Страница 5 из 12
Улыбнулся и вспомнил, как лет пять назад чуть не отравился чернильной пастой.
Тогда всю ночь провел за работой, сидя за детским столом, украшенным хохломской росписью, – штриховал пространство, точка за точкой, штрих за штрихом погружая его во мрак, ввергая в хаос, который согласно космогонии является первичным состоянием Ойкумены, бесформенной совокупностью материи и пространства, некоей бездной, из недр которой являются божества, не могущие ни видеть, ни слышать, ни говорить.
Работа продвигалась медленно, и казалось, что время остановилось, вернее сказать, полностью зависит от того, когда картина будет завершена, и лишь после этого оно (время) продолжит свое движение.
Однако до завершения было далеко.
Напряжение нарастало.
Черная дыра, изображенная на бумаге, как бы затягивала в свои недра, и попытка закончить работу была своего рода сопротивлением этому затягиванию, всасыванию в фиолетовую пустоту.
Дмитрий Александрович от напряжения кусал ручку и даже не заметил, как дошел до стержня. Понял, что произошло, лишь когда паста склеила губы и стало невозможным открыть рот, чтобы возопить от возбуждения и страха. Впрочем, тем самым полностью уподобился медиумам, которые появляются из бездны и не могут ни говорить, ни слышать, ни видеть, но источать великую электрическую энергию.
Тут же побежал к рукомойнику и принялся отмывать лицо, испытывая при этом крайнюю дурноту от терпкого химического запаха ядовитой чернильной пасты, которая вместе с водой стекала в раковину.
В ту минуту, когда почувствовал этот химический запах на запертых устах, испугался даже не смерти от бытового отравления, а того, что не сможет выкрикнуть в разверзшую перед ним пустоту заранее приготовленную мантру:
Из книги Д. А. Пригова «Живите в Москве»: «Однажды, оставшись один в классе, я долго искоса поглядывал на чернильницу, укрепленную в специально для нее образованном отверстии в парте. Незаметно для самого себя я каким-то неведомым способом, даже не передвигая ног, словно подплывая, вернее придвигаемый самим сдвигавшимся в том направлении пространством, стал приближаться к ней. В невменяемом состоянии плавным движением правой руки я вынул чернильницу из ее логова и опрокинул в себя… Я взвыл и стал биться об пол, выблевывая из себя отвратительную лиловую жидкость… Какими-то рывками меня вынесли в коридор, понесли на спине вдоль него, по лестнице вниз, на нижний этаж, в вестибюль уже опустевшей школы… Из меня лезла кровавая пена и густая желчь, неравномерно раскрашенные лиловыми разводами… С тех пор один взгляд на чернила, даже воспоминания о них моментально передергивают меня».
2007 год
Дмитрий Александрович подходит к рукомойнику, снимает рубашку и начинает умываться до пояса холодной водой, от которой вздрагивают мышцы спины и живота.
Рукомойник находится на первом этаже Дома студента на Вернадского, более известного как ДСВ.
60-ваттная лампа накаливания отражается в зеркале, вмурованном в стену над раковиной, а под потолком ветвятся провода, намотанные на керамические пробки изоляции.
Дмитрий Александрович щедро орошает лицо, шею, грудь, набирает в ладони ледяную воду и через плечо выплескивает ее на спину, результатом чего становится возникновение на кафельном полу внушительных размеров лужи. Затем тщательно вытирается белым вафельным полотенцем.
Общежитие МГУ на Вернадского имеет дурную славу. В 80-х почему-то именно здесь путем выхода из окон сводили счеты с жизнью студенты-гуманитарии. Неразделенная любовь, алкогольный угар, экзистенциальный кризис, политические мотивы.
Второкурсник филологического факультета из КНДР Куанг Пак выбросился из окна, когда обнаружил, что потерял значок с изображением Ким Ир Сена, который все северокорейские студенты были обязаны носить на лацкане форменного пиджака темно-синего цвета.
Пятикурсница философского факультета Ирина К. выбросилась с лестничной площадки ДСВ, узнав, что человек, которого она любит, изменил ей с ее же подругой.
Первокурсник исторического факультета Андрей В. покончил с собой после несданной зимней сессии, выйдя с 16-го этажа общежития, поняв, что то, чем он занимается на факультете, ему чуждо и отвратительно.
Студент четвертого курса филологического факультета Константин П. выпал из окна ДСВ, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения.
Студентка четвертого курса филологического факультета Екатерина А. выбросилась из окна после несданного во время летней сессии экзамена.
Дмитрий Александрович надевает белую рубашку с длинными рукавами и выходит в вестибюль общежития, где его уже ждут несколько человек, а также здесь возвышается специально для того принесенный огромный бельевой шкаф старого советского образца – двухстворчатый, украшенный аляповатой резьбой и совершенно неподъемный.
Все окна и двери в вестибюле открыты, потому что на улице стоит невыносимый зной, однако проветрить это гигантское бетонное пространство нет никакой возможности, и в помещении все равно весьма жарко.
Д. А. Пригов «Начало какого-нибудь длинного повествования»: «Жара стояла удивительная. Премного удивительная. Вообще, леты здесь отменные. Знойные. Не мне вам рассказывать. Бывало, идешь плавно извивающейся ложбиной, натуральным, почти тропическими способом заросшей аж по самые брови, до верхнего просвета, исчезающего где-то там, в пропадающих высотах. А оттуда льется нестерпимый зной. Жара. Пекло. Господи, вынести бы!»
Далее события разворачиваются следующим образом.
Дмитрий Александрович громко сообщает собравшимся, что сейчас начнется его вознесение в шкафу на 22-й этаж «Дома студента», во время которого он, останавливаясь на каждом этаже, будет читать свои стихи, постепенно возвышая свой голос над Москвой. Для той надобности он будет открывать дверцы шкафа и вторить собственному голосу, который будет звучать из многочисленных динамиков, расставленных по всей общаге.
На недоуменные вопросы собравшихся, что означает этот таинственный перформанс, отсылающий его участников и зрителей к Вознесению Господню, Дмитрий Александрович улыбается и поясняет, что таким образом он, будучи запертым в шкафу – символе узилища страстей, будет соотносить свой поэтический голос с потусторонним сакральным голосом, звучащим повсюду. Восходя все выше и выше по лестнице, которая еще со времен Древней Церкви была воплощением стремления к гармонии и духовному совершенству, он будет неустанно размышлять об общажном быте, который является общим уделом с первых минут нашего бытования в Москве.
Постепенно лестничные марши с их традиционным запахом пива и мочи, дешевого курева и мусоропровода преобразятся в открытое всем ветрам пространство крыши ДСВ, откуда можно будет взглянуть на сияющий и прекрасный мир, увидеть его электрические огни и вздохнуть полной грудью.
После этого пояснения Дмитрий Александрович входит в шкаф и закрывает за собой его дверцы, а четыре молодых человека мощного телосложения при помощи специальных ремней поднимают шкаф и начинают его вознесение по лестнице на 22-й этаж «Дома студента» на Вернадского.
Из динамиков разносится знаменитое: