Страница 10 из 15
Взяв сына за руку, Инна подошла к ней: бухгалтерша, уже сняв со рта нашлепку, громко плакала и причитала, сетуя на свою «ужасную судьбину».
Инне нужно было успокоить ее и уговорить не обращаться в полицию.
– Мила Иосифовна, пойдемте ко мне домой, там должны быть оладушки. И блинчики, – предложила она.
Женечка, уже полностью оправившийся от произошедшего, полностью поддержал ее идею:
– Мамочка, хочу блинчики! И оладушки! А овсяное печенье есть?
Помогая Миле Иосифовне подняться, Инна обернулась, чтобы предложить зайти на блинчики и соседу, чьего имени, как вдруг поняла, она не знала, но того и след простыл.
Ушел вместе со своей собачкой Долли.
Поддерживая грузную бухгалтершу за локоток, Инна медленно через парк провела ее к дому, другой рукой крепко сжимая ладошку сына. Они поднялись на нужный этаж, Инна открыла дверь квартиры – и к ним тотчас бросилась Олеся.
Она обняла Женечку, а мальчик, потягивая носом, вывернулся из объятий няни и заявил:
– Хочу блинчики! И оладушки! И овсяное печенье! И не надо всех этих телячьих нежностей…
Инна невольно рассмеялась, Олеся бурно разрыдалась, а Мила Иосифовна вдруг поинтересовалась, добавляла ли Олеся в блинчики и оладушки сахар.
Трижды проверив, что дверь закрыта на замок, Инна отправилась с сыном на кухню. Олеся, уже несколько придя в себя, вела за собой велеречиво рассуждавшую о невероятном вреде сладкого Милу Иосифовну.
Все, кроме Инны, пили чай, а она приготовила себе в автомате крепчайший эспрессо. Все, кроме Инны, поглощали напеченные Олесей блинчики и оладьи – она же предпочла отщипнуть кусочек от овсяного печенья.
Инна знала, что ей необходимо подкрепиться, однако не могла заставить себя поесть.
– Мамочка, блинчики такие вкусные! И оладушки тоже! – заявил с набитым ртом Женечка, обильно поливая тарелку малиновым вареньем и шоколадным кремом. – А сгущенка у нас есть?
Раньше бы она ни за что не разрешила сыну, несколько склонному к полноте, поглощать все эти сладости, тем более одновременно, тем более в таком количестве. Но раньше было раньше – и бесповоротно прошло.
Поэтому Инна сама принесла из примыкавшей к просторной кухне кладовой не одну, а целых две банки сгущенки, самолично открыла их и торжественно поставила на стол.
Мила Иосифовна, уже забыв о том, что сладкое крайне вредно, наворачивала блинчики и оладушки, активно делая замечания и уча Олесю печь правильно.
Слушая вполуха эту болтовню, