Бухта половины Луны

Глава 6. Нью-Йорк. Бруклин

– Бам! Бам! – раздалось два выстрела, и Доменика подкосило на мостовую.

Лапша в отчаянии выскочил из-за ящиков прямо на Багси и воткнул ему нож в селезёнку!

Да. Так вроде всё и было…

Я мысленно перемотал ещё раз назад и поставил на паузу. Картинка совпадала! Здесь Серджио Леоне и снимал свой шедевр. Арка Манхэттенского моста на западе Бруклина. Пилоны стометровой опоры на просвет.

Леон Моисеефф: уроженец Риги, слушатель Рижского политеха – автор этого проекта. Старый мост весь вибрирует, глотая нижним ярусом четыре ветки метро. Ист-Ривер богата мостами. Фантастический блокбастер не хиляет, если их не разрушить в первую очередь.

А на открытии соседнего Бруклинского моста вдруг паника – слух: мост ненадёжен! Двенадцать человек погибло в давке. Власти, спасая репутацию моста, провели по нему двадцать слонов из местного цирка «Барнум энд Бэйли». Хиляет!

«Я горд вот этой

Стальною

Милей».

Бедняга Щен был столь погружён в свои губительные чувства, что спутал Гудзон и Ист-Ривер. Не столь важно. Главный герой в итоге бросается с моста.

Говорят, в одной из опор нашёл покой рабочий, свалившийся по пьяни в жидкий бетон.

Острова в бухте: Свобода. Эллис. Говернорс. Торчит одинокий маяк на проходе.

Эйфель был, возможно, эротоманом. Чулок – Парижу. Даму с факелом – в подарок за океан. Американцы в ответ подарили французам точную копию.

Свобода! В детстве в библиотеке – подшивка «Крокодила» за десять лет. Ни одного номера без американской статуи Свободы. В подписях к картинкам она неизменно берётся в кавычки. Тысячи фантасмагорических исполненных ужасом образов «Свободы» сопровождают все выпуски.

Вот зловещая колючка на голове этой отталкивающей истеричной женщины угрожающе нависла над негритянским бедняком, пытающим спрятать от неё свою перепуганную семью. Кулаки ярости сжимаются от желания защитить их от беспощадной ведьмы. Листаем дальше. Вот своим факелом она поджигает очаг мировой войны и дома простых тружеников села в Камбодже. Вместо Декларации независимости она нежно прижимает к груди ядерную бомбу, другой рукой безжалостно швыряя в Африку или Вьетнам смертоносные «Томагавки» и «Першинги». Мир горит в пожаре империалистической войны. Вот каменной ступнёю она разбивает в прах на мелкие кусочки: «Права человека»! На её плечах, словно на лошади, восседает пузатый монополист с сигарой. Закусив удила, она издевательски гогочет над непосильно страдающим рабочим классом всего мира!

Издательство «Правда», которое выпускало журнал, старалось в полную силу апеллировать к психике потребителя, таков закон жанра. И теперь довольно сложно избавиться от иррационального лёгкого холодка при виде этой фигуры – советская пропаганда была крайне убедительна в своих образах.

Остров Эллис в дымке. Первой под звуки фанфар пересекла границу нового иммиграционного центра пятнадцатилетняя ирландка Анни Мур. Официальные поздравления и десять тысяч долларов от властей в подарок. Всем остальным круги ада. Потоки иммигрантов. Депортации. Самоубийства после оглашения решений. Процедура проверки для каждого – до пяти часов. Сначала на второй этаж по длинной лестнице. Запыхавшихся и хромых – домой. А вдруг туберкулёз!

Вша, парша, глаукома? Забракованных метили мелом прямо на одежде. Дальше тест на определение элементарных умственных способностей – сложить из деревянных кусочков кораблик. Некоторым не под силу – ещё тошнит от недельной болтанки. Кишки наружу. Одежда ещё пахнет блевотой. Одиноких женщин – домой! Проституток и так в Бруклине, как грязи.

Далёкий мост Джованни да Верразано на границе с океаном в дымке.

Паром на Стэйтен-Айленд повесил глубокий низкий сигнал над бухтой.

Это город однажды не дождался «Титаника».

Вместо него печальная «Карпатия» привезла уцелевших постояльцев фешенебельного плавучего отеля. А поначалу поле потери связи успокоительные обещания: «Да вы что?! Корабль непотопляем! Просто повреждена рация. Сохраняйте спокойствие. Шлюпок достаточно! “Паризьэн” и “Вирджиниэн” навестят их на всякий случай через сутки хода. Готовьте барбекью и танцы на балконе. Не о чём беспокоиться!». Только вот перестраховочная ставка на грузы «Титаника» вдруг лезет вверх до шестидесяти процентов. Радио. Телеграф. Ленты агентств: «Беда! “Олимпик” подтверждает полное затопление! “Медведи” успевают на понижение перед тем, как Франклин скажет речь. Финансовой паники не ожидается!».

Говорят, у впередсмотрящего матроса Флита просто не было бинокля – второй помощник забыл ключи от сейфа. А навстречу не просто айсберг – «черныш». Перевёртыш! Верхняя часть, покрытая мутью, не отражает свет. Безлунная ночь. Марка стали корпуса слишком хрупка для такой холодной воды. Чайки над тёмными водами. Венки цветов. Слёзы близких. Чья-то невеста… «Она утонула!».

Из Бруклина вид на Манхэттен. Чайки на набережной крикливо восседают на уходящих под воду, изъеденных солью деревянных тумбах. Шелест тихих всплесков. Бакланы горланят на парапетах. Соль даже в воздухе. Из кафе рядом донеслась музыка. Я двинулся к дверям.

У лотка с хот-догами напротив кафе припарковался полицейский кэб с сине-красной люстрой мигалки.

– Охренеть! – раздалось вдруг со второго этажа над кафе, и мужик в заляпанной майке-алкоголичке высунулся из окна, уперевшись ладонями в подоконник.

Жидкие патлы слипшимися стеблями свесились с полупустого черепа.

– Наконец-то, блять! Сколько вас можно ждать! – заорал он копам. – У меня вода уже в гостиной!

Из кафе на улицу выскочил чёрный непомерно долговязый бармен и тревожно посмотрел вверх:

– Тони, какого хрена! Он что, опять уснул в ванной?

Тони набрал в грудь воздуха:

– Вы там сосиски жрать будете или спасать чёртов дом?

Он задрал голову на третий этаж облезлого строения и снова истошно завопил:

– Ксавьеро, твою мать! Выключи сейчас же воду в ванной, или я поднимусь и прожарю твои яйца на гриле! Санта-Мария, пропал дом! Где вы, суки, бродите, пока я тут погибаю?! – он простёр руки в сторону легавых.

– Заткнись, Тони! – закончил расплачиваться за сосиски первый коп.

Второй коп не спеша выдавил на колбаску горчицу из тюбика:

– Сейчас всё проверим, не дрейфь!

Он откусил смачный кусок и принялся жевать.

– Главное, чтобы это не оказалось твоим очередным «страшным видением», – добавил первый коп. – Ты хорошо спал сегодня? Сколько вчера вылакал, Тони?

– Идите все в жопу! – тряхнув головой, Тони убрался, хлопнув сверху вниз со всей дури облезлый подоконник рамой окна.

Я прислонил велик к размалёванной витрине и зашёл в заведение.

Сквозь мутные окна на широкую деревянную стойку падал, расщепляясь, препарированный свет. Пять пустых столов вдоль стен с пёстрыми картинками. Старый музыкальный автомат в углу. Кубинская кухня.

Пожилой бородатый кубинец за стойкой обернулся в мою сторону и поприветствовал, подняв вверх маленькую бутылку:

– Пивка, приятель? Я угощаю! Тут и потрепаться-то не с кем.

Я отказался:

– Сок есть?

Бармен за стойкой кивнул и налил стакан. Я присел за столик у окна.

– Хорош бухать, Рауль. Ещё и двенадцати нет.

– Иди к чёрту, Рэй. С тобой тут загнёшься от скуки! – кубинец хлебнул и уставился в телевизор. – Оставь этот канал, милая, – попросил он официантку. – Это же Куба, детка. Что там про карнавал? Или хочешь, посмотрим новости про пришельцев?

На экране сексапильные брюнетки торчали попами под сальсу с широкоплечими небритыми мачо в остроносых туфлях. Пальмы трясли ветвями. Маракасы трещали лихо.

Раздался скрип лестницы, и вниз в зал скатился юноша с горячим взором и мокрой головой. Придерживая штаны, он навалился на стойку:

– Что за шум, Рэй? Откуда копы? – отдышавшись, выпалил он, бешено вращая глазами.

Бармен протёр стойку полотенцем и посмотрел на него:

– Послушай, Ксавьеро… Ты просто задолбал! Тони там уже пошёл ко дну, наверное. Всю округу переполошил. Если ещё раз забудешь выключить воду…