Молчание

– Что это? – спросила Эви, скорчив гримасу. Эви было тринадцать – на год больше, чем Лизе, – и некоторые люди, впервые встречавшие ее, подозревали задержку в развитии. Она была полноватой, никогда не причесывалась и одевалась как мальчишка. У нее уже были настоящие груди – не комариные укусы, как у Лизы, – и Эви пыталась скрывать их под плотной белой футболкой и мужскими комбинезонами. Она носила кожаные рабочие бутсы на несколько размеров больше. Она называла их «мои говнодавы». А в качестве финального штриха был большой охотничий нож в кожаных ножнах, пристегнутый к поясу.

Колокольчики звенели и продолжали звать их.

Лиза покачалась на пятках и посмотрела на небо через спутанный занавес темных ветвей. Она была самой высокой девочкой в классе, тонкой и жилистой, и рядом с приземистой, коренастой кузиной казалась существом другого вида.

– Это лес разговаривает с нами, – сказала Лиза. – Разве не похоже на тоненькие голоса?

– Ты спятила, – сказал Сэмми. – Деревья не разговаривают.

Как всегда, он был самым серьезным.

– Тогда что это, как ты думаешь? – спросила Эви. Казалось, она немного нервничает и ощущает себя не в своей тарелке.

– Не знаю, но деревья и камни не имеют голосовых связок, – сказал он.

– Есть другие способы для разговора, – объяснила Лиза, думая о том, что иногда ее беседы с Сэмми похожи на поединок: удар, парирование, удар. – Иногда ты слышишь ушами, а иногда твое тело становится антенной, и ты воспринимаешь все вокруг.

Она не сказала, что это болезненное ощущение, что эти голоса могут причинить ужасную головную боль, если ты устал: птицы-кардиналы, черви, белки с орехами в защечных мешках – все стараются переболтать друг друга. Даже у деревьев есть свои истории.

– Сюда, – сказала Лиза, пробежав по заднему двору и углубившись в лес.

– Подожди! – крикнула Эви, но Лиза не замедлила ход.

Городские дети придумали для Эви кличку Стьюи. Когда Эви не было рядом, Лиза играла с другими детьми, вроде Джеральда и его сестры Бекки, которые жили неподалеку. Но она бросала их, когда приезжала кузина, потому что они скверно относились к Эви.

– Хочешь пойти с нами в кино, Лиза? – насмешливо спрашивал Джеральд и тут же добавлял: – Извини, я забыл, что приехал Стьюи. Как вы развлекаетесь с этим милым мальчиком?

Всем в школе было известно, что Джеральд втюрился в Лизу, но ей была ненавистна сама мысль об этом. Она знала его всю жизнь, и это был лишь придурковатый Джеральд, тощий мальчишка с желтыми глазами, вечно заляпанный краской и клеем от своих моделей.

– Он просто ревнует, – сказал Сэм Лизе. – Сходит с ума, потому что ты предпочитаешь проводить время не с ним, а с Эви.

У Лизы болел живот от мыслей о таких вещах, как ревность, влюбленность, груди и девочки, которые хотят быть похожи на мальчиков. Все вдруг необычайно усложнилось, и ей было ненавистно думать об этом. Взросление – это какая-то лабуда. Иногда ей хотелось вернуться назад во времени вместо того, чтобы двигаться вперед – просто становиться все младше и младше, пока она не окажется головастиком в мамином животе, потом пятнышком, а потом ничем, просто духом Лизы О’Тул, парящим в космосе.

– Может, Джеральд и урод, но он не такой уж плохой, – сказал Сэм.

– Лучше бы он со своей сестричкой укоротил язык, – отозвалась Лиза. Она была расстроена из-за Джеральда и Бекки, и из-за Эви тоже. Если бы кузина хотя бы попробовала вписаться в компанию, все было бы гораздо проще. Но тогда она не была бы Эви.

Прошлым летом Эви целый месяц отказывалась расчесывать волосы, пока они не превратились в крысиное гнездо. В конце концов тетя Хейзел постригла ее машинкой, отчего голова Эви стала похожа на щетинистую картофелину. Это считалось страшным наказанием и уроком на будущее, но Эви очень понравилось. Она ходила вокруг и упрашивала всех пощупать ее голову.

– Разве это не классно? – ворковала она и мурлыкала, как кошка, когда люди гладили темную щетину.

– Когда я с вами, то знаю, что каждую минуту может случиться что-то волшебное, – сказала она Лизе.

Эви верила в магию, в призраков и перевоплощение.

– Мы знали друг друга на протяжении многих жизней, – сказала она Лизе поздно вечером, когда они лежали во дворе в спальных мешках. Сэмми, лежавший между ними, давно заснул. Стрекотали сверчки. Эви скрестила пальцы с обкусанными ногтями и сказала:

– Мы с тобой такие.

Лиза посмотрела на пальцы. Две переплетенные змеи.

– Змеиные девы, – пробормотала Лиза, изогнувшись в своем спальнике, чтобы подобраться поближе к Эви. Та переплела пальцы с пальцами Лизы, прижалась губами к ее уху и высунула язык.

– Х-ш-ш, х-ш-ш.

Они бежали по лесу, так что ветер свистел в ушах, а тонкие ветки щекотали лицо. Они знали дорогу наизусть. Колокольный звон доносился из-за холма. Из Рилаэнса.

Уже начинало темнеть, но мать Лизы и тетя Хэйзел позволяли им задерживаться допоздна, особенно теперь, когда отец вернулся из больницы домой. Им полагалось вести себя тихо и не нарушать его покой.

– Последнее, что нужно твоему отцу, – это три диких зверька, бегающих по дому, – сказала мать Лизе.

Лиза подумала, что отцу не помешала бы небольшая пробежка. Но она держала язык за зубами и на цыпочках ходила вокруг него, как будто он был спящим великаном. Казалось, после возвращения домой он только и делал, что спал. Тетя Хэйзел приносила ему подносы с едой, чай и лекарства. Она была сиделкой, и мать Лизы говорила, что сейчас ее помощь очень нужна. Хэйзел умела заботиться о таких людях, как ее отец. Он лежал на кровати под горой теплых одеял, и его глаза большую часть времени были закрыты. Когда они открывались, то казалось, что он все равно спит. Он смотрел сквозь тебя, словно ты была призраком.

– Бу! – иногда говорила ему Лиза в надежде на реакцию, но ничего не получала взамен.

Рилаэнс был полон призраков – по крайней мере, так говорили некоторые горожане. Люди утверждали, что видели зеленые огни и туман, который превращался в человека, ходившего по опушке леса и бормотавшего на неслыханном языке. Миссис Мэтток, которая держала кафе «У Дженни», пока ее бедро совсем не разболелось, говорила, что в лесу есть некая волшебная дверь, скрытая где-то в руинах заброшенного поселка.

– Люди не могут исчезнуть без следа, – сказала она. – Во всяком случае, не целый поселок. Вам, ребятишки, нельзя там играть.

Старый Карл Дженсен сказал, что потерял в Рилаэнсе двух собак. Они убежали в лес и больше не вернулись.

– Самое странное, что когда время от времени я прохожу там, то до сих пор слышу лай этих собак, – говорил он, когда пересказывал свою историю всем, кто хотел слушать. – Я зову их, и тогда они начинают выть, но так и не выходят. Войдя в ту дверь, никто не возвращается, как бы сильно ни хотел.

Лиза была уверена, что если бы в Рилаэнсе имелась волшебная дверь, то к этому времени они бы нашли ее. Несмотря на предупреждения, они всю жизнь играли в этом лесу. Они знали каждое дерево, каждый валун, каждый замшелый кирпич в каждой яме от погреба. Тетя Хэйзел рассказала им, что когда-то в поселке было пять домов, два амбара, кузница и даже церковь. Теперь от домов остались лишь фундаменты квадратной формы с ямами от двух до четырех футов глубиной, заросшие сорняками, усеянные листьями, обломками кирпича и цементной крошкой. Пустые, как дыры на месте вырванных зубов. Раньше лес был сочным лугом, где паслись коровы, овцы и лошади. Иногда на закате Лизе казалось, что если прищурить глаза, то можно увидеть поля и дома и даже заметить движение: лицо в окне, распахиваемая дверь.

«Призрачное место», – говорили горожане, и Лиза в принципе соглашалась с ними. Но это было хорошее призрачное место. Если там скрывалось нечто злое, она бы почувствовала это.

На юго-восточной окраине заброшенного поселка за ямой, которая, по их предположению, была фундаментом церкви, находилось крошечное кладбище с пятью надгробными камнями, настолько выветренными от непогоды, что невозможно было прочитать имена или даты. В начале лета Лиза собирала незабудки и оставляла букетики на каждой могиле.