Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 27 из 53

Макиавелли, как мы видели выше (см. подразд. 3.3), резко порвал со средневековыми воззрениями, тогда как культура протестантской реформации установилась на промежуточной позиции, которую М. Вебер [Weber, 1904–1905; Вебер, 2006] считал основанием для рождения капитализма, поскольку она признавала легитимность действий, направленных на индивидуальное обогащение. Сильная сторона протестантских воззрений заключается именно в том, что в них избегается противостояние между индивидуальными и коллективными интересами, примиряя признание роли индивидуальных интересов, как стимула конструктивных действий, с сохранением принципа морального суждения, сравнивающего различную мотивацию поступков и допускающего неодинаковое отношение к деструктивным и конструктивным действиям. Это решение очень близко к тому, что предложил Смит с его одновременной защитой рынка и «этикой симпатии».

Естественно, признание, что человек следует не только религиозным заповедям, не означает полного отрицания их роли; здесь мы имеем дело с одновременным присутствием множества различных мотиваций, стоящих за человеческим поведением. Дискуссия о подобных мотивациях была гораздо более сложной, чем может показаться исходя из того способа, которым она слишком часто была представлена, а именно как противопоставления эгоистического и альтруистического поведения.

Мотивы человеческой деятельности суммируются в двух понятиях, «страсти» и «интересы», каждое из них на самом деле вмещает целый набор особых элементов, которые не могут быть сведены к общему знаменателю. Отмечается разграничение между одновременно присутствующими в человеческом поведении инстинктивными и привычными – и в любом случае нерациональными (хотя необязательно иррациональными) – элементами и элементами, которые предполагают разумный выбор, но которые, конечно, нельзя просто свести к проблеме максимизации богатства или дохода. Мы должны также иметь в виду, что во времена всеобщего распространения неопределенности рациональное поведение, разумеется, не имело универсального значения, тогда как страсти по-прежнему играли важную роль[155].

В общем, однако, исследователи экономических проблем стремятся быть рационалистами, как в смысле рассуждений о возможных последствиях различных видов поведения, формирования оценочных суждений о них путем определения их последствий, так и в смысле придания поведенческих канонов агентам, выступающим объектом их изучения.

Позвольте теперь обратиться ко второму вопросу, касающемуся последствий индивидуального поведения, мотивированного индивидуальными страстями и интересами. Как мы это увидим более подробно в следующем разделе, на этот вопрос был дан достаточно оптимистический ответ: при определенных условиях, а точнее, когда конструктивное направление задается взаимодействием между различными страстями и интересами, индивидуальные действия, не направленные напрямую на общественное благо, могут тем не менее иметь положительные для общества последствия.

Более того, сами социальные связи, которые развиваются между участниками рыночной экономики, играют цивилизующую роль в рамках концепции цивилизации, означающей способность сохранять некоторый моральный контроль над собственными страстями и интересами при выборе между альтернативными линиями поведения. В XVIII в. идея цивилизующей роли коммерции – идея doux commerce – преобладала над пессимистичным мнением о том, что коммерция оказывает деструктивное влияние на социальные связи[156].

Идея doux commerce была связана, среди прочего, «с идеей способного к совершенствованию социального порядка, [которая] возникает примерно в тоже самое время, что и идея непреднамеренных последствий человеческих действий и решений» [Hirschman, 1982, p. 1463]. Монтескье, Кондорсе, Пейн и многие другие обсуждали добродетели коммерции, за ними последовали Юм и Смит. Все они разделяли

Настоятельную идею о том, что общество, в котором рынок занимает центральное положение… не только будет производить значительно большее чистое богатство благодаря разделению труда и, как следствие, техническому прогрессу, но и породит… более «отшлифованный» человеческий тип – более честный, надежный, аккуратный и дисциплинированный, а также более дружелюбный и отзывчивый, всегда готовый найти пути решения конфликтов и золотую середину между различными вариантами. Такой тип, в свою очередь, значительно облегчит бесперебойную работу рынка [Ibid., p. 1465–1466][157].

Таким образом, в XVIII в. в основном преобладала оптимистическая интерпретация пути, по которому следует общество, основанное на разделении труда и рынке. Подобные оптимистические воззрения были свойственны духу того времени, особенно культуре Просвещения и ее вере в триумф Разума. Однако идея прогрессирующего общества не основывалась, в качестве причинно-следственной связи, на надежде на распространение индивидуального поведения, все больше направляемого разумом и все меньше страстями. Напротив, причинная обусловленность работала в противоположном направлении, от экономического и социального прогресса, достигнутого обществом, движимым духом коммерции, а значит, индивидуалистической мотивацией, к большей культурной цивилизованности, при которой личные интересы не столько вытесняются, сколько надлежащим образом направляются в сторону коллективного прогресса.

4.4. Бернард де Мандевиль

Рожденный в семье врачей и сам ставший врачом, голландец Бернард де Мандевиль (1670–1733) был крещен в Роттердаме, учился там в Эразмовской гимназии, а затем в Лейденском университете, где получил в 1691 г. степень доктора медицины. Вскоре после этого он переехал в Лондон, где и прожил до своей смерти[158].

