Страница 25 из 53
- В таком случае, где твоё место? - улыбается. Кажется, мир. Берта с шутливой покорностью поднялась с пола и пересела к Рему на колени.
Это было одно из их редких развлечений. Иногда Берте приходила фантазия заявиться к нему в кабинет раньше отбоя. Тогда она вот так же, как сейчас, сидела у Рема на коленях (только в облике кошки), а если кто-то заходил, шмыгала под стол. Для конспирации.
- А крыша здесь действительно отличная. Не течёт. Я как-то поколдовал на досуге.
Берта огляделась. За окошком на выцветающем к грозе небе клубились идиллические кучевые облачка. Внизу виднелась верхушка недавно зазеленевшей ивы.
- Как здесь хорошо… Только мы с тобой, и никого над нами, кроме неба.
Невесёлый, горький смех.
- Конечно, чердак ведь.
- Зато к Богу ближе.
Тишина. И кружатся в солнечном луче пылинки.
- Хозяева - маглы? - Берта кивнула на электрическую лампочку.
- Не совсем. Хиггинс - магл, а вот жена у него - сквиб. Ходят слухи, что она из очень знатной семьи. Иногда и у чистокровных рождаются сквибы, - пояснил Люпин. - В общем, к магам здесь лояльно относятся.
Ещё бы… Семейка эта даже по магическим меркам казалась занятной. Едва Берта и Рем переступили порог дома, тот встретил их испуганным криком. То голосил несчастный мистер Хиггинс, в которого его драгоценная половина метнула тяжёлой чугунной сковородкой.
- Замечательно, - одобрила Берта. - Никому и в голову не придёт нас здесь искать. Вот за что я люблю большие города, это за то, что в них легко спрятаться.
- Кто бы знал, как мне эти прятки осточертели! Когда нельзя даже смотреть на тебя так, как хочется.
- Не говори. Зато здесь, кажется, всё можно. И не только смотреть.
Действительно, ужасная глупость. Почему любить друг друга - аморально, а если оба, каждый в своей конуре, загибаются от одиночества, то это хорошо и правильно?
“Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её - стрелы огненные; она пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её. Если бы кто давал всё богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением”.
- Я хочу, чтобы так всегда было.
Берта провела кончиками пальцев по его щеке, потом вниз по шее. Можно не открывать глаз, она и так знает: на груди у него деревянный крестик. Её подарок. Она всё-таки верила, что эта вещица, магловский амулет, способна от чего-то защитить.
В который раз Берта порадовалась, что не выбрала тогда серебро. Ведь не знала же, кому дарит!
- Рем…
- Что ты?
- Давно спросить хотела… Шрам этот жуткий - это оборотень тебе оставил?
Ох, какая у него порой бывает нехорошая усмешка!
- Да. Сивый предпочитает нападать со спины.
- Сивый?
- Фенрир Сивый, - и добавил с издёвкой. - “Крёстный” мой.
- Рем, а сколько тебе было лет?
- Семь. И не надо об этом. Сейчас - не надо, - целует её в грудь, дерзко, бесстыдно, совсем на него не похоже. - Я люблю тебя.
- И я - люблю…
А высоко в небе заливается какая-то счастливая безмозглая птаха.
“Есть такая легенда - о птице, что поёт лишь один раз за всю свою жизнь, но зато прекраснее всех на свете. Однажды она покидает своё гнездо и летит искать куст терновника, и не успокоится, пока не найдёт. Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип. И, возвышаясь над несказанной мукой, так поёт, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей. Единственная, несравненная песнь, и достаётся она ценою жизни. Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Бог улыбается на небесах. Ибо всё лучшее покупается лишь ценою великого страдания… По крайней мере, так говорит легенда.”
- Рем, я счастлива, ты знаешь?
Обводит комнату хмурым взглядом.
- По-твоему, это - счастье?
А ей сейчас до слёз весело.
- Счастье - это когда у человека на сердце легко. А у меня не просто легко - невесомо. Так что держи меня крепко-крепко, а то вот возьму и в окно вылечу!
Смеётся.
- Что я слышу! И это говорит самое прагматичное и неромантичное существо на свете!
