Страница 14 из 71
По-настоящему оценил он благородство Поттера лишь тогда, когда собственными глазами увидел, как обрушилась кирпичная махина, что раздавила Джеймса. Вопреки здравому смыслу, он инстинктивно хотел подбежать и помочь вытащить орденца из-под завалов, не понимая мотивов такого поведения. Но, дабы не выдать себя и обуздав свой порыв, Снейп трансгрессировал с места битвы. Спустя пару дней он узнал, что Поттер жив, но не здоров. А каково было его удивление той новости, что Поттер не сможет самостоятельно двигаться! Сожаление закралось в сердце Северуса, а вместе с ним и желание помочь. Но прийти на выручку он не мог. Перерыв всю доступную литературу и узнав кое-что у матери, Северус понял, что Поттера вылечить нельзя. И эта мысль еле-еле заметно грызла его изнутри. Помимо всего прочего, Северус решил ни в коем случае не сообщать Волдеморту о том, что Поттер теперь беззащитен. Ведь в противном случае его бы сразу нашли и убили.
Но почему этот самовлюблённый индюк вдруг стал для Северуса так важен? Мало ему было, что ли, общества напыщенных чистокровных аристократов?
С каждым днём Северус всё больше приходил к мысли, что Лили была права. Убивать людей нельзя, врать себе нельзя… Но что делать с этим знанием тому, кто лично консультирует самого Волдеморта во всех вопросах, касающихся зелий? И тогда Снейп придумал план, который, взвесив все его сильные и слабые стороны, привёл в исполнение.
Он понял, что Лили его никогда не полюбит. У матери жизнь наладилась. Терять ему было нечего, поэтому можно было рисковать. С того дня, как план вступил в силу, Северус стал прикладывать все усилия, чтобы как можно меньше калечить орденцев, которые яростно сражались всякий раз, когда заставали Пожирателей на очередном месте преступления. Порой он даже защищал их от проклятий, что пускали другие прислужники Тёмного Лорда. Но опасность его плана состояла не в этом. Он лично просил Дамблдора об аудиенции.
Питер Петтигрю
И без того шаткое психологическое состояние Питера подорвало известие о болезни матери. Придя после очередного рабочего дня домой, он обнаружил её без сознания, лежавшую на полу в неестественной позе. Он спешно отвёз её в больницу Св. Мунго, где её привели в чувства и сообщили Питеру нерадостные новости.
— Ваша мать умирает. Я очень сожалею, — тихо сказал целитель, а затем вручил помертвевшему от услышанного парню листок с предписаниями и рецептом зелий. — Вот список всего необходимого. Но самое главное — ей нужен покой. Если будете соблюдать режим, она сможет прожить ещё около полутора месяцев. Но, если вдруг обнаружите ухудшение состояния, немедленно везите её сюда.
Трансгрессировать миссис Петтигрю было нельзя, утомляться тоже, поэтому все обязанности легли на Питера. После работы он тратил большую часть денег на лекарства для неё, а затем, купив всё необходимое, как можно быстрее направлялся домой. Питер старательно ухаживал за матерью, научился неплохо готовить, убирать. От постоянного стресса он перестал много есть, заметно похудел. Под его глазами залегли тени. Он больше не походил на того Питера, что со смехом наблюдал за словесными перепалками друзей.
После трагических событий с Джеймсом и без того серая жизнь парня потеряла остававшиеся краски. Хвост так долго пытался быть похожим на Джеймса. Из всей четвёрки ему было легче всего общаться именно с ним. Джеймс мог поднять настроение какой-нибудь коронной фразой или даже одной лишь реакцией на услышанное, а теперь его словно не стало. Не стало и веселья, которое они время от времени при любой возможности устраивали вчетвером. В Ордене Феникса будто похолодело. Каждый новый день Питер думал лишь о том, что теперь, когда у него ещё и мать — единственный родной человек — умирает, веселья в жизни не стало вовсе. Оно умерло с началом болезней друга и мамы.