Его первая публикация датируется 1703 г.: это английский перевод некоторых басен Лафонтена, к которым он добавил несколько собственных. В 1705 г. была анонимно опубликована небольшая поэма на нескольких страницах – «Ропщущий улей, или мошенники, ставшие честными». Данная поэма составляет основу его самого знаменитого труда: «Басня о пчелах, или пороки частных лиц – блага для общества» [Мандевиль, 2000], который появился под этим заглавием и с комментариями в прозе в 1714 г., а в 1723 г. вышел его расширенный вариант. За ее «нечестие» эта публикация была осуждена Большим жюри графства Мидлсекс; защита Мандевиля от этих обвинений была включена в последующие издания (1724, 1725, 1728, 1729, 1732 гг.). В 1728 г. была опубликована вторая часть этого труда, затем она переиздавалась в 1730 и 1733 гг. Начиная с нового издания 1733 г. обе части стали публиковаться вместе, как два тома одной и той же работы, затем они были переизданы в 1924 г. под критической редакцией Кэя[159]. Эта работа получила значительное распространение и породила жаркую дискуссию, в которой сам автор принимал участие посредством ряда расширенных изданий.

Получив образование в культурной среде, которая была на то время одной из самых прогрессивных, в своем труде голландский доктор затрагивает темы, характерные для вольнодумной мысли XVII и XVIII столетий. Он берется за проблему непримиримого столкновения между критерием ригоризма и критерием полезности при выборе человеческого поведения. Более конкретно полемика Мандевиля была направлена против Шефстбери – автора, которого также критиковал, и достаточно явно, Смит в своей «Теории нравственных чувств». Шефстбери отстаивал идею универсальной гармонии, которая объединяет Бога и Красоту[160]. По мнению Мандевиля, мы должны признать, что человек обычно управляется страстями и интересами, которые сосредоточены на нем самом, а не направлены – по крайней мере напрямую – на благо общества. Однако конечным результатом общества, в котором эгоистическое поведение преобладает, может быть коллективное благо: «частные пороки» могут обернуться «общественными добродетелями».





155

Мы должны вспомнить значение «процесса цивилизации», описанного Элиасом [Elias, 1939], хотя разграничение, которое Хиршман [Hirschman, 1977] проводит между страстями и цивилизацией, касается на самом деле несколько иной проблемы.

156

Противопоставление «соперничающих интерпретаций рыночного общества как цивилизующего, деструктивного и слабого» было выдвинуто Хиршманом [Hirschman, 1982]. То, что Хиршман определяет как «тезис саморазрушения», иллюстрируется ссылками на Шумпетера и Хирша в XX в., Маркса и Энгельса в XIX в., а также на консервативную реакцию на Уолпола и правительство вигов, благоприятствовавших прогрессу рыночного общества 1830-х годов. В частности, «Фред Хирш подробно занимался тем, что он называл “истощающимся моральным оправданием” капитализма. Он доказывает, что рынок подтачивает моральные ценности, являющиеся его собственным необходимым обоснованием, ценности, которые, как теперь отмечают, были унаследованы от предшествовавших социо-экономических режимов, таких как феодальный строй» ([Ibid., p. 1466]; курсив оригинала). «Маркс и Энгельс много говорили о способах, которыми капитализм разъедает все традиционные ценности и институты, такие как любовь, семья и патриотизм. Все подвергается коммерциализации, все социальные связи разлагаются деньгами. Подобное восприятие у Маркса ни в коем случае не является оригинальным» [Ibid., p. 1467]. О Шумпетере см. подразд. 15.4 наст. изд.

157

Просвещение XVIII в. разделяло с гуманизмом XV в. оптимистический взгляд на человеческую природу, но заменило идею ее неизменности во все времена идеей способности к совершенствованию.

158

О жизни и трудах Мандевиля см.: [Kaye, 1924].

159

Среди прочих, менее значимых работ Мандевиля, мы можем упомянуть «Свободные мысли о религии», датированные 1720 г., и «Письмо к Диону», датированное 1732 г. О последнем см. предисловие Вайнера [Viner, 1953], критикующее интерпретацию Мандевиля как теоретика laissez faire – широко распространенную, хотя и со скудной филологической поддержкой.

160

Такую интерпретацию см.: [Scribano, 1974]. Энтони Эшли Купер, третий граф Шефстбери (1671–1713), воспитанник Локка, член парламента с 1695 по 1699 г., под конец жизни поселившийся в Италии для поправления здоровья, был автором трех томов «Характеристик людей, нравов, мнений, времен» (1711), в которых он доказывал, что человек наделен врожденным «нравственным чувством», которое позволяет ему делать различие между правильным и неправильным. Фрэнсис Хатчесон, учитель Смита, о котором мы будем говорить ниже (подразд. 4.9), поддерживал Шефстбери против Мандевиля.