Страница 48 из 75
В Московском университете Ковалевскому принадлежало, по общему признанию, одно из первых мест. Он был чрезвычайно популярен среди учащейся молодежи, разночинной интеллигенции, в литературных кругах. Дом Ковалевского являлся своеобразным культурным, духовным центром. Обычно по четвергам в его квартире собирался большой круг знакомых. Среди постоянных посетителей были профессора университета и других высших учебных заведений Москвы, члены редакций газеты «Русские ведомости» и журнала «Русская мысль». К Ковалевскому приезжали из провинции, среди его гостей часто оказывались иностранные ученые, общественные деятели, путешественники. Бывали у Ковалевского и писатели – Л.Н. Толстой, И.С. Тургенев, Н.К. Михайловский, Г.И. Успенский. Секрет удивительной притягательной силы Ковалевского объяснялся во многом его выдающимися чисто человеческими качествами. Определяющей чертой его характера была терпимость, а жизненным кредо – слова немецкого поэта, лауреата Нобелевской премии Г. Гауптмана: «Терпимость – это религия будущего. Терпимость основана на уважении к ближнему, как к равному себе. Без терпимости нет свободы».
Преподавательская деятельность Ковалевского совпала с периодом контрреформ Александа III. Важнейшей задачей правительство считало насаждение в высшей школе «верноподданнических настроений». Автономия университетов после введения в 1884 году нового университетского устава была фактически уничтожена. Однако внешние обстоятельства не могли заставить Ковалевского отказаться ни от своих убеждений, ни от стремления активно распространять близкие ему взгляды. В своих лекциях Ковалевский ставил перед собой цель «подготовить россиян к конституции». Вместо требуемого программой «живого очерка самодержавия» Ковалевский с университетской кафедры фактически проповедовал основные принципы реформ, необходимых для России. Классовую борьбу он рассматривал как признак незрелости или, напротив, вырождения того или иного общественного строя. На примерах европейской истории он стремился показать опасность обострения социальных противоречий, неизбежно приводящего к революции. Отсюда вытекала и его политическая доктрина конституционной, или «народной», монархии («конституционализм, дополненный реформаторством»). В доносах на Ковалевского неоднократно подчеркивалось его «тлетворное» влияние на умы молодежи. Кампания против Ковалевского, начатая по инициативе министра народного просвещения И.Д. Делянова, завершилась увольнением его из университета 6 июня 1887 года.
После вынужденной отставки Ковалевский вскоре уехал из России. Период пребывания за границей (1887–1905) – еще одна блестящая страница его биографии. «Русский ученый, устраненный от кафедры в своем Отечестве, стал культурным „гражданином мира“, аккредитованным представителем передовой мыслящей России в умственных центрах Европы», – вспоминал известный литературовед Д.Н. Овсянико-Куликовский.
Круг зарубежных знакомств Ковалевского постоянно расширялся. В него входили литераторы, ученые, государственные и общественные деятели. Однако «центром интереса» Ковалевского, по его собственному признанию, стала его «знаменитая однофамилица» С.В. Ковалевская, в то время профессор математики Стокгольмского университета. Именно ей Ковалевский был во многом обязан своим приглашением в 1887 году в Стокгольм для организации там преподавания общественных наук. Вместе они провели много времени в Швеции, позже в Англии, Франции, Италии, Швейцарии. Ковалевский подчеркивал, однако, что ему «в ее (Ковалевской. – Н.Х.) жизни приписана преувеличенная роль». «…Мы сошлись приятельски потому, что оба были одиноки на чужбине», – писал он.
Спустя год после прочтения курса лекций в Стокгольме Ковалевский был приглашен в Оксфорд и, таким образом, стал «первым русским, призванным говорить о России на английском языке, так как до этого времени приглашали немцев и датчан». Тематика его лекций в Европе и Америке включала в себя самые разнообразные темы, в том числе становление общества, права, морали, семьи, собственности, политических учреждений; историю экономического и социального развития Европы и т. д. Особый интерес западные слушатели проявляли к России – истории становления ее хозяйственного уклада, формирования государственно-правовых институтов.
В Европе Ковалевский жил на вилле, купленной им в конце 1880-х годов в окрестностях Ниццы, в Болье. Он искал необходимые материалы в библиотеках и архивах, читал лекции в Париже, Стокгольме, Оксфорде, Брюссселе, Сан-Франциско, Чикаго и т. д.
В годы пребывания за рубежом Ковалевский стал признанным авторитетом в мировой науке. Его многочисленные научные работы широко публиковались на Западе. В 1907 году он был избран членом-корреспондентом Французской академии. Он избирался также почетным членом Академии законодательств в Тулузе, почетным членом исторического общества в Венеции, членом Британской ассоциации наук; с 1895 года – вице-председателем, а с 1907 года – председателем Международного института социологии в Париже.
Очевидно, что научные интересы Ковалевского, хотя и формировались в большинстве своем на зарубежном материале, тем не менее служили и своеобразным ответом на запросы трансформирующегося русского общества. Откликом такого рода стало и увлечение Ковалевского идеей новой постановки высшего образования.
Он всегда предупреждал об опасности чрезмерной специализации обучения в ущерб общему образованию, проводил мысль о единстве науки, недопустимости какого-либо одностороннего подхода к изучению общества. Наиболее широко реализовать принципы свободы преподавания и самоуправления ему удавалось в 1901–1906 годах в русской высшей школе общественных наук, созданной им в Париже совместно с юристом, знатоком гражданского права Ю.С. Гамбаровым, социологом Е.В. де Роберти и др. Школа должна быть вне политики – в этом Ковалевский был убежден, видя главную цель преподавания в подготовке широко и свободно мыслящих людей. Неизбежным следствием этого должно было стать не менее важное для Ковалевского и его единомышленников «смягчение резких противоположностей между крайними мнениями, сближение политических групп, способных действовать на общей почве».
М.М. Ковалевский возвратился в Россию в августе 1905 года, когда революция стремительно набирала силу. Не прошло и месяца после его приезда, вспоминал В.Д. Кузьмин-Караваев, «как имя его стало буквально каждый день встречаться на столбцах газет, – то в виде подписи под статьями, то как инициатора или устроителя того или другого общественного дела… М.М. исключительно быстро сделался центром, к которому стремились люди, бесконечно разнообразные по положению, по убеждению, по профессии».
Характерная черта общественной жизни в России в начале XX века – вера в близость «новой эры» социальной справедливости, утверждения гуманистических начал. Предельно политизированное общество стремилось получить практические рецепты переустройства жизни. Ковалевский не мог не откликнуться на призыв жаждущей просвещения публики. Он считал своим профессиональным и гражданским долгом способствовать мирному, в демократическом русле, обновлению жизни, используя опыт Западной Европы. Тем более что, по его наблюдению, эволюция политического и экономического строя России поражала многочисленными аналогиями с прошлым народов европейского Запада.
Предвидеть проблемы, ожидающие Россию в недалеком будущем, по возможности сгладить их остроту рядом предупредительных государственных мероприятий – достижение этих целей, по убеждению Ковалевского, было невозможно без знания устоев русской национальной экономики, прежде всего аграрного строя, основанного на общинном землевладении. Ковалевский, опираясь на свой опыт изучения земских учреждений на Западе, пришел к выводу о том, что основой мелкой земской единицы (волости) в России должна стать именно преобразованная на демократических началах община.
«Я всей душой стремился очистить этот вопрос (об общине. – Н.Х.) от доктринерства и метафизики, проанализировать различные точки зрения и, кроме того, изучить судьбу подобных же учреждений в других странах» – так характеризовал Ковалевский свой научный метод. Выводы, к которым пришел ученый, были неоднозначны. Не случайно одни современники видели в нем критика общинных порядков, другие обвиняли в избытке «лиризма» по отношению к общине. «Я не страшусь признать справедливость этих двух мнений, которые ничуть друг другу не противоречат», – замечал Ковалевский.