Страница 9 из 11
Сигизмунд также боялся соседа своего, опасного Солимана, и, уже не споря о Смоленске, заключил с великим князем мир на пять лет.
Пользуясь этим спокойствием, Василий Иоаннович спешил исполнить намерение великого отца своего и свое собственное – окончательно уничтожить уделы. Правда, их оставалось уже очень немного: главным было Рязанское княжество, другое – Северское. Молодой рязанский князь Иоанн первый подал повод Василию исполнить это намерение: он так подружился с дерзким ханом Магметом, что хотел жениться на его дочери и объявить себя совсем независимым от великого князя. Государь узнал это и счел долгом своим наказать замыслы, вредные для отечества: Рязань была взята в совершенное владение великого князя, а Иоанн посажен в темницу, откуда убежал в Литву и там скончался.
Окончив безо всякого кровопролития покорение важного Рязанского княжества, более 400 лет бывшего отдельным и независимым, Василий еще легче присоединил к своей короне Северское. Князем его был Василий Шемякин, внук того Димитрия Шемяки, которого вы, верно, помните. Будучи смел, горд, непримирим, он напоминал собою деда своего и много беспокоил великого князя; несколько раз Василий подозревал его в дружбе с Литвою и наконец в 1523 году открыл переписку его с Сигизмундом. Князь Шемякин был заключен в темницу, где и умер.
Так навсегда кончились уделы в России, так соединились все разделенные части ее в одно целое; так это прекрасное целое стало зависеть уже не от мелочных требований нескольких владетелей, но от высокой, самодержавной и неизменной воли одного государя.
Нравы и обычаи русских при Василии IV
1525–1533 годы
Приятно знать не только о важных делах тех людей, которых мы любим, например об их походах, победах, завоеваниях, но и о самых обыкновенных – о том, что делали они в домашнем кругу своем, как веселились, как показывали печаль свою, как угощали друзей. Мне бы хотелось знать даже, какое платье они носили, какие кушанья подавали на обедах их, о чем разговаривали они во время этих обедов. О, я вижу, что и маленькие читатели мои точно так же любопытны, как я, и им так же хочется узнать все это. Очень рада, друзья мои, и постараюсь выбрать из истории самые занимательные для вас описания нравов и обычаев наших добрых предков. И как кстати мы остановились теперь на том самом времени, когда Василий IV, уже самодержавный государь России, усмирив внешних и внутренних врагов отечества нашего, праздновал в 1526 году вторую свадьбу свою. Для маленьких охотников до веселостей и всех происшествий, не совсем обыкновенных, верно, всего приятнее будет, если я начну рассказ мой несколькими словами о том великом веселье, какое было тогда на Руси.
Но если вы думаете, милые читатели, что тогдашние свадебные праздники и угощение походили на нынешние, то очень ошибаетесь. Например, сказать ли вам, что разносили гостям на свадьбе Василия Иоанновича вместо наших нынешних, затейливых, можно сказать даже, великолепных конфет? Калачи, перепечу[10] и сыры! А вместо шампанского в наших прекрасных бокалах из граненого хрусталя подавали романею[11], рейнское, но еще более – мед и пиво в больших золотых и серебряных кубках или ковшах.
Хотите ли знать, как одет был государь-жених? На нем был бархатный золотой кожух, или тулуп, на собольем меху – шуба русская соболья, крытая бархатом золотым. Полы этой шубы закинуты были назад, за плечи. Пояс был кованый золотой, шапка – из черных лисиц.
Наряд невесты также вовсе не походил на то платье, какое она надевает у нас теперь. Русские девицы в старину не носили на голове никакого другого убора, кроме широкой повязки. В такой повязке верх головы оставался открытым, а волосы заплетались в косу, которая спускалась по спине. К концу косы старинной княжны, боярышни или простой девушки привязывался косник, или треугольник из картузной бумаги, который обвивался шелковой материей, а у богатых – украшался жемчугом и дорогими каменьями. Косу старались плести так широко, чтобы она закрывала всю шею от самых ушей и постепенно суживалась до косника. У невест косы были распущены, и в церкви, после венчания, им заплетали две косы, надевали кокошник и покрывали фатой. Платье, которое называлось ферязью, или сарафаном, спереди до подола, а также рукава аршина в три и стоячий воротник пальца в три унизывались крупным жемчугом.
Вот как богато одета была невеста Василия IV Елена, молодая княжна Глинская, племянница того Михаила Глинского, который прослыл в истории изменником сперва своему природному государю, потом русскому. Вы помните, милые дети, что за эту последнюю измену он посажен был в темницу и получил окончательное прощение, только когда великий князь сделался супругом его племянницы.
Имея теперь некоторое понятие о праздниках и одежде предков наших, мы поговорим о других обыкновениях их. Все они – и знатные бояре, и бедные дворяне, – казалось, были спесивы. К боярам никто не смел въезжать на двор: надобно было оставлять лошадей у ворот. Дворяне стыдились ходить пешком и мало знакомились с мещанами.
Гость, входя в комнату, прежде всего молился образам и потом уже подходил к хозяину, целовался с ним и говорил: «Дай Бог тебе здоровья!» Тут начинались взаимные поклоны, после которых гость и хозяин садились и разговаривали. Когда гость уходил, хозяин провожал его до крыльца, а иногда и до самых ворот.
Молодые женщины почти всегда сидели дома, даже в церковь редко ходили. Главное рукоделие их было прясть и шить, главная забава – качаться на качелях.
С чужеземцами предки наши были гораздо горделивее нас: даже послы их жаловались на ту важность, с которой их принимали в России. Когда иностранный посол объявлял о себе в первом русском городе наместнику государеву, то ему задавали множество вопросов:
«Из какой земли? От кого едет? Знатный ли человек? Бывал ли прежде в России? Говорит ли нашим языком?» Заметьте этот последний вопрос, милые дети, он доказывает, что предки наши только по необходимости говорили чужим языком и всегда предпочитали свой собственный всякому другому. Да и как не любить его? Он нам родной! Самые нежные слова делаются еще нежнее на родном языке. Когда русский мальчик или русская девочка, обвив белыми ручками своими шею маменьки, скажет: «Милая маменька!» – мне кажется, что и сердце малютки добрее, и ласки искреннее, и даже самый голос гораздо приятнее, нежели когда он выговаривает: «Chère maman» или «Dear mamma». Прислушайтесь сами к этим трем различным звукам, милые друзья мои, и вы, верно, согласитесь со мною. Любите же родной язык ваш и всегда защищайте его, когда кто-нибудь вздумает осуждать его при вас. Если уже подданные Василия IV, почти не имея никаких писателей, находили его прекрасным, то как же нам не отдать ему справедливости, нам, уже имеющим возможность восхищаться Державиным, Карамзиным, Дмитриевым, Крыловым, Жуковским, Пушкиным? Может быть, вы мало прочли еще из того, что написали эти прекрасные поэты, но басни Крылова? Кто из маленьких моих читателей не знает их? Кто не удивляется в них умным разговорам Львов, Слонов, Орлов, нежности Голубков, хитростям Лисиц, злым делам Волков, добродушию Барашков и Овец, простоте Медведей и Журавлей? Все эти басни писаны таким чистым, таким легким русским языком, что они одни могут доставить ему название прекрасного!
Не подумайте, однако, что предки наши, любя все отечественное, обходились дурно с иностранцами. Нет! Они всегда уважали самых добрых и умных из них, старались перенимать у них все полезные знания, и государи наши даже приглашали многих чужеземных художников и ремесленников переселяться в Москву. Таким образом, у нас были и тогда уже иностранные зодчие, или архитекторы, денежники[12], слесари и даже живописцы, которые писали портреты. Все они жили весело и богато в нашей гостеприимной Москве и обучали русских тому, что знали сами. Однако надо признаться, что не все иностранцы приносили пользу отечеству нашему, иные вредили ему и не всегда были благодарны России, в которой почти всегда обогащались.
10
Перепеча – сдобное пирожное особенной формы с гранью, похожей на ананасную.
11
Романеей называлось бургундское вино.
12
Люди, изготовлявшие деньги.