пророка вы не слишком хорошо осведомлены. Можете ответить на это?
– Товарищ Сталин, я не пророк. Мало того, я даже не историк, я солдат. Историю я помню в пределах школьного курса. Только историей войны с Германией я интересовался всерьёз и имею очень подробные сведения, но и это, увы, не поможет.
– Даже так, не поможет. А почему не поможет, товарищ Доценко?
– Товарищ Сталин, я уже говорил. Если вы мне поверите, то той истории просто не может быть. Она изменится полностью. В моё время фантасты называли это «эффект бабочки». Ну, а если не поверите, то я вряд ли смогу быть полезен.
– А что, Лаврентий, – Сталин засмеялся, обернувшись к Берии, которому смеяться явно не хотелось, – в чём-то он прав, как думаешь?
Очень мне не нравилась его весёлость, но через секунду он снова смотрел на меня. Смотрел спокойно и серьёзно.
– Это хорошо, что вы говорите правду, а не пытаетесь что-то придумать. В пророков мы не верим, а обман всегда открывается, рано или поздно. Мы проверили ваши данные о новых вооружениях. Нами дано указание о доводке и серийном производстве гранатомёта. Мы проверили и то, что вы говорили о выбивании показаний.
Тут Сталин посмотрел на Берию, подумал и что-то сказал по-грузински. Берия возразил на том же языке, но Верховный покачал головой и добавил что-то ещё. Берия пошёл к двери, по пути глядя на меня. Скажем, не очень приветливо. Похоже, дружить семьями мы не будем. Ну да переживу, главное, Сталин мне верит. Верит! Едва за Берией закрылась дверь, Верховный продолжил разговор.
– Ну что, товарищ Доценко, выпьем чаю и поговорим. Чай действует успокаивающе, а разговор будет серьёзный, так что не расслабляйтесь.
– Постараюсь, товарищ Сталин.
Мы сели у небольшого столика в углу. Там стоял самовар, заварочный чайник, чашки и вазочки с печеньем и фруктами. Верховный, как хозяин, налил чай и подвинул ко мне печенье.
– Наливайте чай, Георгий Валентинович.
– Спасибо, товарищ Сталин, – сказал я вставая.
– Сидите, что вы вскакиваете, этак мы беседовать будем до послезавтра.
– Виноват, товарищ Сталин, – сказал я, продолжая стоять. – Просто говорить «спасибо» без обращения – невежливо. А говорить «спасибо, товарищ Сталин» сидя – странно.
– Экий вы законник, – Сталин ухмылялся в усы, – придётся переходить на имя-отчество, а, Георгий Валентинович? Зовите меня по имени-отчеству, и продолжим разговор.
– Спасибо, товарищ Сталин. Извините, Иосиф Виссарионович, – я снова сел.
Сталин серьёзно смотрел на меня.
– А что вы, лично вы, думаете о чистках в рядах армии и партии, которые назвали вчера репрессиями?
– Кроме ощутимой пользы, которую принесло освобождение армии и партии от зарвавшихся и зажравшихся личностей, был нанесён колоссальный вред. Людишки, желающие быстро сделать карьеру, обвиняли вышестоящих командиров или начальников, если на гражданке, в подрывной деятельности, аполитичности и так далее. А другие людишки, в рядах НКВД, выбивали из обвинённых признания в измене и имена других участников «заговора». А то и ещё проще. Писали признания сами, пытками заставляя подписать уже готовый протокол.
– Из настоящего коммуниста нельзя выбить признание в измене, – резко сказал Сталин.
– Вы ошибаетесь, Иосиф Виссарионович. Человек, который умер бы под пытками в белой контрразведке или гестапо, но не открыл рта, – ломается, когда калечат свои. Или насилуют жен у них на глазах – эти свои. Бывало и такое. Или грозят отправить в лагерь детей, если не признаешь, что враг. Этого не выдерживает почти никто. Хотите пример? В двадцатых числах января, в моей истории, расстреляли Исаака Бабеля. Он никогда не увлекался политикой и уж точно не шпион.
А 2 февраля расстреляют Михаила Кольцова и Меера Трилиссера. Трилиссер – организатор службы внешней разведки, создатель агентурной сети за рубежом, верный стране и партии человек. Возможно, он слишком еврей и склонен использовать именно своих соплеменников в своём деле, но враг? А Кольцов? Он ярый защитник страны Советов. Ярчайший публицист и замечательный редактор. Я зачитывался его очерками об Испании даже в моё время. Если он враг, то побольше бы таких врагов. И его обвинили в шпионаже? Под пытками он назвал более 70 имён, это делает его главой заговора?
