Страница 13 из 164
- Чем ты любила заниматься в детстве? - спросила Доктор Роуз, заправляя прядь волос за ухо, придвинув диктофон, лежащий на тумбе и фиксируя на мне взгляд.
- В детстве? – переспросила, нахмурившись. Беззаботное время, казалось таким далёким и нереальным, что вспоминать о той другой, спокойной жизни, было неправильным.
- Да. Когда ты была ребенком, что ты любила? - Тень внимательно вглядывалась мне в глаза.
- Ну…, - взяла в руки край одеяла, перебирая грубую ткань. – У меня было два детства, - перевела взгляд на белую материю.
- Когда ты говоришь, что у тебя было два детства, что ты имеешь в виду? - спокойный голос Доктора Роуз убаюкивал.
- До смерти мамы, - провела языком по пересохшим губам, - это одно детство. И …, - быстрее принялась перебирать пальцами, стараясь найти изъян в ткани, позволяющий зацепиться за него.
- И.., Марина? – так же спокойно поинтересовалась девушка.
- И когда её не стало, - замолчала на пару секунд, снова смачивая губы. – Когда её не стало, это второе детство, - сказала, опасаясь, что даже слова, произнесенные вслух, заставят меня вновь пройти через её смерть.
- Расскажи о детстве с мамой, - настаивала Роуз.
- Самое лучшее время в моей жизни, - замолчала, вспоминая, как мама читала сказки на ночь и, не дождавшись пока я усну, засыпала на самом краю моей кровати. А я лежала, и молча любовалась ею, боясь разбудить и тем самым остаться в комнате совсем одной. Я рассматривала её ровный аристократический нос, длинные черные ресницы, чуть вздрагивающие во время сна, мелкие веснушки, окрашивающие её лицо в солнечный цвет. Она казалась самой прекрасной женщиной на свете. И только налюбовавшись, я осторожно брала её за руку и держала до тех пор, пока она незаметно не исчезала из детской.
- Вы были близки с мамой?- продолжила сеанс Тень.
- Да. Она научила меня любить музыку, - опустила лицо, чувствуя, как глаза начинает щипать.
- Расскажи об этом, - интонация Роуз совершенно не менялась, оставаясь такой же спокойно-равнодушной.
- На фортепиано. Она играла на фортепиано, - прошептала, вспоминая маму, сидящую ко мне спиной и играющую «Лунную сонату».
-Тебе нравилось слушать её игру?
- Я любила наблюдать за ней во время игры, - слегка улыбнулась.
Когда мамины пальцы порхали над клавишами, она превращалась в неземное создание. Весь её образ становился практически невесомым и безумно прекрасным. Она отдавалась игре полностью, отключаясь от реальности. А я, забравшись в кресло с ногами, смотрела на неё, уносилась под музыку туда, где были только мы вдвоём.
- Она учила тебя играть на фортепиано? – Роуз сидела по-прежнему, не двигаясь, изучая меня.
- Нет. Не она. Папа считал, что мама бездарность, и нанял для меня учителя, - мечта играть вместе с мамой обернулась кошмаром. Бесконечные пустые этюды, монотонные гаммы и недовольство учителя и папы навсегда перечеркнули мою любовь к классической музыке. Единственный, кто помогал мне не затушить тлеющий огонек былой страсти – мама. Когда я начинала падать духом и думать, что никогда не осилю очередной этюд, она тихо присаживалась рядом и незаметно подсказывала, затягивая и превращая нудную зубрежку в настоящее исполнение.
Под ложечкой противно защипало. Вспоминать то время, зная, что её больше нет, напоминало занятие мазохизмом. Говорить о маме, после её смерти всегда было тяжело, а теперь, когда во всей вселенной не осталось ни одного близкого человека, казалось просто невыносимым. Грудь щемило от тоски по её ласке и любви. От отчаяния, подпитываемого беспощадным одиночеством, захотелось вернуться в ту яму, из которой я так яростно искала выход.
- После того, как мамы не стало, ты продолжила заниматься музыкой? – размеренный голос Роуз не раздражал, но и не радовал. За время, проведенное в больнице, я привыкла к постоянному присутствию посторонних, их тихому перешептыванию, мягким шагам. Разговоры с доктором Тенью стали частью новой жизни, они просто появились в ней как данность, не зависимо от того, нравится мне это или нет.
- Когда я была совсем маленькой, постоянно наблюдала за маминой игрой. Для меня это казалось чудом! – вспоминая свои первые бестолковые попытки извлечь из рояля, стоявшего в холле внизу, хоть какие-то складные звуки, снова заставили улыбнуться. – Для меня фортепиано – это она. Без неё оно превратилось в боль.
- Больше ты не играла? - Роуз наклонилась чуть ближе, дожидаясь ответа.
- Пришлось, - сжала одеяло в кулаках, впиваясь ногтями в ладони. – Папа не позволил прекратить занятия. Я искала утешение в наушниках, слушая рок и мечтая заглушить крики души, извлекая пронзительные звуки из гитары, но всё осталось лишь в мечтах.
- Могу я узнать почему? – пристальный взгляд Доктора испепелял.
- Папа считал это бесполезной тратой времени и распутством, - по щеке скатилась предательская слеза.
- Чем ты заглушала свою боль? – понизила голос Роуз.
- Почти все время проводила с подружками. Часто ночевала у них дома. Мне нравилось чувствовать себя частью настоящей семьи, - слезы бесконтрольно стекали по лицу, падая и оставляя мокрые разводы на одеяле.
- Наблюдая за чужими семьями, о чём ты думала? – стараясь быть мягкой, Роуз всё равно надавливала на самые больные точки, настраивая против себя.
- О том, что у меня обязательно будет дружная и любящая семья, - вздернула подбородок, смахивая соленые капли.
- Что ты думаешь сейчас о семье? Ты по-прежнему об этом мечтаешь? – интонация доктора Роуз слегка изменилась, став более мягкой.
- Нет. Сейчас семья не входит в мои планы, - обезумевший взгляд Диего, бьющего меня по лицу, в мгновение стёр все прекрасные воспоминания о маме.
- Чем ты хочешь заниматься после того, как выйдешь из больницы? – на секунду показалось, что она приблизила руку ко мне, но затем вернула на колено.