Конституция свободы

Прошло уже много времени с тех пор, как заново был сформулирован тот идеал свободы, который вдохновил современную западную цивилизацию и частичное воплощение которого сделало ее достижения возможными[4]. Действительно, основные принципы, на которых была построена эта цивилизация, погружались в пучину забвения и пренебрежения на протяжении почти столетия. Люди чаще искали альтернативные формы общественного устройства вместо того, чтобы попытаться лучше понять и использовать базовые принципы своей цивилизации[5]. Только столкнувшись с совершенно иной системой, мы обнаружили, что перестали ясно осознавать, какие у нас цели, и лишились твердых принципов, которые можно было бы противопоставить чужой догматической идеологии.

Отсутствие твердых убеждений поставило Запад в невыгодное положение в борьбе за моральную поддержку народов мира. Его интеллектуальные лидеры уже давно разочаровались в его принципах, пренебрегали его достижениями и заботились исключительно о создании «лучших миров». С таким настроем мы вряд ли можем рассчитывать на появление новых последователей. Чтобы победить в развернувшейся великой схватке идей, прежде всего нам нужно знать, во что мы верим. Если мы не собираемся плыть по течению, нам следует определиться, что именно мы хотим сохранить. Четкая формулировка наших идеалов столько же необходима и в наших отношениях с другими народами. Сегодня внешняя политика во многом определяется тем, чья политическая философия восторжествует; и само наше выживание может зависеть от того, получится ли у нас сплотить достаточно сильную часть мира вокруг общего идеала.

Все это придется делать в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Многие народы мира переняли у западной цивилизации идеалы в то время, когда Запад стал сомневаться в себе и в традициях, сделавших его таким, какой он есть. Это было время, когда западные интеллектуалы в значительной мере отказались от той самой веры в свободу, которая, позволив Западу полностью использовать силы, определяющие рост всех цивилизаций, сделала возможным его беспрецедентно быстрое развитие. В результате те люди из менее развитых стран, которые, отучившись на Западе, стали затем поставщиками идей собственным народам, усвоили не знания о том, как он создал свою цивилизацию, а главным образом мечты об альтернативных путях развития, порожденные самим его успехом.

Эта тенденция особенно трагична, поскольку, хотя представления, в соответствии с которыми действуют ученики Запада, могут помочь их странам быстрее скопировать ряд его достижений, они же помешают им самостоятельно развиваться. Не все из того, что представляет собой результат исторического развития Запада, можно или должно пересаживать на почву другой культуры; и какого бы рода цивилизация в конце концов ни возникла там под влиянием Запада, она скорее сможет принять адекватные формы, если ей дадут возможность расти, а не будут навязывать их извне. Если, как порой утверждается, там отсутствует необходимое условие свободного развития – дух личной инициативы, – то, разумеется, без этого духа жизнеспособная цивилизация нигде не возникнет. В тех случаях, когда он действительно отсутствует, в первую очередь следует его пробудить; а это может сделать только режим свободы, но никак не система регламентирования.

Что касается самого Запада, то надо надеяться, что здесь пока еще существует широкое согласие относительно некоторых фундаментальных ценностей. Однако эти договоренности уже не такие точные, как раньше; и чтобы ценности восстановили свою силу и влияние, необходимо их заново переформулировать и обосновать во всей полноте. Похоже, нет ни одной работы, содержащей полное изложение той философии, на которую мог бы опереться последовательный либеральный подход, – такой работы, к которой мог бы обратиться человек, желающий осмыслить свои идеалы. Есть ряд превосходных исторических трудов, рассказывающих, как развивались «политические традиции Запада». Но хотя они и сообщают нам, что «целью большинства западных мыслителей было создать общество, в котором каждый человек, при минимальной зависимости от дискреционной власти, будет обладать правом определять собственное поведение в рамках предварительно установленных прав и обязанностей и нести ответственность за это»[6], я не знаю ни одной работы, где разъяснялось бы, что означают эти слова применительно к конкретным проблемам нашего времени или на чем в итоге основана эта идея.

В последние годы было сделано очень много для того, чтобы устранить давно возникшую путаницу вокруг принципов экономической политики свободного общества. Я не хочу недооценивать ту ясность, которая появилась в результате. И все же, несмотря на то что я до сих пор считаю себя преимущественно экономистом, меня все больше и больше одолевает чувство, что в конечном счете ответить на многие насущные общественные вопросы нашего времени можно, только поняв принципы, лежащие за пределами формальной экономической теории или какой-либо другой отдельной дисциплины. Хотя изначально меня интересовали проблемы экономической политики, чтобы исследовать их, я был вынужден постепенно перейти к амбициозной и, возможно, даже самонадеянной задаче полностью переформулировать базовые принципы философии свободы.

Но я не намерен просить прощения за этот рискованный выход далеко за пределы области, в которой я могу претендовать на статус профессионала, владеющего всеми техническими тонкостями. Наверное, подобные попытки следовало бы предпринимать намного чаще, если мы хотим снова отчетливо представлять, какие у нас цели. Работая над этой книгой, я осознал одну вещь: наша свобода во многих сферах жизни находится под угрозой из-за того, что мы слишком часто оставляем решения за экспертами либо крайне некритично относимся к их мнению по вопросам, в которых им досконально известен только один узкий аспект. Но поскольку в этой книге тема вновь и вновь повторяющегося конфликта между экономистом и другими специалистами возникает неоднократно, я хочу сразу внести ясность: экономист не может претендовать на то, что обладает особым знанием, которое давало бы ему право координировать усилия всех других специалистов[7]. Он может претендовать только на то, что, в силу профессиональной работы с ситуациями, для которых характерен конфликт целей, он лучше других знает, что ни один человеческий ум не способен охватить все знание, которое направляет жизнедеятельность общества, и что из этого вытекает потребность в безличном, не зависящем от индивидуальных суждений механизме, координирующем усилия отдельных людей. Тот факт, что экономист имеет дело с безличными общественными процессами, в которых используется больше знания, чем его может быть у любого человека или любой организованной группы людей, делает его неизменным противником амбиций других специалистов, требующих контрольных полномочий, поскольку, как им кажется, их знание учитывается недостаточно.

В одном отношении эта книга одновременно и более, и менее амбициозна, чем может ожидать читатель. Она не касается проблем какой-либо конкретной страны или исторического момента, но, по крайней мере в первых главах, рассматривает принципы, претендующие на универсальную значимость. Идея и план книги зародились после того, как я осознал, что веру в свободу во всем мире подорвали одни и те же интеллектуальные тенденции, под разными именами и личинами. Если мы хотим действенно бороться с этими тенденциями, нам следует понять те общие элементы, которые лежат в основе всех их проявлений. Нам надо также помнить, что традиция свободы не является исключительным порождением какой-либо одной страны и что даже сейчас нет ни одного народа, который бы единовластно владел ее секретом. Меня здесь интересуют главным образом не конкретные учреждения или направления политики ОША или Великобритании, а принципы, которые были разработаны этими странами из основ, заложенных древними греками, итальянцами периода раннего Возрождения, голландцами, и важный вклад в развитие которых внесли французы и немцы. Кроме того, я не собираюсь излагать подробную политическую программу, а всего лишь хочу сформулировать критерии, по которым следует оценивать, соответствуют ли те или иные меры режиму свободы. Если бы я счел, что мне по плечу написать всеобъемлющую политическую программу, это противоречило бы самому духу моей книги. Такая программа в конце концов должна вырасти из приложения общей философии к текущим проблемам.

4

Последним, кто предпринял всеобъемлющую попытку заново сформулировать принципы свободного общества – с большими оговорками и в сжатой форме, естественной для университетского учебника, – был Генри Сиджвик (Sidgwick Н. The Elements of Politics. London: Macmillan, 1891). Работа во многих отношениях замечательная, но очень слабо отражающая то, что можно считать британской либеральной традицией, и сильно подпорченная рационалистическим утилитаризмом, который ведет к социализму.

5

В Англии, где традиция свободы существовала дольше, чем в других европейских странах, уже в 1885 году автор, работа которого была тогда популярна в кругах либералов, мог сказать об этих либералах, что «для них самой насущной задачей стала перестройка общества, а не освобождение индивидов» (Montague F.G. The Limits of Individual Liberty. London: Rivingtons, 1885. P. 16).

6

Watkins F.M. The Political Tradition of the West: A Study in the Development of Modern Liberalism. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1948. P. x.

7

О проблеме «экспертократии» см.: Kuhn М. Herrschaft der Experten? An den Grenzen der Demokratie. Würzburg: Werkbund-Verlag, 1961, и более ранние работы Куна, упомянутые в этой его книге. [Здесь и далее вспомогательным шрифтом выделены примечания и части примечаний, добавленные Хайеком в немецкоязычное издание «Конституции свободы» 1971 года (HayekF.A. von. Die Verfassung der Freiheit. Tübingen: J.C.B. Mohr Verlag, 1971) и воспроизведенные в недавнем критическом издании книги (Idem. The Constitution of Liberty: The Definitive Edition / Ed. Ronald Hamowy // The Collected Works of F.A. Hayek. Chicago: University of Chicago Press, 2011. Vol. 17). – Ред.]