Однажды ночью, дежуря в штаб-квартире Ордена Феникса вместе с Эббигейл Ховард, Петтигрю проговорился ей о том, что творится в его жизни. Она не смеялась и не шутила, а лишь молча посочувствовала. Не выдавливая из себя жалость и не натягивая на лицо маску, как обыкновенно реагируют на подобные новости люди. Она поддержала Питера правильными и нужными словами и сказала, что жизнь на том не заканчивается, что за завесой тьмы обязательно ждёт своего часа рассвет и что иногда нужно просто быть сильным, стиснуть зубы и терпеть.
Джеймс Поттер
Он очнулся через два дня, чётко помня всё, что с ним приключилось. Удивился тому, что над ним хлопотали врачи, тому, что ничего не чувствовал. Видимо, его успели подлатать. Проверив все жизненно важные функции и показатели организма, с ободряющей профессиональной улыбкой медсестра не без помощи магии сняла с него все провода и фиксаторы, а затем отлевитировала его в инвалидное кресло, строго-настрого запретив пытаться пошевелиться. В иной раз Джеймс беззаботно нарушил бы запрет, но то, что с ним приключилось, как ему казалось, оправдывало все странные предписания. Черноглазая брюнетка выкатила его кресло из палаты, предварительно одев Джеймса, и вручила его странно улыбавшемуся Сириусу и взволнованному Ремусу. Они, видимо, заранее сговорившись, трансгрессировали в Годрикову впадину. Впервые за столько времени Джеймс оказался дома.
Странно было ощущать свой родной дом таким холодным и необитаемым, однако там его ждал сюрприз. Сириус где-то раздобыл эльфа-домовика, и теперь этот бедолага носился по дому и приводил его в божеский вид. Ремус зажёг камин в гостиной, Бродяга подкатил Джеймса поближе к огню, чтобы ему было теплее, а сам растянулся на диване рядом с Лунатиком.
— Я так рад всех вас видеть! — счастливо воскликнул Джеймс. — Только Пита не хватает. Где он?
Заметив негодующий взгляд, коим обменялись друзья, Поттер сказал:
— То, что мне нельзя двигаться, ещё не запрещает мне думать. Я не маленький, в конце концов! Быстро говорите, что с ним.
— У него мать смертельно больна, — ответил поникший Лунатик. — Он всё свободное время ухаживает за ней. Поэтому не смог прийти.
— И когда стало известно?
— Сегодня утром он прислал мне письмо.
— Понятно. Значит, мы сами к нему поедем, как только у меня всё срастётся.
— Нет, Джим, не поедем, — с сожалением ответил Ремус, старательно подбирая слова. — Сириус, прошу, скажи ему.
— Что сказать? — непонимающе спросил Поттер. — Что вы опять недоговариваете?
Спустя мгновение Бродяга заговорил:
— Джеймс, тебя собирали по частям. У тебя места живого на теле не было.
— Но я ведь жив, — усмехнулся Сохатый.
— Да, но есть одно «но», — отрезал Бродяга. — Врачи говорят, что ты никогда не сможешь ходить. К тому же у тебя парализовано всё, кроме головы и шеи.
Что он сказал?
Это он Джеймсу Поттеру сказал?
Джеймс Поттер, которому нет ещё девятнадцати, прикован к этой дурацкой инвалидной коляске и даже не сможет почесать себе затылок?
— Но я не верю. Я знаю, есть способы, с помощью которых можно поставить тебя на ноги, — твёрдо сказал Сириус, а Ремус в подтверждение его слов кивнул. — Ты только борись. Мы вместе найдём способ тебя вылечить.
Вылечить?
Врачи ведь говорят, что это невозможно…
И сколько он будет так жить, ещё лет двадцать, а потом сгинет в неизвестности?
Сохатый решил нарушить запрет и попытался пошевелить различными частями тела. Руки не слушались, ноги не слушались, плечи не отвечали. Значит, это не сон. Чёрт возьми!
— Легче было бы умереть, — прошептал Джеймс, невидящим взглядом смотря перед собой.
— Что?!
— Я не себя жалею, — уверенно и горестно проговорил Поттер, — мне вас жалко. Теперь помимо своих забот вы будете вынуждены возиться с инвалидом! Прости, Бродяга, но, кажется, я не смогу быть твоим шафером на свадьбе. Извини, Ремус, но, кажется, я не способен больше помогать тебе на заданиях.
Ужасный горький юмор был защитной реакцией воспалённого мозга на несуразную, немыслимую информацию, что свалилась на него.