Виноградная лоза

Шах не чувствовал к внуку ни любви, ни привязанности, ни радости. Да у него самого нет сына – прямого наследника, но теперь оказалось, что есть внук, в котором течёт кровь и его рода. После тех странных давних снов он уверовал в смертельную опасность, и внук для него стал наипервейшим врагом. А ныне, когда опасаться не стоит, по утверждению атраван, как относился Иштувегу к Курушу? А, как мог относиться шах к сыну раба, что пас его скот?

Иштувегу отвернулся от окна, затем направился в опочивальню. Сбросил верхнюю длиннополую и расшитую одежду. Растянулся на постели, покрытой шёлковой китайской простынёй, вздохнул.

Шах не видел, как заалел закат, как подсветились тучи. Только, что они были сизые, а теперь подошвы туч и кучевых облаков, будто озарены пожаром. Вместо солнца между облаками золотистые и красноватые неровные трещины. Зрелище устрашающее, потому что напоминают извержение вулкана. Не выброс пепла. Растекание магмы! Будто расплавленный камень течёт в небесной дали, и от его неистового огненного жара багровеют тучи!

Глава пятая. Первая любовь

I

Куруш раньше слышал об Анчане, это где-то в горах. Теперь он сидит с шахом Анчана и его женой за одним столом! Живёт в их дворце! Потому что он сын шаха Анчана!

Дворец не такой сияющий как у Иштувегу, точнее совсем не сияющий, потому что стены, колонны и крыши не покрыты листами золота и серебра. Но, тем не менее, очень красивый, построен из кедра и кипариса. Стены и колонны покрыты интересной резьбой, которую нравится рассматривать Курошу, и он пытается понять, что за истории там изображены.

Люди во дворце Камбуджии одеваются совсем иначе, чем те, которых видел Куруш в блистающем дворце Иштувегу. Здесь не носят длинных одежд с драпировками и широкими рукавами, а ходят в кожаных штанах и куртках. И у него теперь штанишки и курточка, как и у других мужчин из дублёной кожи.

Шах Анчана, как и многие другие владельцы земли и рабов подвластны дедушке Куруша! Удивительно и смешно! Невероятное стало реальностью, и понимание внезапного величия обыкновенного пастушонка только стало понемногу доходить до сознания мальчика. На удивление Куруш не возгордился, а лишь с увлечением познавал новый для него мир и очень сожалел, что не может поделиться всем, что узнал и увидел со своими приёмными родителями. Мальчик очень скучал по Митрадату и Спако, а временами, когда никто не видел, даже плакал. Много раз просил маму Мандану и папу Камбуджию, чтобы позволили приехать пастуху и его жене навестить его. Они обещали. Обрадованный мальчик с живостью рассказывал вновь обретённым родителям о приёмных. Говорил, как Митрадат учил его пригляды за коровами и волами, как обхитрить волка, если тот станет приближаться к стаду, как ремонтировать крышу и починить стену, как соорудить загоны и загородки и много ещё чего. А Спако! Как она любила его кормить, как ей нравилось дарить обновки мужу и сыну. Женщина трудилась весь день, то у очага, то у ткацкого станка, то шила, то делала заготовки, чтобы всегда было, что поесть. Всегда в заботах и делах. Куруш просыпался, а она уже на ногах. Куруш ложился, а она ещё на ногах. Митрадат часто уходил со стадом на дальние пастбища и вместе с ним иногда и Куруш, бывало, особенно зимой он оставался со Спако.

Мандана и Камбуджия видели, что мальчик тоскует, но выполнить его мечту было не в их власти, поэтому однажды сказали, что его приёмные родители уехали, а куда неизвестно. Куруш удивился, зачем им уезжать и разве позволил Иштувегу своим рабам покинуть хозяина? Взрослые промолчали, опустив глаза. Много раз Куруш напоминал и спрашивал, можно ли разыскать Митрадата и Спако, но получал уклончивый ответ, которого не понимал или каким-то ловким способом вместо ответа разворачивался разговор совсем о другом, увлекающий мальчика, и он забывал о своих вопросах, хотя бы на некоторое время.

