Эликсир бессмертия

«Черный ворон, ты не вейся, — подумала Аня, зевая, — над моею головой…»

«…Доведя температуру до известного предела, дай смеси остыть, потом опять начинай нагревать, снова дай остыть, — и так еще четыре года. Не забывай сквозь стекло наблюдать за вызреванием смеси, которая на исходе срока должна будет превратиться в иссиня-черную жидкость. Ты у цели!

8. И вот, наконец, наступает долгожданный момент, когда ты можешь открыть сосуд.

Представляю себе глубокую ночь, темную лабораторию и сосуд, в котором слабо мерцает эта загадочная субстанция, с которой у тебя связано столько надежд! При соприкосновении с воздухом субстанция отвердеет и разделится на элементы. Это будут совершенно новые вещества, которых не встретишь в природе и которые при этом обладают всеми свойствами чистых химических элементов…»

В этом месте Аня опять чуть было не уснула. Такого рода литература всегда вызывала у нее зверскую скуку, и она ничего не могла с собой поделать. «Неужели Лоренц все еще в ресторане? А может, ему позвонили, и он уже сошел, все же решив ее с собою не брать?» Странно, но она была совершенно спокойна. Развернула шоколадку, отломила, положила в рот сразу две дольки. «Если сошел без нее — ну и пусть. Доедет до Москвы, а там видно будет… Может, встретиться с Г.К. Чебраковым?» При мысли о Чебракове у нее потеплело на сердце. «Папы давно нет, а его друг продолжает ее опекать. Здорово, когда есть такие друзья… Ладно, попробуем почитать дальше, хотя уже ясно, что это дело темное, очень темное, очень-очень».

«…Но ведь у тебя остался еще и шлак. О, это не простой шлак, это величайшая ценность! Несколько месяцев ты будешь промывать его в трижды дистиллированной воде, потом со всеми предосторожностями поместишь эту воду в темное место, где поддерживается постоянная температура, и будешь беречь ее как зеницу ока, потому что эта жидкость и есть:

а) универсальный растворитель, говоря языком химии; б) тот самый эликсир долгой жизни, о котором ты столько читал и слышал.

И теперь, имея на руках энное количество не встречающихся в природе простых веществ и несколько литров жидкости, обладающей свойством продлевать жизнь, как ты поступишь, Любезный Друг? Остановишься на достигнутом или двинешься дальше, к своей вожделенной цели, которая уже столько лет и зим маячит в твоем воображении?

Конечно же ты пойдешь дальше. Терять тебе уже нечего, ты уже все потерял: жена ушла, друзья тоже давно махнули на тебя рукой, здоровья почти не осталось, жизнь сосредоточилась в философском камне, до которого осталось всего ничего, так что отступать просто глупо.

9. Смело смешивай получившиеся элементы в своей ступке и вновь расплавляй их на медленном огне, используя катализаторы, о которых в доступных нам трактатах говорится более чем туманно, поэтому мы ничего не будем о них говорить. Зато там очень внятно прописано, что эта работа займет у тебя еще около пяти лет, и в результате ты получишь: во-первых, субстанции, совершенно неотличимые от известных металлов-проводников тепла и электричества (алхимическую медь, алхимическое серебро и алхимическое золото); и, во-вторых, субстанцию, которая при соприкосновении со слегка разогретым стеклом будет проникать внутрь, окрашивая его в рубиновый цвет. Если же ты разотрешь такое изменившееся стекло все в той же агатовой ступке, то получишь ничем особо не примечательный порошок.

Это и есть философский камень…»

За окном было темно; часы на телефоне показывали 23.17. Стучали колеса, неся поезд по просторам средней полосы России двадцать первого века, где не было места агатовым ступкам, философским камням и эликсирам долгой жизни… Или все-таки было?.. Аня лежала на полке и пыталась понять свое отношение к прочитанному. Но не могла. «Тигль собственной души, хм…» Конечно, проще всего назвать все это мурой, но это не мура, это другое… Если объективно, то это описание производственного процесса получения некоего химического соединения. Довольно трудоемкого и продолжительного процесса. Просто название конечного продукта вызывает смущение (философский камень, ха!). Потому что его этимология теряется в чисто мифологическом далеке — вот в чем все дело. А мифология она и есть мифология. Слишком уж нарицательным стало понятие «философский камень, чтобы принимать его всерьез, равно как всех этих аргонавтов, богов и героев. Одно абсолютно ясно: описанный процесс мало кому под силу. Но это не значит, что он невозможен. Размеренный стук колес мало-помалу приводил Анины мысли в порядок. «Но Лоренц совсем не похож на изможденного алхимика, — думала она. — Впрочем — эликсир бессмертия же, а это, очевидно, не только панацея от всех болезней. Он еще и восстанавливает организм едва ли не в первозданном виде. Да в каком там первозданном! Если верить в эти легенды, то он дает возможность жить чуть ли не тысячу лет. Но почему же мне так не хочется говорить с Лоренцем на эту тему? В чем тут дело? Боюсь в чем-то разочароваться? Или, наоборот, убедиться? Почему мне позарез нужно, чтобы все осталось как есть: непонятно, недосказано, расплывчато и туманно? Если честно, если очень честно, то такое положение вещей представляется мне наиболее безопасным. Временами, конечно, бывают порывы докопаться до истины, но они быстро проходят, и снова становится ясно, что никакая истина мне не нужна. Почему я такая? Потому что чувствую, что эта тема мне не по зубам, или по другой причине? Или боюсь, что поколеблется мой здравый смысл?»

Думая об этом, Аня отстучала сообщение: «Сережа, как дела?» Ответ последовал незамедлительно: «Ждем-с».

Глава 24

ТЬМА ОПАСНОГО СВОЙСТВА

Она все-таки уснула и сквозь сон слышала довольно громкий стук в дверь, но проснулась только, когда дверь поехала на колесиках, открываясь. В купе шагнул доктор Лоренц. Аня села на полке, сонно моргая. Над головой вполнакала горел ночник, и в его слабеньком свете лицо доктора показалось Ане бледным и старым.

— Я вас испугал? — Он сел напротив. Дверь осталась открытой, и за ней была видна белая занавеска, качающаяся на окне в такт движения поезда.

— Да нет. — Аня достала из-под подушки мобильник. Было 02.24; батарейка работала из последних сил.

— Выходим через пятнадцать минут. — Голос Лоренца показался ей каким-то не совсем естественным; ей даже подумалось, что он слегка пьян. Портфель доктор положил на колени, и свет, падавший из коридора, освещал кисть руки с пристегнутой к ней цепочкой.

— А что за станция?

Странно, приближалась встреча с бандитами, а Аня была очень спокойна. Все это происходило будто бы не с ней, словно кто-то другой завязывал сейчас на ощупь шнурки, снизу глядя на доктора, кто-то другой чувствовал во рту сладкую шоколадную горечь.

— Мокша. Стоим две минуты.

— Я сейчас. — Сунув телефон в задний карман джинсов, Аня взяла из сумочки зубную щетку, пасту, расческу, фальшиво зевнула и пошла в туалет. По коридору гуляли сквозняки; колеса вагона стучали все отчетливее и реже; поезд замедлял ход.

Из туалета она отправила сообщение Птушко, а когда чистила зубы, получила ответ: «ОК». Ну вот, она сделала все, что смогла. Остальное от нее уже не зависит.

Через четверть часа поезд остановился, и они с доктором сошли на низкую платформу. Было прохладно и тихо. За деревьями горели вполнакала редкие фонари, и где-то далеко лаяли собаки. Проводник опустил скрипучую площадку и, стоя на ней, пробормотал сам себе: «Две минуты стоим».

— До свидания, — попрощалась с ним снизу Аня.

— Щасливо! — Он закурил и, вывесив себя на руках, посмотрел в сторону электровоза. Там, вдалеке, горел зеленый сигнал светофора, разрешая поезду движение дальше. И вот судорога пробежала по вагонам, поезд тронулся; хлопнула дверь; а Аня с доктором уже шли к станции, сторонясь стучащих колес.

«Ну, Сереженька, давай, — думала Аня, озираясь, чувствуя, что вот, наконец, и начинается мандраж. — И чего я, дура, в Москву не поехала? Тоже мне, героиня!»