Берта скромно потупила глазки.
- Вы дурно на меня влияете, профессор. Это уже и другие замечают.
- Кто же? - настороженно.
Берта пожала плечами.
- Профессор Снейп, например.
Люпин, кажется, выматерился сквозь зубы, но Берта не была уверена.
- Кстати, что ты ему такого сказала? Он с зимы молчит, как ступефайнутый. И из Аврората ещё никто по мою душу не явился. Мало того, Снейп даже не попытался меня отравить! Я просто теряюсь в догадках.
Берта чуть улыбнулась.
- Ну, в то, что я растрогала его историей о нашей неземной любви, ты вряд ли поверишь…
Такая же ухмылка в ответ.
- Угадала.
- В общем, слизеринец слизеринца всегда поймёт. Пришлось пустить в ход обыкновенный шантаж. Видишь ли, не только у нас с тобой есть тайны…
А он смотрит, будто и не слушает. И взгляд такой…недвусмысленный.
- А ну его, к бесу, этого Снейпа с его тайнами… Иди сюда!
“Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня. Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте моей возлюбленной, доколе ей угодно.”
День клонился к вечеру. Тихие весенние переулочки затянуло матовыми сиреневыми сумерками.
По разбитым плитам старого тротуара шли двое - не близко, не держась за руки, вообще не касаясь друг друга. Берта - чуть впереди, в коротком коричневом платье, стуча каблучками тех же ношеных туфель. Сегодня она не закалывала волосы - просто змеились по спине две длинные косички.
Ремус шёл за ней и смотрел, не отрываясь. Оборачиваться было необязательно. Она уже хорошо знала этот его взгляд: жгущий, затягивающий, как в омут. И так же хорошо знала, что обратного пути из этого омута нет.
Ну, вот, ещё несколько шагов - вместе, а потом снова - короткое объятие, и можно трансгрессировать куда-нибудь на задний двор к мадам Розмерте. А там - сначала выйдет она, спустя минут десять - он. И разными дорогами вернутся в Хогвартс.
Ремус прав. Берте тоже до визга надоело прятаться. Когда без опаски и подойти друг к другу нельзя, даже взглядов надо остерегаться. А до каникул, когда уже всё будет можно, ещё почти целых два месяца…
А пока она пойдёт в замок самой длинной дорогой - через теплицы. И будет вспоминать сегодняшний счастливый день.
“Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его. Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле, побудем в сёлах; поутру пойдём в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза, раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблоки; там я окажу ласки мои тебе. Мандрагоры уже пустили благовоние, и у дверей наших всякие превосходные плоды, новые и старые: это сберегла я для тебя, мой возлюбленный!”
Большой Город позолотили лучи заходящего солнца. А по притихшей улице просто шли двое - и какое кому дело до них?
========== Глава 11. ==========
Нет, жизнь, определённо, налаживалась! Ужасы экзаменов остались позади. Сертификат СОВ, запрятанный в аккуратную папочку, приятно грел душу. Может, не такие уж прекрасные были в нём оценки, но, по крайней мере, переэкзаменовка Берте не грозила. Заканчивался такой невероятно тяжёлый (и в той же мере счастливый) учебный год. Оставалось всего лишь пережить последнее полнолуние в Хогвартсе.
…В тот вечер всё сразу пошло наперекосяк. Начать следует с того, что Берта едва ли не впервые в жизни проспала. Проснулась только ночью (такой глубокой, что, пожалуй, это было уже утро) и обнаружила, что лежит на кровати поверх покрывала, полностью одетая. “Вот, наверное, Ремус взбесился! Решил, что я передумала насчёт нас с ним”, - была первая мысль, посетившая её ещё сонные мозги. Поплотнее задёрнула полог, прислушалась - никто не проснулся. Небольшое усилие, желание съёжиться, стать совсем незаметной - и вот вместо новоиспечённой шестикурсницы по кровати бегает крохотное восьминогое существо. “Сказать кому, что я в таком виде на свидание собираюсь - ведь не поверят”, - жаль, что пауки не умеют смеяться. Хотя заливистый хохот, оглашающий спальню в этот час, вряд ли пошёл бы на пользу её затее.