Любовь Снегурочки

— Как в лесу, правда? — задумчиво-мечтательно вздохнула Ольга.

Вместо ответа её губы тепло и влажно накрыл поцелуй. Он отозвался жгучим эхом в груди и сладкой слабостью коленей, Ольга едва не задохнулась — потрясённо стояла, прижав пальцы к губам. Слегка побледневшая Арина отошла в сторону и опёрлась рукой о еловый ствол. Её рот был сурово сжат, взгляд сквозь усталый прищур любовался далёким, медленно вращавшимся колесом обозрения на другом конце парка.

— Простите, если позволила себе лишнее, — проговорила она наконец.

Если бы под ногами Ольги был сейчас снег, он показался бы ей обжигающим. Летний вечер обернулся вокруг неё облаком зябких мурашек, а в животе тлела куча раскалённых углей. Дыханию стало мучительно тесно под рёбрами. Она уже очень давно ловила себя на желании дотронуться до красивой и сильной спины Арины, погладить лопатки, плечи. Будто перелезая через забор с колючей проволокой под напряжением, она зажмурилась и решительно шагнула к Арине, а в следующий миг её ладонь легла между её лопатками. Мышцы двинулись под её рукой, и это её обожгло ещё глубже — хлестнуло, как плеть. Арина не осталась равнодушна к прикосновению, она стиснула челюсти и закрыла глаза, будто сдерживая рык.

— Душно что-то, — сдавленно проговорила она. — Где-то поблизости я видела киоск с холодильником. Водички хочется.

Отделившись от ели, она со стальным острым блеском в глазах стремительно зашагала прочь, а Ольга осталась на месте, глядя ей вслед со странной тоской и обморочно-сладким восторгом. В воздухе ей мерещился терпкий дымок, будто от шашлыка; да, всё верно, шашлычная в парке работала. Ольга прислонилась спиной к еловому стволу, растворяясь в птичьей перекличке и уносясь в далёкий сорок второй год, где в лесу, среди таких же елей, шёл бой. Там, на жёлтой опавшей хвое, остался лежать красноармеец Андрей, брат деда Степана, истекая кровью и изнемогая от ран...

— Оль...

Ольга чуть вздрогнула, но не открыла глаза. Ей хотелось с сомкнутыми веками чувствовать прикосновение рук к рукам, и чтобы солнце иголочками пробивалось сквозь ресницы.

— Оля...

Вместо ответа Ольга взяла руки Арины и положила себе на талию.

— Обними, — сипловато вырвалось у неё нежное, глубоко-грудное, чувственно-ласковое слово. — Я хочу, чтоб ты это сделала. Хочу почувствовать твои руки на себе.

Ладони заскользили назад, на поясницу, потом выше, к лопаткам, сминая складками ткань платья. Объятия смыкались крепче, неумолимее, как стальной обруч... Но сталь — неодушевлённая и холодная, а они были живыми, тёплыми. Именно такими Ольга их себе и представляла. Внутри всё сжалось — нежно, невыносимо, пульсирующе-ярко, а потом взорвалось, как сверхновая... почти оргазм. И отчего — от одних только объятий!.. Такого с ней ещё никогда не было. Её голова полуобморочно откинулась, шея выгнулась, а дыхание Арины щекотало её в миллиметре от поцелуя. А серые глаза впивались в неё пытливо, вопросительно, с отблесками грозовых молний в зрачках.

— Оля! Это значит, что ты...

Ольга не помнила, когда они перешли на «ты», но это не имело значения. Так само вышло — просто, естественно и правильно.

— Тогда, зимой, в автобусе... — начала она и немного осеклась, горло сдавил солёный ком. Но Ольга справилась. — Тогда мне не хотелось, чтобы ты уходила, чтобы отпускала меня, отдавала другим врачам.

Она улыбалась глазами, ресницами, уголками губ, скользила подушечками пальцев по щеке Арины, забиралась в её волосы, ворошила прядки.

— А потом было лечение, реабилитация, разработка руки. До конца мелкая моторика не восстановилась, в быту это не критично, но на работе сильно сказывается. На моё счастье, я левша, а точнее, амбидекстр. За годы научилась действовать правой не хуже, чем левой. «Обоерукость» в нашем деле — даже преимущество. И снова — работа, работа, работа. Твои глаза как будто в туман отошли, но не забылись. Просто — дела, заботы. Жизнь. И вдруг, как гром среди ясного неба — эта девочка... Юля. Я всё ломала голову: кого она мне так напоминает? А оказалось — тебя...

