Асфиксия

Она знала, за кого выходит замуж. Знала, что я её не люблю и вряд ли когда-нибудь полюблю. И до последнего момента нас обоих всё устраивало. Так что же изменилось сейчас? Я уверен, жена понимала, что если бы начала выкатывать мне претензии сразу же, мы с ней не дошли бы до свадьбы. Да, мне нравилось то положение, которое я занимал сейчас, но нравилось на моих условиях, принятых Леной.

В этот вечер она больше не произносит ни слова. Просто идёт в спальню, а я остаюсь ночевать в одной из гостевых комнат. Не потому, что жена не хочет меня видеть, скорее наоборот.

Утром за завтраком каждый усиленно делает вид, что всё в порядке. Это впервые за нашу совместную жизнь. Что бы ни происходило, мы не приносили ничего в нашу семью, если конечно, её можно так назвать. Оставляли всё за стенами общего дома, и я собирался следовать этому принципу и впредь.

– Почему она? – наконец не выдерживает Лена, откладывая вилку, которой до этого ковырялась в салате с рукколой.

– Кто – она?

– Горский, давай без этого.

Я тоже откладываю вилку, вытираю губы салфеткой. Она хочет поговорить об этом. Окей. Значит, будем говорить.

– Я просто не пойму, почему именно Тоня?

– Потому что я её хочу.

– И что? Чем она отличается от тех, кого хотел до неё?

Лена очень старается говорить спокойно, но я слышу нотки истерики, сквозящие в её голосе.

– Ничем. Хотя, нет…

Делаю вид, что задумался, сам же подбираю слова. Осторожность во всём.

– Ну… Говори, – снова не выдерживает Лена.

– Тебя же моя связь с ней цепляет? Значит, она отличается от тех, кто был до.

– Значит, связь…

Жена выдыхает рвано, барабанит пальцами по столу. Я мог бы соврать ей, что всё не так, как она себе напридумывала, но не хочу этого делать. Единственное, что в моих силах и что я просто обязан предпринять – успокоить Лену. Но едва собираюсь найти слова, чтобы это сделать, жена спрашивает дрожащим голосом:

– Это единственное, что её отличает от остальных?

И я откликаюсь эхом:

– Да.

Сейчас ещё кое-что происходит впервые. Я – всего на секунду – чувствую себя му*аком. Всё ведь было просто. Лена принимала меня таким, какой я был, да мне было это удобно, но и ей я представлял полную свободу действий. Выходит, ошибался, и эта самая свобода ей была не нужна?

– Я трахалась с Кравцовым, – неожиданно переводит она тему, заставляя меня приподнять брови. Не потому, что я удивлён – знал и так. Просто как-то внезапно вдруг её прорывает на откровенность.

– И? – уточняю на всякий случай.

Лена считала Кравцова моим другом, я – считал его падлой. Не потому, что он пару раз разложил мою жену, просто был гонд*ном по жизни.

– И он предложил втроём переспать.

Следующие слова застревают в горле. С кем интересно? Я, он и Лена? От этой картины меня начинает подташнивать.

– Мне не понравилось, – продолжает Лена, и до меня доходит, что видимо, Кравцовская жена была тоже весьма свободных нравов. – Но если ты захочешь…

Не совсем понимаю, к чему она ведёт. Намекает на секс втроём, чтобы в нём поучаствовали я, Тоня и Лена? Я даже не подозревал, что до этого когда-нибудь может дойти.

– Лен… – усмехаюсь, растирая лицо ладонью. – Ты гипертрофируешь. У нас с тобой всегда были свободные отношения, так?

– Так.

– Нас обоих это устраивало. Так?

– Так.

– Сейчас тебя перестало устраивать, я прав?

Она задумывается. Вижу, как на лице эмоции сменяют одна другую. Как закусывает губу, видимо, подбирая ответ. И тяжело вздыхает.

– Ты прав. Но не в этом. Я действительно всё усложняю.

Лена поднимается из-за стола, подходит ко мне и обнимает за шею. Наклоняется и шепчет на ухо:

– Я просто люблю тебя, Горский. Помни об этом.

– И я тебя люблю, – вру жене, скользнув губами по её щеке. – Поэтому давай не будем делать трудным то, что того не стоит. Окей?

– Окей. Ладно, я в салон. А потом… может на пару дней к родителям скатаюсь.

– Хорошо. Поехать с тобой?

– А ты хочешь?

– Хочу. Но надо поработать.

Я снова вру. С гораздо большим удовольствием останусь дома и просто побуду в тишине. Но если жена сейчас скажет, чтобы я ехал с ней – придётся ехать.

– Хорошо, тогда работай. Мне лучше без тебя побыть и голову проветрить.

Больше в этот день я Лену не вижу. Она уезжает через час, а я планирую провести время наедине с собой. Что в итоге сделать не удаётся, но я этому только рад.

Вечером в сотый раз просматриваю в сети то единственное, что удаётся найти по Тоне. Какая-то сраная страница в соцсетях, которую нашёл лишь чудом. И там – единственная фотография. Она сидит на подлокотнике дивана, полуобернувшись к камере. Не позирует, видно, что выцеплена объективом случайно. В этот момент в голову приходит совершенно дурацкая мысль о том, почему я так на неё запал. Она настоящая, вот в этом всём. И в страхе её, и в покорности, которой я от неё добился, и на фотке этой тоже естественная.

Я всегда окружал себя совсем иными женщинами. Крашеными сучками, готовыми за лишнюю сотню сделать что угодно и как угодно. Тоня тоже была со мной из-за денег. Только вот я был уверен – не нуждайся она в них так остро, хер бы мне обломилось хоть что-то.

Стук в дверь раздаётся так неожиданно, что я инстинктивно захлопываю крышку ноутбука, будто едва не попался с поличным.

– Кирилл Дмитриевич, к вам посетительница, – объявляет домработница Надя, робко заглядывая в приоткрывшуюся щель.

– Кто?

– Не знаю. Она не назвалась. Сказала, что пришла вернуть вам долг.

Б*я. Наверняка Тоня. Притащила бабки, и сейчас скажет, что больше так не может, бла-бла и прочая хрень.

– Сказать, чтобы её впустили?

– Она что, за воротами?

– Ну, да.

Мля.

Оттолкнув Надю, мчусь из дома, под ливень, который зарядил как нельзя некстати. Возле ворот действительно стоит Тоня, прижимает к себе пакет с деньгами. Промокла до нитки – тушь потекла. И кажется, она изрядно под шафе.

– А! Кирилл… а я к… к вам! – говорит она с вызовом, пытаясь сразу же впихнуть мне деньги. – Пришла вернуть. Я немного забрала там…

– И немного перебрала, – констатирую я очевидное, грубо схватив Тоню под локоть. Тащу её к дому, а она шагает следом и даже не думает сопротивляться. Когда втаскиваю её в холл, сам промокаю до нитки.

– Правильно. Я отработаю. Что мне нужно сделать тысяч на двести?

Хочется ругаться. Громко и матом. Руки Тони, ледяные и красные, тянутся ко мне, пытаются начать расстёгивать рубашку, но последнее, чего мне сейчас хочется – трахаться с ней.

– Я не сплю с чужими женщинами в доме, где живу с женой, – чеканю холодно, откидываю пакет с деньгами в сторону и начиная стаскивать с Тони мокрую одежду.

Она замирает. Смотрит непонимающе, после чего усмехается. Не идёт ей это всё – показная надменность, вытравленная изнутри лживая покорность. И насмешки фальшивые тоже не идут.

– В душ иди. Простынешь.

Только когда в ванной, куда силой впихнул почти что голую Тоню, начинает литься вода и слышатся то ли всхлипы, то ли приглушённые рыдания, отправляюсь к себе, чтобы переодеться. Никогда не любил бабские истерики, прямо не переносил на дух, до спазмов рвотных, но в этот раз всё иначе. Это и не истерика даже, больше похоже на предсмертную агонию бабочки, которая угодила в паутину. Вот только я себя пауком не считал, и не думал, что настолько могу быть противен Тоне, что она один раз возьмёт у меня в рот и прискачет едва ли не ночью с деньгами наперевес.

Она выходит минут через десять. Косметику смыла, а вместе с ней и то выражение, которое она на лицо надеть пыталась всё это время. Закутанная в огромное махровое полотенце, с влажными после душа волосами, снова кажущаяся такой беззащитной и напуганной, что я начинаю подумывать о том, не нарушить ли сегодня одно из главных своих правил, она стоит и смотрит в пол, пока я жадно пожираю её взглядом.