Конституция свободы

Мы убедились, что потенциал открытия новых возможностей, постоянно создаваемый ростом цивилизации, есть один из главных аргументов в пользу свободы; поэтому аргументация в пользу свободы лишилась бы всякого смысла, если бы – из-за зависти со стороны других[235] или из-за их неприязни ко всему, что вносит смуту в привычный им ход мыслей, – нам пришлось отказаться от определенных видов деятельности. Хотя есть, несомненно, основания для того, чтобы обеспечивать соблюдение правил поведения в публичных местах, сам факт, что действие неприятно кому-либо из тех, кто узнал о нем, не может быть достаточным основанием для его запрета.

Вообще говоря, это означает, что внутри защищенной частной сферы государство не должно осуществлять принуждающий контроль за тем, морально действие или нет. Возможно, одна из важнейших характеристик, отличающих свободное общество от несвободного, – то, что в вопросах поведения, не затрагивающего напрямую защищенную сферу других, правила, которым фактически следует большинство, носят добровольный характер, а их соблюдение не обеспечивается мерами принуждения. Недавний опыт с тоталитарными режимами ярко продемонстрировал значение принципа «никогда не отождествлять основания нравственных ценностей с основаниями государства»[236]. Вполне вероятно, что люди, без колебаний решавшие применить принуждение для искоренения зла, причинили больше вреда и страданий, чем люди, намеренно причинявшие зло.

10. Однако тот факт, что поведение внутри частной сферы не является подходящим объектом для принудительных действий со стороны государства, не означает, что в свободном обществе такое поведение не подлежит давлению общественного мнения или порицанию. Сто лет назад, в более строгой моральной атмосфере Викторианской эпохи, когда принуждение со стороны государства в то же время было минимальным, Джон Стюарт Милль направил против такого «морального принуждения» свою самую мощную атаку[237]. В этой борьбе за свободу он, пожалуй, перегнул палку. В любом случае для большей ясности, вероятно, лучше не описывать термином «принуждение» то давление, посредством которого общество, выказывая одобрение или порицание, добивается подчинения моральным правилам и условностям.

Мы уже видели, что принуждение – это в конечном итоге вопрос степени и что принуждение, которое государство должно предотвращать и которым должно угрожать ради свободы, – только принуждение в его наиболее жестоких формах – такое, угрожая которым можно удержать средней силы человека от стремления к важной для него цели. Независимо от того, хотим ли мы называть принуждением те более мягкие формы давления, которое общество использует против нонконформистов, не может быть сомнений в том, что эти моральные правила и условности, обладающие меньшей сдерживающей силой, чем закон, играют важную и даже незаменимую роль и, возможно, делают для облегчения жизни людей в обществе не меньше, чем строгие правила закона. Мы знаем, что они будут соблюдаться только в целом, не везде и не всегда, но знание о них тем не менее дает полезные ориентиры и уменьшает неопределенность. Хотя уважение к подобным правилам не мешает людям время от времени вести себя предосудительным образом, оно ограничивает такое поведение случаями, когда человеку по-настоящему важно пренебречь правилами. Иногда эти не поддерживаемые принуждением правила представляют собой экспериментальный вариант того, что позднее в модифицированной форме может превратиться в закон. Но намного чаще они образуют гибкую основу более или менее неосознаваемых привычек, которыми люди руководствуются в большинстве действий. В целом эти условности и нормы социальных взаимодействий и индивидуального поведения не создают серьезных помех индивидуальной свободе, но обеспечивают определенный минимум единообразия поведения, что скорее помогает человеку в его усилиях, чем мешает ему.

Глава 10

Закон, приказы и порядок

Порядок – это не давление, оказываемое на общество извне, а равновесие, устанавливаемое изнутри.

1. «Правило, посредством которого устанавливается неделимая пограничная линия, за которой бытие и деятельность каждого индивида получают защищенное и свободное пространство, есть закон»[239]. Именно так один из величайших ученых прошлого столетия сформулировал основополагающую идею закона свободы. Это представление о законе, и сделавшее его основой свободы, было с тех пор по большей части утрачено. Основной целью этой главы будет восстановить и сделать более точной концепцию закона, на которой был воздвигнут идеал свободы в рамках закона, открывший возможность говорить о праве как о «науке о свободе»[240].

Жизнь человека в обществе, и даже социальных животных в группе, возможна благодаря тому, что отдельные особи действуют в соответствии с определенными правилами[241]. С развитием интеллекта эти правила имеют тенденцию превращаться из бессознательных привычек в явные и артикулированные формулировки, становясь в то же самое время более общими и абстрактными. Наше знакомство с институтами права мешает нам видеть, насколько тонкое и сложное приспособление – осуществляемая посредством абстрактных правил демаркация индивидуальных сфер. Если бы она была преднамеренно сконструирована, то заслужила бы место в ряду величайших изобретений человечества. Но она, конечно же, не была изобретением какого-то одного ума, как язык, деньги или большинство практик и обычаев, на которые опирается социальная жизнь[242].

Что-то вроде разграничения индивидуальных пространств с помощью правил проявляется даже в животных сообществах. Некоторая степень порядка, предотвращающая слишком частые драки, ситуации, в которых один мешает искать еду другому, и т.п., часто возникает из того факта, что чем больше удаляешься от своего логова, тем меньше ты готов вступать в схватку. Поэтому, когда двое встречаются на какой-то промежуточной территории, один обычно отступает без настоящей пробы сил. Таким образом, пространство, принадлежащее каждому из них, определяется не проведением конкретной границы, а соблюдением правила – правила, которое, разумеется, как таковое не известно ни одному из животных, но соблюдается на практике. Этот пример показывает, что даже подобные бессознательные привычки не обходятся без определенного рода абстракции: такое универсальное условие, как расстояние от дома, определяет реакцию одного индивида при встрече с другим. Если мы попытаемся дать определение любому из подлинно социальных обычаев, делающих возможной жизнь животных в группе, многие из них нам придется сформулировать в виде абстрактных правил.

То, что такие абстрактные правила регулярно соблюдаются в жизни, не означает, что они известны индивиду, то есть что тот, кто им следует, может их сообщить другому. Абстрагирование происходит всякий раз, когда индивид одинаково реагирует на ситуации, которые объединяет лишь несколько характерных черт[243]. В этом смысле люди в целом следуют абстрактным правилами задолго до того, как могут сформулировать их[244]. Даже когда они обрели способность сознательно оперировать абстракциями, их осознанное мышление и поведение, вероятно, по-прежнему направляются множеством таких абстрактных правил, которым они подчиняются, хотя и не в силах их сформулировать. Таким образом, если правило и соблюдается в деятельности в общем случае, это не исключает того, что его еще предстоит открыть и сформулировать словесно.

235

Crosland C.A.R. The Future of Socialism. London: Jonathan Cape, 1956. P. 206.

236

Цитируемое высказывание приписывают Иньяцио Силоне [Silone I. On the Place of the Intellect and the Pretensions of the Intellectual // Horizon: A Review of Literature and Art. December 1947. Vol. 16. P. 323; переиздано: Idem. The Intellectuals: A Controversial Portrait. Glencoe, IL: The Free Press, 1960. P. 264. – Ред.] См. также: «Когда государство пытается реализовать нравственные цели напрямую – это дегенерация, это философская и бюрократическая гордыня, потому что только общество может и в состоянии сделать это» (Burckhardt J. Reflections on History. P. 118); «Принуждение ради добродетели столь же отвратительно, как и принуждение ради порока. Если американские либералы не желают выступить против принципа принуждения в случае запрета на продажу спиртных напитков, так как им лично почти все равно, трезва страна или нет, то им не будет доверия тогда, когда они начнут бороться против принуждения в тех случаях, когда им будет не все равно» (Stearns H. Liberalism in America: Its Origins, Its Temporary Collapse, Its Future. New York: Boni and Liveright, 1919. P. 69). Типичное для социалистов отношение к этим проблемам наиболее четко выражено в работе Роберта Холла, где утверждается (по поводу обязанности наращивать капитал страны): «Тот факт, что необходимо использовать такие слова, как „моральная обязанность“ и „долг“, показывает, что здесь речь не идет о точном расчете и что здесь мы имеем дело с решениями, которые не только могут, но и должны быть приняты обществом в целом, иными словами, с политическими решениями» (Hall В.L. The Economic System in a Socialist State. London: Macmillan, 1937. P. 202-203). О том, как консерваторы обосновывают использование политической власти для обеспечения соблюдения моральных принципов, см.: Berns W Freedom, Yirtue, and the First Amendment. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1957.

237

Mill J.S. On Liberty // Idem. On Liberty and Considerations on Representative Government /Ed. by Ronald Buchanan McCallum. Oxford: B. Blackwell, 1946. Ch. 3. P. 49-66 [Милль Дж.С. О свободе // О свободе. Антология западноевропейской классической либеральной мысли. М.: Наука, 1995. Гл. III. С. 335-341].

238

«Orden no es una presiôn que desde fuera se ejerce sobra la sociedad, sino un equilibrio que se suscita en su interior». Эпиграф взят из работы: Ortega у Gaset J. Mirabeau о el politico [1927] // Idem. Obras complétas. Madrid; Revista de Occidente, 1947. Vol. 3. P. 603: Cp.: «Закон – это не свод приказов, навязанных обществу извне властью единоличного правителя или владыки либо суверенным собранием, составленным из представителей общества. Во все времена он существует как один из элементов общества, возникающий непосредственно из традиций и обычаев. Поэтому он представляет собой бессознательное творение общества или, иными словами, результат роста» (Carter J.C. The Ideal and the Actual in the Law // Report of Thirteenth A

239

Savigny F.C. von. System der heutigen römischen Rechts. Berlin: Yeit und Comp., 1840. Vol. 1. P. 331-332. Процитированный в тексте отрывок представляет собой сжатую суть нескольких предложений, заслуживающих того, чтобы быть приведенными здесь полностью: «Der Mensch steht inmitten der äusseren Welt, und das wichtigste Element in dieser seiner Umgebung ist ihm die Berührung mit denen, die ihm gleich sind durch ihre Natur und Bestimmung. Sollen nun in solcher Berührung freie Wesen neben einander bestehen, sich gegenseitig fördernd, nicht hemmend, in ihrer Entwicklung, so ist dieses nur möglich durch Anerke

240

«Право в самом общем смысле слова – это наука о свободе» (Beudant С. Le Droit individuel et l’Etat: Introduction a l’etude du droit. Paris: A. Rousseau, 1891. P. 5).

241

Ряд весьма содержательных объяснений роли правил в детерминации социальных структур можно найти в работах Ричарда Стэнли Питерса, особенно: Peters R.S. The Concept of Motivation. London: Routledge and Kegan Paul, 1958; а также в книге, которую он написал совместно со Стэнли Бенном: Вепп S.I., Peters R.S. Social Principles and the Democratic State. London: Allen and Unwin, 1959.

242

См.: Menger C. Untersuchungen. Appendix 8. P. 271-287 [Менгер К. Избранные работы. Приложение Till. С. 479-492].

243

«Абстракция» встречается не только в форме словесного высказывания. Она проявляется также в том, как мы сходным образом реагируем на каждое событие, принадлежащее к некоему классу, хотя эти события могут быть очень разными во многих отношениях, и в том, какие чувства пробуждают в нас эти событиями и как направляют наши действия, будь это чувство справедливости, морального или эстетического одобрения или неодобрения. Кроме того, здесь, вероятно, всегда присутствуют более общие принципы, руководящие нашим умом, которые мы не в силах сформулировать, хотя именно они направляют наше мышление, – законы структуры мышления, слишком общие, чтобы можно было их сформулировать в рамках этой структуры. Даже когда мы говорим об абстрактных правилах, направляющих решения, речь не обязательно идет о правилах, выраженных в словах, но о таких, которые только могли бы быть сформулированы. В связи со всеми этими проблемами см. мою книгу: Науек F.A. The Sensory Order: An Inquiry into the Foundations of Theoretical Psychology. London; Chicago, 1952; и мою статью: Idem. Rules, Perception, and Intelligibility// Proceeding of British Academy. 1962. Vol. 48. P. 321-344 [переиздана: Idem. Studies in Philosophy, Politics, and Economics. Chicago: University of Chicago Press, 1967. P. 43-65]; см. также: Ferguson A. An Essay on the History of Civil Society. London: A. Millar and T. Caddel, 1767. P. 38-46.

244

См.: «Австралийский абориген, например, с легкостью скажет, каким термином родства он обозначает того или иного своего соплеменника или с кем из них он вправе вступать в те или иные отношения. Однако ему чрезвычайно трудно будет выразить то общее правило, по отношению к которому эти конкретные элементы поведения являются всего лишь иллюстрациями, несмотря на то что этот абориген все время действует так, как будто оное правило прекрасно ему известно. В некотором смысле оно, действительно, хорошо ему известно. Но это знание недоступно для сознательного оперирования в терминах словесных символов. Это, скорее, ощущение почти неуловимых оттенков тончайших отношений, осуществленных в реальном опыте и потенциально возможных» (Sapir Е. Selected Writings of Edward Sapir in Language, Culture, and Personality / Ed. by D.Gf. Mandelbaum. Berkeley: University of California Press, 1949. P. 548 Cenup Э. Бессознательные стереотипы поведения в обществе // Он же. Избранные работы по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, 1993. С. 599]).