С появлением, Куруша, якобы ошибочно занесённого в список умерших, Мандана уверилась в непростой судьбе сына и, что боги ему благоволят. Отец увидел странный сон, потом о чём-то грядущем напомнил другой, не менее странный. Потом усилия, предпринятые шахом к умерщвлению ребёнка не удались. И тайно устранённый сын, вновь вернулся к ним! Это ли не чудо, сотворённое Ахура Маздой! Она и Камбуджия несказанно благодарны семье, приютившей их сына и, к огромному их сожалению, у них нет никакой возможности этих добрых людей отблагодарить, а как хочется и надо бы это сделать. И нет возможности облегчить и уж тем более спасти от наказания, которое неминуемо падёт. Этот горький груз она с мужем вынуждена пронести долгие годы. Ах, если бы знать, где тот домик пастуха, то примчались и пали в ноги, засыпали подарками. Хотя, лазутчики донесли бы, что дочь шаха слишком щедра и любезна с рабами отца, которого не предупредила о своих посещениях. Иштувегу всё равно наказал бы, может быть, увеличил бы дань с парсов, а с рабами тоже расправился бы как-нибудь.

Так как столько чудесных странностей сопровождает сына с тех пор, когда он только ещё находился в её чреве, то, почему бы немного не изменить кое-что. И Мандана предложила мужу вот что:

– Если нашему сыну суждена великая судьба, как пророчествуют сны моего отца, значит его имя и деяния, а также кто он и откуда останутся известны для последующих поколений, и, быть может не только парсов. Станут интересоваться и рассказывать, как он рос, кто воспитывал, кто родители и почему он стал тем, кем стал. И, по-моему, то, что он вырос среди стад коров и в семье пастуха не прибавит ему солидности.

– И, что же ты предлагаешь? Скрыть правду и утверждать, что Куруш воспитан во дворце шаха? Ты призываешь меня ко лжи? Ведь ты знаешь, что для парса один из главных пороков – это ложь. И детей с младенчества приучают говорить правду!

– Любимый муж мой, я не успела высказать мысль. Не сердись. Я не призываю тебя жить во лжи, я и сама против этого. Предлагаю всего лишь кое-что изменить, а кое-что недоговаривать. Удачно то, что имя приёмной матери Спако совпадает с тем как в Манде называют собаку – спако. Слово одно, а смысла два. Если люди узнают, что наш сын чудесным образом спася, потому что его уберегла от смерти собака, вскормившая своим молоком вместе с щенятами и обогревающая малютку прохладными ночами, то решат, что он ребёнок необычный и ему покровительствуют боги. Всем известно, что собака – любимое животное Ахура Мазды.

– Кто в это поверит? Разве найдётся, кто-нибудь, кто не знает, что дети среди зверей, если и выживают, то несмотря на человеческий облик приобретают повадки зверя.

– Так то обычные дети, а наш избранный богами! Кому ещё снилось, что его внук – это виноградная лоза, разросшаяся по всей Азии?

– Мандана, ты, конечно, хитрюга, но всё же знай меру.

– Я не настаиваю, но, думаю, что Курушу всё это не повредит, а наоборот, уже при жизни выделит из смертных.

* * *

Новая местность для Куруша таила множество всякого разного. Когда ещё ехали, Куруш обратил внимание, что караван постепенно поднимается выше и выше и воздух становиться свежее, нет такой изнуряющей и неотвязной жары. Куруш вырос на природе, мальчик каждый день проводил с со стадами коров и волов или с отарами овец, исходил все окрестности, знал деревья и травы, цветы и кустарники. Но здесь, кроме знакомых ему миртов и кипарисов, смоковниц и финиковых пальм, апельсиновых и лимонных деревьев, гранатов и чинар росли неизвестные доселе ветвистые тополя с серебристыми стволами, ивы с длинными и гибкими ветвями, опускающимися до земли, акации, густая крона которых была усеяна белыми гроздьями пахучих и нежных белых цветов, зрели ещё совсем маленькие зеленоватые и пока очень кислые плоды на яблонях, грушах и сливах, а ниже на пышных кустах только предстояло затвердеть пока почти мягким и ещё зелёным орехам; почти на земле среди травы краснели уже сладкие ягоды земляники. Куруш мог с ветки срывать любой, потом, когда созреет и лакомиться ягодами, и никто за это его не наказывал. Непривычно и здорово!