Я выдохся и замолчал. Сталин сидел, сгорбившись и хмуро разглядывая носки мягких сапог. И молчал. Я продолжил.
– Я бы пересмотрел, остановил исполнение приговоров и пересмотрел все дела по 58-й статье. О необходимости такого шага, кстати, говорилось в приказе товарища Берии от 17 ноября 1938 года. Если единственная улика – это признание и самооговор обвиняемого – отпускать с извинениями и возвращать в строй. Это двинет вперёд науку и технику. Это вернёт хороших спецов в армию. Это вернёт людям веру во власть.
Сталин встал и прошёлся по кабинету. Я вскочил следом.
– Сиди, Георгий Валентинович, – сказал Сталин и продолжил расхаживать возле стола.
– Значит, вы считаете, что многие из арестованных действительно невиновны? – спросил он спустя некоторое время. – Значит, те, кто их посадил: враги, вредители. Они хотят обезглавить нашу армию и науку. Их надо арестовать, судить и сажать вместо тех, кого они посадили или уничтожили.
– Иосиф Виссарионович! Их действительно надо судить и сажать. Или хотя бы выгонять из органов, с запретом заниматься любой деятельностью, дающей власть над людьми. Но вот кого я точно посадил бы – это тех, кто писал доносы на честных людей, в надежде занять их места. Этих даже бить не надо, просто показать донос и сообщить, что человек признан невиновным, из-под стражи освобождён и даже получил от государства компенсацию. За потерю здоровья, времени и моральный ущерб. А ты, мил человек, ответь – с какой целью оклеветал честного человека? Врагу помогал? Они со страху сами всё расскажут, чего хотели. Должность, квартиру, невесту. Или просто сволочь от природы.
Сталин неожиданно засмеялся.
– Интересный вы человек, товарищ Доценко. И хитрец. Значит, людям, властью обиженным, компенсацию платить. А нужна она им, если они такие честные?
– Им, может, и нет, товарищ Сталин. Им, может, хватит того, что они снова на свободе, снова в строю. А вот их семьям, которые выгоняли из домов и квартир, высылали за 101-й километр и оставляли жить с клеймом «семья врага народа» – им важно. И окружающим важно видеть: их страна – самая справедливая. Ошиблась – поможет. Исправит ошибку, поднимет на ноги, вернёт честное имя и самоуважение. Да и людей с мелкой душонкой остережёт, мол, не хватай у упавшего, а то встанет, и мало не покажется.
А если дело в средствах… Помните, я говорил о месторождениях драгоценных камней, золота? Я тут старался вспомнить, по вечерам. И могу указать, хоть и приблизительно, месторождения. Это дополнительные средства в казну. Часть их можно направить на компенсации. Месторождения золота в Иркутской области и в Красноярском крае. Есть ещё «Жиганский улус» на реке Лена. Крупное месторождение алмазов. Места там труднопроходимые, но оно того стоит. Могу указать примерные координаты.
Сталин стоял напротив меня, покачиваясь с пятки на носок. Стоял и смотрел, посасывая незажжённую трубку.
– Интересный вы человек, – снова повторил он, – в тех местах и поселений-то нет, как искать? Но я возьму грех на душу, уж очень заманчиво звучит. Компенсации или нет, а золото и алмазы стране не помешают. А то мы, от недостатка средств, историческое наследие продаём. Картинами из музеев договора оплачиваем, чтоб валюту заработать. Так что завтра поговорите с геологами, может, ещё что вспомните.
Сталин снова заходил по кабинету. В дверь постучали, и вошёл Берия. Кивнул и остановился. Я поднялся, мельком взглянув на часы. Во, блин, почти час ночи.
– Ну, что же, Георгий Валентинович, – Верховный продолжил говорить спокойно, без излишнего дружелюбия, но и не хмуро. – С завтрашнего дня ваше расписание меняется. Обучать бойцов охраны будете вечером, а с утра займётесь передачей тех данных о науке и технике, которые вы нам обещали. Ещё вы говорили, что можете назвать людей, чья работа улучшит нашу обороноспособность. Сейчас пройдёте в библиотеку и напишете список. Постарайтесь вспоминать поподробней, я видел, вы это можете.