Страница 7 из 11
Худо встретили ту новость рядовые ратники, бранью. Да и начальные люди выражали неодобрение и встревожились изрядно: дело ли это – великому князю бросать войско незадолго до подхода врага?
Никифор выругался крепко:
– Вот она, княжеская повадка! Чуть чего – в кусты. А с Ордой кому драться? Мужику!
– Не все князья так, – возразил Собинка.
– Верно, не все – многие.
Вскорости, однако, великий князь Иван Васильевич вернулся к войску.
Иные говорили: ездил мириться с братьями. Другие: встретили, мол, его москвичи так, что хочешь не хочешь пришлось обратно поворачивать оглобли.
Собинка усмехнулся про себя. Вспомнил деда Михея. Должно, не обошлось без него и его друзей.
А тут известие, что затмило собой все прежние.
Переплыл холодную речку ордынский воин. Надеясь на богатую награду, сообщил великому князю Ивану Ивановичу и воеводам его:
– Завтра хан Ахмат с войском будет здесь…
Одарили воина щедро. Но до времени приставили крепкую стражу. Хотели убедиться: не обманул ли, не был ли ложным перебежчиком, а в самом деле вражеским лазутчиком?
Но нет, добро послужил великому князю. Утром, как и доносил, подошел к реке Угре хан Большой Орды Ахмат со всем своим многочисленным свирепым и хищным воинством.
Место выбрал с толком и умом.
Перед ним не широкая Ока – Угра узкая. И броды, которыми предстояло перейти, мелкие. Рядом земли Ахматова друга и союзника, великого князя литовского и короля польского Казимира, войска коего ждал себе в помощь хан Большой Орды.
Случилось то месяца октября в восьмой день года одна тысяча четыреста восьмидесятого.
Ночь накануне плохо спали русские ратники. Впереди бой. Кому ведомо, чем кончится? И думал каждый: может, придется сложить голову в том бою, тогда останется жена горькой вдовой, а ребятишки – сиротами…
Собинка тоже бодрствовал почти всю ночь. С разрешения дядьки Савелия и Евдокима остался подле Никифора-пушкаря и его двух помощников. Стерег вместе с ними грозную пушку Вепря и боевые припасы, сложенные на двух телегах.
Того утра вовек не забыть Собинке.
Едва стало светать, солнышко еще не выглянуло из-за темного леса, на правом берегу – всадники. Не один, не дюжина. Число бессчетное разом. Ровно тараканы в избе худой хозяйки. Куда ни глянь – повсюду кишмя кишат. Шлемы-шапки острые. В блестящих или кожаных доспехах, в стеганой одежде. У иных кривая сабля или копье. У большинства же приторочены к седлам луки и по два колчана со стрелами.
– Началось… – перекрестился Никифор троекратно. Приказал: – Заряжай, ребята!
Помощники его, Гришка с Порфишкой, без суеты и спешки подали пороховой заряд и остальное, что надобно. Собинку разбирает нетерпение. Кажется ему, уж больно все делается медленно. Поторопил невольно:
– Скорее!
– Поспешишь – людей насмешишь… – огрызнулся Гришка.
– А сам иной раз наплачешься вдосталь… – добавил Никифор.
Ордынские воины тем временем на всем скаку – в реку.
– Ала-ла! Ала-ла! – донесся дикий, леденящий душу крик.
Зазвенели тетивы тугих луков. И тяжелые, острые стрелы с протяжным свистом ударили по русским полкам.
Только ведь и там не дремали. Когда показались на правом берегу Угры всадники, запели громко на левом боевые трубы. Изготовились ратники к битве.
И во время единое с ордынскими полетели русские стрелы. Захрапели, шарахнулись татарские кони. Многие нападающие полетели в воду.
Первая волна словно натолкнулась на невидимую преграду.
– Так их! – возликовал Собинка. – Будут знать, как ходить разбоем на нашу землю!
Однако длилось замешательство короткое мгновение.
Воины, что скакали за первым, вырвались вперед. Рой тяжелых стрел стал гуще.
Молодой веселый парень, по имени Глебка, – хорошо знал его Собинка – вдруг словно замер в изумлении. Толстая, оперенная стрела воткнулась ему в грудь. Не охнув даже, повалился Глебка навзничь. Кинулся к нему Собинка. Тот мертвыми, невидящими глазами уставился в небо.
Самую малость мешкал Собинка.
– У, ироды! – процедил с ненавистью.
Высвободил из Глебкиной руки лук. Достал новую стрелу. Со тщанием прицелился во всадника, что убил Глебку. Приметен был – в блестящих, отливающих золотом доспехах и шлеме с алыми перьями. Натянувши прежде до отказа, спустил тетиву лука. Рванулась из рук стрела. Словно тоже торопилась отомстить за Глебку. И – отчетливо увидел Собинка – качнулся злодей в седле. Выпустил круто изогнутый лук.
– Получил?! – с торжеством воскликнул Собинка.
И поторопился.
Метким получился выстрел. Да бессильной оказалась Глебкина стрела против железных доспехов.
На лету подхватил всадник лук. Выпрямился в седле. Рванул стрелу из колчана. И ту стрелу нацелил, как показалось Собинке, точнехонько ему промеж глаз. Вот она, смерть неминучая! И куда от нее денешься?!
Однако нашел спасение, а может, отсрочку Собинка.
Брякнулся животом оземь.
Свистнула над самой головой стрела. Волосы пошевелила. Впилась злобно в дерево, что стояло позади.
– Живой! – обрадовался Собинка.
И тоже прежде времени.
Поднял голову. Всадник в блестящих доспехах еще ближе. Метит новой стрелой.
Оборвалось все внутри у Собинки.
«Теперь конец», – подумал со страхом.
Распластался на песчаном берегу, словно лягушка. Только, не в пример ей, не может никуда прыгнуть. Для того прежде надо встать на ноги. А времени-сроку, даже самого малого, нету. Втянул голову в плечи. Сжался комочком. Крепко зажмурил глаза. Ждал: сейчас ударит, вонзится ордынская стрела, и закричит он от боли, встречая свой смертный час в бою на Угре-реке. Повалится на сырой песок, как Глебка.
А вышло по-другому.
Дрогнула земля. Раскололось небо. Покатился грохот вдоль берега.
Открыл глаза в изумлении Собинка. Понять не может: помер он, и все видится ему на том свете. Или жив еще? И все на этом происходит?
Уразумел – живой, понятно. И спасением обязан Никифору, который в самую пору выстрелил из своей пушки.
И тотчас же – у-ух! – изрыгнула огонь и железо вторая пушка, что стояла по соседству, справа от Вепря.
И снова: у-ух! – словно только и ждала своей очереди, тяжело выговорила третья, от Вепря слева.
И пошло!
Грохотали пушки, выбрасывая свои смертоносные заряды: ядра железные или каменные и дробовое железо.
Бабах! Бабах! – вторили им пищали, орудия вроде пушек, только жерлами поменьше.
Бах! Бах! Бах! – старались не отставать ручницы, малое огненное оружие, из коего стреляли одиночные пешие али конные ратники.
Едким черным дымом заволокло вокруг. Но чуть разогнал-развеял его ветер, стало видно: ордынская конница, которая только что рвалась к русскому берегу, повернула вспять. Дико ржали обезумевшие от страха лошади. Сшибались, топтали друг друга. Летели в воду ханские воины.
А Никифор приказал громко:
– Заряжай еще, ребята! Дремать опосля будем! Не время сейчас!
Это, вестимо, шутил старый пушкарь. Веселил своих помощников и Собинку. Храбрость их поддерживал.
И опять все сначала. Заряд пороховой, споро поданный Гришкой и Порфишкой. За ним промасленный пыж-перегородка. Следом – дробовое железо и еще один легкий пыж.
– Отходи!
Запалил Никифор фитиль пушки Вепря. И через некоторое время – у-ух! – новый выстрел, подобный земному грому.
Сколько длился огненный бой, затруднился бы сказать Собинка. Пролетел, кажись, единым мигом. Собинка в нем тоже потрудился. Таскал воду из реки для охлаждения горячего от стрельбы Вепря.
Тот огненный бой, коего никак не ждали в Орде, и решил исход первого сражения.
Отстояли русские пушкари, пищальники и иные огненные стрельцы, вместе с лучниками, броды на реке Угре. Не пустили на свой берег хищное воинство.