Страница 69 из 69
– Нужно сбор сделать, кличьте народ! – начал командовать он.
Не прошло и четверти часа, как вал усеяли прибежавшие из города казаки и стрельцы.
– Заряди пушки! – кричал Никифоров.
– Чего их заряжать, уж они давно заряжены, – послышался ответ.
Все внимательно вглядывались в надвигавшееся на вал облако пыли; неожиданно среди казаков раздался громкий веселый смех.
– С баранами, братцы, воевать сейчас будем, – послышался голос, и затем еще громче прокатился смех.
Никифоров бросился к смеявшимся.
– Чего ржете, как лошади? – накинулся он на казаков.
– А чего же печалиться-то! – отвечали ему.
– Вот прикажу вас на первой же осине вздернуть, тогда не будете ржать.
– Ну уж это ты погоди, боярин, вздергивать-то нас… атаман тебя за это не похвалит.
– Атаман, атаман, – в злобе кричал Никифоров, – нашего атамана теперь небось волки съели!
– Зачем его волкам есть, он тебе вон баранов на корм гонит.
– Каких баранов?
– Да вот тех, что ты за татар принял, погляди-ка!
Боярин уставился вдаль, и вдруг лицо его засияло радостью, он увидел стадо в несколько сот баранов.
– Отворяйте ворота, – засуетился Никифоров.
Через полчаса в Сибирь вошло баранье войско, сопровождаемое Тимофеевым и казаками, вышедшими с ним из Сибири. Начался пир, небывалый еще в Сибири, чуть не целые бараны кипели в котлах и жарились на вертелах, все были счастливы, прославляли атамана, только изредка прорывались слова сожаления:
– Эх, кабы это да пораньше, многие бы в живых остались.
– Теперь надолго нам кормежки будет, шутка ли, по нескольку баранов на человека придется, – говорил весело боярин.
– Жаль только, хлебушка нет.
– Было бы брюхо полно, а то можно и без хлебушка обойтись, да что толковать, теперь нам и Кучумка не страшен.
– Кучумка-то Кучумкой, а пожалуй, и других гостей дождемся, – загадочно проговорил Тимофеев.
– Каких таких?
– А остяков, у кого скот мы отняли.
– А нешто отняли?
– Чудной ты, боярин, как же иначе мы его получили бы, ведь у нас на такое стадо и казны не хватило бы.
– Что ж они, ничего?
– То-то и дело, что чего. Отправились это мы вчера, и верст тридцать не отъехали, видим дым, подъезжаем ближе: остяцкая деревня стоит и тут же видимо-невидимо баранов пасется. Злость меня обуяла, тут под носом у нас столько живности, а мы с голоду умираем. Пошел я к их старшему, так и так, говорю, продайте нам баранов, так куда тебе – руками и ногами отбивается, я и так и этак, нет! Разозлился я, не приведи бог. «Загоняй их, ребята!» – крикнул я своим. Они как ахнут в самое стадо, так половину его и отрезали. Окаянные было к нам, да мы из самострелов как хватили их, уложили с десяток, остальные куда глаза глядят бросились, да, убегая, все грозились нам.
Глава тридцать четвертая
Опасения Тимофеева вскоре оправдались. Неделя прошла спокойно, ничего тревожного не замечалось, атаман с боярином успокоились и, обнадеженные первой удачей, подумывали, как бы сделать вторичный набег, пока не вышли съестные припасы.
Но вдруг в одно утро неожиданно они увидели окруженную со всех сторон Сибирь.
– Ну, атаман, ты не бабка, да угадка, – проговорил боярин, – гляди, сколько их, словно саранча насела.
– Ничего, как-нибудь отсидимся, ведь мы не в поле, а за валом, через него-то не перелезешь, а там, бог даст, и подмога придет.
– А не сделать ли нам вылазки да разогнать их?
– Об вылазке и думать нечего, погляди, сколько их, а нас горсточка, задавят, окаянные.
И засели казаки, изредка отстреливаясь против тысяч стрел, пускаемых в них остяками. Сидят неделю, две, опять запасы все вышли, есть нечего, подмоги из Москвы нет как нет, а остяки и не думают уходить, словно расположились здесь на постоянное жительство.
– Хотят, должно быть, нас как тараканов голодом переморить, – говорили осажденные.
Положение становилось безысходным, оставалось или умереть всем с голоду, или сложить головы в битве. Дело Ермака, казалось, погибло безвозвратно.
– Делать нечего, нужно Сибирь бросать, – говорил атаман, – да пробиваться, может, встретим на пути царскую подмогу, тогда опять воротимся назад.
На этом и порешили.
Наступила темная, непроглядная ночь. Тихо выступали казаки из города, многие выходили с тоской на сердце, жаль им было бросать насиженное гнездо, взятое с бою вместе с любимым Ермаком Тимофеевичем.
– Не пройдешь, заметят, дьяволы, – говорил Никифоров.
– А вот погоди маленько, мы пугнем это воронье проклятое, – отвечал атаман.
И действительно, пугнул. Грянул залп всех наличных пушек. В лагере остяков поднялся крик, они, объятые ужасом, не знали, что происходит. Казаки, бросившись на них, очистили себе дорогу.
Прошел месяц, беглецы приближались к Уральскому хребту, и в один ясный сентябрьский день для них настал светлый праздник, они встретили многочисленную царскую подмогу под начальством воеводы Мансурова.
Московская рать узнала о смерти Ермака и в свою очередь сообщила о смерти Иоанна Грозного и о вступлении на престол Феодора Иоанновича, что и послужило помехой к скорому выходу из Москвы на помощь.
Свежие войска направились к покинутой Сибири.
Покров застал Сибирь в руках русских, на этот раз уже навсегда связанной с Россией.