Страница 154 из 164
- Ты подвесил хозяина дома на цепях на тот самый крюк, – ткнул пальцем на потолок позади себя, - и заставил смотреть, как ты насилуешь его жену, а потом, как её во все щели трахают твои люди! Когда я спросил, для чего вся эта жестокость, ты ответил, что этот человек предал тебя, но тогда я не знал, каким именно было его предательство. А затем… - остановился, вспоминая ту сцену, заложившую фундамент в становлении меня такого, каким знали теперь. - Затем ты начал срезать с него кожу, приказав мне следовать твоему примеру. Помнишь?
- Помню, - с насмешкой ответил он. – Ты хорошо справился с задачей.
- Меня тошнило от происходящего, но я думал, что так обретаю семью, обретаю тех, кто будет со мной рядом, несмотря ни на что. Хотя то действо противоречило моему естеству. И когда ты приказал перерезать ему горло, я сделал это, боясь подвести тебя и боясь лишиться возможности стать ближе к чему-то настолько мощному, как Сангре Мехикано. Тогда я впервые убил человека.
- Ты быстро вошел во вкус.
- Верно. Быстро, - посмотрел в сторону, понимая, какой жалкой была моя жизнь. – Я стал чудовищем в обмен на то, что не стоило ровным счетом ничего. Убив того человека, я долго убеждал себя в его виновности и заслуженной смерти предателя. Он был недостоин по-прежнему дышать. Хотя у меня месяцами стояли в ушах его крики и мольбы его жены. В своем слепом желании стать частью семьи я не задумывался о том, каким должен был стать его проступок, чтобы с ним обошлись таким образом. И когда выполнение приказов, убийства и кровь на руках стали чем-то обыденным, я узнал, кем он был и в чем его преступление. Он всего лишь хотел выйти из банды и обезопасить свою семью, - нахмурился, вспоминая того мужчину. - И знаешь, на тот миг я уже не чувствовал той вины или ужаса, испытанного позже. Позже, когда ты сознался в покушении на Марину. Тогда я вспомнил ту женщину. Его жену. Вспомнил те жуткие вещи, что вы с ней делали, и понял, каким монстром и ублюдком я был, стремясь заслужить твое расположение, в то время как тебе плевать на всех. Ты без зазрения совести мог повторить все то же самое или даже хуже с моей женщиной. И знаешь, решил, что с тобой, твоими законами и всем, перенятым от тебя, стоит закончить всё там, где оно началось.
- Не я сделал тебя таким, Ангел. Не я. Тебе самому хотелось быть подобным нам всем.
- Верно. И я такое же чудовище, как и ты, - замолчал, еще раз погрузившись в воспоминания дня своего первого убийства. – Если хочешь что-то сказать, говори, пока не поздно.
- Я всегда знал, что ты тряпка и какая-нибудь девка, раздвинув ноги, превратит тебя в подкаблучника. Ты терял фокус и авторитет. Я спасал тебя, убирая её с пути. Мне не хотелось терять такого преданного и бесчувственного подручного. Только ты всегда был готов на все. А рядом с ней ты размяк.
- И это лучшее, что со мной случилось, - усмехнулся, подумав, как сильно изменилась моя жизнь. - Марина спасла меня от тебя, вернув мне душу.
Больше суток я провел в том подвале, пытая Денни, заставляя его молить о смерти. Мне доставляло животное удовольствие вынуждать этого сурового ублюдка, лишенного любого намека на чувства и умеющего блокировать свои эмоции, как ни один другой, знакомый мне человек, выть от боли и опускаться до унижений в попытках прекратить чудовищные мучения. Но каждый звук, доносящийся из его рта, лишь сильнее распалял мою жажду мести и крови.
Сжигая газовой горелкой татуировки с его тела с изображением коранчо, я избавлялся от всего, чем не должны были стать Сангре Мехикано. Мы действительно обязаны были стоять друг за друга, а не наносить удары в спину, улыбаясь при этом в глаза. В этом отношении я всегда гордился ребятами в Лос-Анджелесе. Что бы ни происходило, мы прикрывали спины амигос и не меняли их на посторонних. Но так было до тех пор, пока меня не предали. Теперь оставалось надеяться, что избавившись от источника заражения банды, Хавьер поведет братьев в нужном направлении. Я был в этом уверен, в особенности после признания Денни в том, что мой помощник не участвовал в заговоре против Марины.
Срезая ножом обгоревшую кожу с обуглившимся изображением птицы, я уничтожал империю одного уродливого человека. Глядя теперь на него, побитого, сломленного, изуродованного, больше не чувствовал ничего, кроме отвращения к нему и к себе за то, что позволил ему отравить свою жизнь и стал его подобием. Я заставлял его умолять себя, ломая кости и дробя их в мелкую крошку, тут же запихивая в рот кляп, слушая, как глотает собственную кровь, упиваясь его рыданиями, но не позволяя захлебнуться или потерять сознание.
Снова и снова я вкалывал адреналин в его, бывшее когда-то крепким, тело, не позволяя отключаться, и продолжал дальше издеваться над ним, мстя за причиненную мне боль и разрушенную судьбу. Когда на его теле не осталось ни следа без отметины от огня, моего кулака, лезвия ножа или молотка, я почувствовал, как потерял азарт. Именно тогда я распорол его живот, выпуская наружу гнилое нутро. Денни подох, как скот на бойне. И я ни капли не жалел об этом. Изначально моим планом было отправить его в ту же групповую могилу, куда он похоронил Марину. Но потом показалось мерзким ставить его в один ряд с девочками. Он не стоил даже их мертвого праха. Облив дом бензином, я кинул спичку, превращая здание в гигантский факел.