Гроссмейстер

– Пф! Конечно! Основную массу пациентов привозит «скорая», но может человек прийти сам или, скажем, идет кто-нибудь мимо стационара, стало ему плохо, его и принесут с улицы в приемный покой, – и я снова уселся на стул.

– Ну допустим, – нехотя согласился он, – она могла поступить, как ты говоришь, «с улицы», и чтобы ее обнаружить…

– Надо просмотреть журнал поступивших в приемное отделение! – радостно выпалил я свою мысль. В самом деле, я был горд своей идеей, своим вкладом в наше расследование.

– Сидеть и уныло просматривать какие-то журналы, когда у меня такая шикарная версия? – лицо Строганова менялось, можно было подумать, что у него внезапно заболел зуб.

– Ну, я могу… – я не успел закончить фразу, что готов взять все это на себя, как он меня перебил:

– Отлично! Раз тебе приспичило помирать с тоски, вместо того, чтобы разрабатывать мою гениальную задумку… – Арсений недобро посмотрел на меня. – Так вот, ты будешь искать Маргариту по больницам. Но! Критерии поиска должны быть следующие: «Сердюкова Маргарита» – это раз, и «неизвестная женщина любого возраста» – это два…

– Почему любого? Ей же двадцать четыре…

– А помнишь, ты мне рассказывал историю, – тут же перебил он меня, – как привезли парня, и ему поставили ориентировочный возраст 30 лет? А ему оказалось 17! Потому что башка и лицо были расплющены! – и он хлопнул ладонью об ладонь. – И когда его искали, то… – он развел руками.

– Я понял, – кивнул я, моргнув от громкого хлопка. – Ты хочешь сказать, что нельзя так сужать возраст, если искать как «неизвестную». Но ты знаешь, сколько неизвестных женщин любого возраста поступает в больницы многомиллионного города? А если неизвестной женщине сто лет, она заблудилась, ее привезли в больницу, ее тоже ехать смотреть?

– А знаешь, сколько миллионов у папы Маргариты? – опять вопросом на вопрос ответил Строганов. – И знаешь, сколько он готов отдать за свою дочь? Доктор! Ты все средства используешь для лечения тяжело больного? А? И здесь не скупись! Поэтому все неизвестные женщины минимум до пятидесяти лет – это два!

– Еще и три будет? – усмехнулся я. Инициатива, как известно, наказуема исполнением. А уж если я не хочу следовать плану моего гениального друга или еще и свои идеи предлагаю, то этот друг превращается в бога мести Зернебока или обычную фурию. Мне вспомнился дневник Сердюкова, который пришлось читать по приказу Арсения.

– Да, – мстительно (как мне показалось) кивнул он, – три. Допустим, ей дали по черепу…

– Называется черепно-мозговая травма, – напомнил я.

– Да, и по мозгу тоже, – легко согласился Арсений. – Она потеряла память и могла поступить в больницу под чужим именем. Поэтому нужно будет искать не только Сердюкову Маргариту, не только неизвестную, но и проверить всех известных женщин, поступивших в больницы в этот день и…

– Как это – всех? – я не поверил своим ушам.

– …и во все последующие. – закончил этот Зернебок.

– Но это невозможно! – воскликнул я.

– Почему? – вкрадчиво спросил он.

– Да потому, что их сотни, тысячи! И никакие миллионы не помогут мне…

– Доктор! – обратился он ко мне и выставил вперед свою ладонь. – Спокойно. Мой папа говорит в таких случаях: «дыши глубже».

– Я и смотрю, что ты все время вздыхаешь, – я неожиданно для себя сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Помогло! Даже желание спорить пропало.

– Вот и отлично! – обрадовался этот психофизиолог и неожиданно добавил: – А также надо проследить судьбы этих женщин!

– В смысле? – не понял я. – Какие судьбы? Каких женщин?

– Ну, из приемного отделения куда они деваются? Домой уходят? Или на другие отделения? Или в другие больницы? Тебе придется проверить их всех! Можно пока ограничиться женщинами, – с саркастической улыбкой добавил он, – потому что в случае неудачи ты возьмешься за мужчин!

– Строганов! Прекрати паранойю! – я решил, что хватит с меня издевательств и что я сам сумею разобраться в этом задании.

– Короче, доктор, – внезапно заговорил Строганов обычным тоном, – на сегодня хватит расследований, через пятнадцать минут будут показывать «Gravity Falls», новый сезон. Ты есть очень хочешь?

Я объяснил, что это не важно, поскольку собираюсь уходить домой. Арсений попытался оставить меня ночевать, но никакие его уговоры не изменили моего решения, и я отправился в путь-дорогу.

– Слушай, – уже на выходе обратился я к нему, – у меня все этот маньяк Вова из головы не идет. Как думаешь, его посадят?

– Ну, наверно. Вряд ли ему дадут звание почетного гражданина Санкт-Петербурга, – усмехнулся Строганов, поглядывая на часы: время показа приближалось.

Я попрощался и пошел домой.

Глава 10.

Чтобы восстановить душевный покой, я пошел пешком. Встреча с маньяком, пусть и закончившаяся благополучно, оставила после себя тяжелый след, а общение со Строгановым добавило усталость и раздражение… Я решил последовать совету папы Арсения и стал «дышать глубже». Как ни странно, снова помогло.

«Когда прозрачно и светло Ночное небо над Невою…», – бормотал я, идя вдоль Александровского парка по трамвайным путям. С Петропавловского собора доносился бой часов. Машин проезжало мало, а трамваев совсем не было. Адмиралтейскую иглу отсюда было не видно, но ангела на шпиле Петропавловки я разглядел.

В парке было полно гуляющих, из кафе доносилась музыка, появлялись уличные музыканты, на площади перед театром файерщики жонглировали огнем. Словом, наступала обычная праздничная ночь среди будних дней, а я не мог разделить общего веселья.

Одинокий трубач на боковой аллее играл «Strangers in the Night».

Как говорил святой Франциск Ассизский, «куда бы ты не шел, всегда возвращайся домой», что я и сделал.

Наутро жена мне рассказала, что я разговаривал во сне. Что-то про книгу Аристотеля «О душе». Наверно, хотел философу поведать о маньяке, чтобы он дописал в свой трактат четвертую часть – о людях-топорах, лишенных этой тонкой субстанции.

***

Нетление через Божескую благодать.

Весеннее небо, высокое, чистое, голубое царило над белокаменным шестиглавым Собором. Слепило глаза солнце, отражаясь от маковиц глав, особенно от той, что покрыта золотом. И казалось со стороны, как будто великаны-воины в древнерусских шлемах под колокольный перезвон встали на защиту Великого Города.

Магдебургские врата, хотя день стоял и не торжественный, были открыты. Народу в храме собралось множество, как и вокруг него. Но никто не отваживался подойти к беседующим у арки, между приделами святых Богоотец и Рождественским, там, где почивают мощи святителя Никиты, важным людям. А те, немало ни смущаясь, продолжали разговаривать, словно были в одной из малых палаток Зимнего Дворца, что в Петербурге.

– … а нетленность сию отнесу к тому, что климат да свойства земли, в кою прежде погребен был сей святой, да сухоядение, да пощение в жизни, да бальзамирование препятствовали естественному разложению! – говорил один из них, одетый в облегающий двубортный кафтан голландского покроя из зеленого сукна.

Его громадного роста собеседник, одетый похоже, но проще, внимательно слушал, затем, резко наклонившись, вытащил мощи из раки. От стоявших поодаль от них людей послышался вздох, выражавший ужас и негодование. А гигант, совершенно не обращая на них никакого внимания, усадил почерневшего и усохшего за шесть столетий покойника и стал расправлять ему руки, а затем складывать их на груди.

– Что скажешь теперь, Яков Вилимович? – радостно обернулся он, – Отчего сие происходит, что сгибы костей так движутся, яко бы у живого и не разрушаются и что вид лица аки бы недавно скончавшегося? А? Уж не от пощения, верно?!

– Не знаю сего, а ведаю то, что Бог всемогущ и премудр, – отвечал тот, изумленно пожимая плечами.

– То-то же, – довольно сказал великан, уложив обратно мумию, – сему-то верю и я, и вижу, что светские науки далеко еще отстают от таинственного познания величества Творца, которого молю, да вразумит Он меня…