Черная карта судьбы

Комаров невольно прыснул:

– Смех и горе. Сюжет просто фантастический. У нашего задержанного около года тому назад умерла жена. Внезапно, на улице. По его словам, дело было так: шли они, вдруг обогнал их какой-то мужик с разными глазами, одним синим, другим белесым, обернулся, ткнул в эту женщину, ну, жену задержанного, пальцем. Она закричала, упала и умерла.

– Что, серьезно? – изумилась Лиза.

И вдруг почувствовала, как у нее свело губы судорогой. Закружилась голова, загудело в ушах. Она едва понимала, что говорит. А потом словно оглохла, утратив все чувства, кроме способности размышлять. Все казалось каким-то нереальным… Только что она болтала с Виктором, теперь разговаривает с Комаровым, но перед глазами так и стоят глубоко вдавившиеся в снег тигриные следы, так и слышатся изумленные голоса людей, которые на эти следы смотрят вместе с ней. Через мгновение следы исчезли, все о них забыли – кроме самой Лизы.

И что за собаки?!

Здесь, около отделения, – собаки, там, на улице Калинина, – их лай. Здесь – следы тигра, там – его рычание. Еще немного, и Лиза поверит, что здешние собаки прогнали тамошнего тигра.

И запах крови, этот ужасный, гнилостный запах…

А козьи следы, которые она видела позавчера около десятой больницы?!

Хотя нет. Это были настоящие следы. Ни к какой мистике они отношения не имеют.

А остальные?

Какой психический микроб всех вдруг заразил?!.

Головокружение миновало так же внезапно, как навалилось, гул в ушах исчез, и Лиза снова обрела способность слышать Комарова. Судя по его рассказу, восприятие действительности исчезало всего лишь на какую-то секунду, а ей показалось надолго:

– Наш задержанный – в смысле, тогда еще не задержанный – бросился то жену поднимать, то милицию вызывать, чтоб этого разноглазого задержали, но, пока метался туда-сюда, тот исчез. Прошло уже много времени после смерти, но муж по ней очень горевал, покоя не находил. Часто бродил по улицам, чтобы одному дома не сидеть, как вдруг сегодня встретил того самого человека с разными глазами! Набросился на него, выхватил из кармана перочинный ножик и попытался отрезать ему указательный палец. Тот самый палец, которым разноглазый якобы ткнул его жену, что якобы и стало причиной ее смерти.

– И что потом? – спросила Лиза.

– Разноглазый якобы снова исчез, как будто в воздухе растворился, но задержанный почему-то решил, что ему помогли сбежать окружающие. Он принялся на людей наскакивать, драка началась, это увидела из окна продавщица магазина «Хабаровск-книга», около которого всё происходило, и вызвала наряд. Наши примчались, повязали буяна, однако рядом случайно оказалась женщина, врач-психиатр, которая объяснила, что человек не в себе: сдвинулся по причине своего личного горя. Там же психушка неподалеку, вот эта докторша шла себе на работу да и оказалась свидетельницей случившегося. По всему выходит, она права, потому что, когда мы его сюда привезли, он вообще ничего не соображал и только буйствовал. Уже кричал, будто его жену какая-то женщина погубила, а не мужчина, а потом она превратилась в мужчину… В общем, – Комаров махнул рукой, – безнадега полная.

– Ну а почему его в психушку не отправили, если такая клиническая картина? – спросила Лиза. – Почему сюда привезли?

– Дежурная бригада сразу не сориентировалась, да к тому же он так махал руками и ногами, раздавая зуботычины всем подряд, что его поскорей повязали и водворили в КПЗ. Психиатрическую «Скорую» мы, конечно, вызвали, но она на каком-то вызове. Эта докторша ждала-ждала «Скорую» да ушла наконец: на дежурство опаздывала.

– То есть она тоже сюда приехала, что ли? – прищурилась Лиза. – А как ее фамилия?

– Абрамова. Да ты ее вроде бы знаешь. Старовата дамочка, сорок три года ей по паспорту, но выглядит – просто фантастика! Это ведь она девочек в Вороньем гнезде нашла?

Лиза мрачно кивнула:

– Имела большое удовольствие познакомиться.

Комаров решил, что мрачность ее вызвана тем, что девочек нашел какой-то случайный человек, а не старший лейтенант милиции Елизавета Морозова, которая тоже, как и он сам, вела это дело и догадалась, где их надо искать, и даже уже ехала туда, но лавры достались случайному человеку, этой самой Абрамовой, – и быстренько перевел разговор на другое.

– Эта докторша нам весь, не побоюсь этого слова, анамнез изложила, – сообщил Комаров и покосился на Лизу: произвел ли впечатление мудрым словцом.

– Не стой с ученым видом знатока, Комар, – усмехнулась Лиза. – Анамнез в переводе с латинского значит «воспоминание». Это те сведения о развитии заболевания, которые врач получает от самого больного. В крайнем случае – от его родственников, которые в курсе дела. А Абрамова, наверное, просто описала тебе симптоматику навязчивой идеи, которая и владела этим бедолагой.

«В сообщении из психушки как раз и говорится, что у него навязчивая идея, будто он тополь, выросший на какой-то там могиле», – внезапно зазвучал в памяти голос доктора Сергеева.

«Всё до кучи! – внезапно обозлилась Лиза. – Тигры, собаки, могилы, пальцы, навязчивые идеи… и доктор Абрамова, как нарочно! То я никак не могла ее застать в психиатрической больнице, то она вдруг буквально рвется помогать мне в работе! Спасибо, конечно, ей… но вот интересно, почему она меня так раздражает? Из-за попытки применить ко мне простейшие методики тогда, около больницы? Ну это у нее, наверное, чисто профессиональное. Говорят, некоторые психиатры не могут избавиться от пагубной привычки управлять, контролировать, манипулировать. Они просто не могут жить по-другому! Девчонок-то и правда Абрамова нашла. Леонтий, конечно, уверен, что я злюсь на нее из чистой зависти. А на самом деле… А на самом деле – что?! Не пойму пока, но очень жаль, что не удалось все-таки доехать до Вороньего гнезда сегодня и своими глазами посмотреть на дверь, которой там вроде бы и не было, но она же была, была!»

– В «Скорую»! – раздался вдруг крик снизу, и по лестнице, ведущей из подвала, опрометью взлетел Виктор Мищенко. – В «Скорую» звони! – повторил он своему помощнику, испуганно оглядываясь.

– Что случилось, Витя? – в один голос спросили Лиза и Леонтий Комаров.

– Да умер задержанный-то, вы понимаете? – пробормотал Виктор. – Умер, честное слово! Вернее, убит! Похоже, его ножом в горло ткнули. Кровищи там… Дырка в груди. А ножа нету…

Лиза тихо ахнула и бросилась в подвал. Сзади топал по ступенькам Комаров, а наверху Виктор продолжал кричать:

– «Скорую»! Срочно «Скорую»!

Охранник стоял около решетки КПЗ, держась за нее обеими руками, словно боялся упасть. Впрочем, ноги у него в самом деле подкашивались.

– Да как же это могло?.. – воскликнул было Комаров, с изумлением глядя туда же, куда смотрела Лиза: на мертвого человека, лежащего на полу камеры предварительного заключения, закинув руки, скованные наручниками, и запрокинув голову. Лицо его было сведено гримасой боли и ненависти, и все же оно показалось знакомым Лизе.

Ну конечно, она его знает. Это же Илья Львович Эпштейн! Знакомый Вадима Петровича, и тети Жени, и отца. Да, в самом деле, у него с год тому назад умерла жена, заведовавшая отделом учебных пособий в мединституте. Отец ее хорошо знал, был на ее похоронах. А теперь и сам Эпштейн умер. Нет, он был убит…

Убит?!

– Что за фантастика? – растерянно спросил Комаров. – Где кровища? Рана где? Слышь, Лиза?

Она молча пожала плечами – и вдруг брезгливо содрогнулась, зажала нос.

Ни капли крови не было ни на одежде Эпштейна, ни на полу. Однако отчетливый и мерзкий запах гниющей крови витал в помещении… так же, как недавно витал он на улице Калинина, где раздалось рычание тигра, и возле засыпанной снегом клумбы, где отпечатались его следы.

Воспоминания Антонины мелькали перед Люсьеной, как стеклышки в калейдоскопе. Это сравнение только кажется банальным – на самом деле оно оригинально тем, что сущность явления выражает очень точно. Таким же банальным, но безупречно истинным является сравнение мелькания картин памяти с кинопленкой, которая запущена слишком быстро, но иногда проектор переходит на нормальную скорость или кадр вовсе замирает, давая возможность все разглядеть в подробностях.