Они стояли тесно обнявшись, сплетённые, вжатые друг в друга, с жарко сблизившимися губами. Расстояние между ними, и без того минимальное, сократилось до нуля. Поцелуй соединил их крепко, слил друг с другом. Строгие ели укрывали их от любопытных взглядов.

— Ваньку я родила в двадцать два, а через два с небольшим года мы с мужем расстались, — рассказала Ольга. — А как твоя Юлька появилась?

Не выпуская Ольгу из объятий, Арина ответила:

— Её появление было осознанным решением — моим и моей девушки. Вернее, это мне так казалось... Потом выяснилось, что это было нужно мне одной, а она... «Не готова». Точнее, она думала, что готова, а оказалось, что нет. Её хватило на восемь месяцев. Я осталась с Юлькой одна. Пришлось просить поддержки у мамы, а самой досрочно выходить из декрета на работу. Выкрутились как-то... Потом у Юльки начались проблемы с глазками. А потом... — Улыбка отразилась в зрачках Арины мягким, тёплым вечерним светом. — Потом судьба послала нам тебя. Уж не знаю, как она, судьба, это делает, но получается у неё такое кино, подобного которому сценаристам и не выдумать.

Она взяла правую, покрытую шрамами руку Ольги, рассматривая её с нежностью, прильнула к рубцам губами.

— Просто удивительно... Даже после того, что произошло, ты умудрилась и Юльке помочь, и с моим сердцем что-то сделать.

С мурлычущим смешком Ольга спрятала правую руку за спину, а указательным пальцем левой шутливо-нежно нажала на кончик носа Арины.

— Это вовсе не подвиг, не превозноси меня. Для правши такая травма стала бы проблемой, а для меня — не так уж и трагично. Я же левша, а левша, как известно, блоху подковал.

Они обе засмеялись и пылко восстановили распавшиеся ненадолго объятия. Ольга млела от счастья: мечта сбылась, желанные руки обнимали её, она в полной мере испытывала на себе их силу. Эта сила не причиняла боли, держала её крепко, но бережно, будто снова спасая — как в тот хмурый снежный день на трассе. Да, как в тот раз, только лучше, сильнее, осознаннее, слаще. Тогда эти руки были просто руками спасателя и врача, а сейчас принадлежали влюблённому человеку. Существенная и такая щемяще-нужная Ольге разница.

— Скажи, а когда ты поняла, что... Что я тебе нравлюсь? — с жаром девичьего смущения и любопытства на щеках спросила Ольга, глядя на Арину снизу вверх, в её улыбающиеся вечерне-лучистые глаза.

— Когда в первый раз увидела тебя в клинике, — сказала Арина, обнимая её и руками, и взглядом. — Ты тогда была такая строгая, такая красивая... Ты и сейчас красивая, — быстро добавила она с серьёзной искренностью. — Просто тогда ты была... как бы это сказать? Профессионалом на своём рабочем месте. А сейчас ты... просто женщина. Прекрасная и удивительная. Женщина, от которой я теряю голову.

Её слова обнимали Ольгу пушистым, как шёрстка Клео, мурлычущим счастьем. Внутри всё ликующе смеялось, кружилось и пело, женственно изгибало кошачью спинку, а снаружи... Ольга, изобразив на лице кокетство, шутливо-грозно спросила:

— Так значит, ты влюбилась не с первого взгляда? И там, на дороге, я тебе не понравилась? А ты, между прочим, уже тогда мне в душу запала — безотчётно, неосознанно, но запала... Ну ладно, согласна, тогда я была немножко... не в лучшей форме, да. Со сломанной рукой и без макияжа.

Арина мягко рассмеялась, прижимая Ольгу к себе крепче.

— О Господи... Оль, ты меня просто приговорила... Поставила к стенке и расстреляла. Не знаю, что и сказать. — Тут и в её глазах зажёгся шутливый огонёк, она торжественно произнесла: — Сознаюсь, виновата. Без суда и следствия. Готова искупить. Всё, что ты прикажешь.

— Хм... — Ольга смотрела на неё сквозь лисий прищур ресниц, торжествующий и смеющийся. — Всё, говоришь? Тогда приговариваю тебя к поцелую. Приступить к исполнению немедленно.

Короткий смешок — а в следующий миг губы Ольги атаковала нешуточная страсть, навстречу которой она сразу раскрылась без оглядки и без остатка, впуская её внутрь на всю глубину, позволяя ей проскользнуть до самого сердца. На миг их губы оторвались друг от друга, Арина с солнечным хмелем в глазах проговорила: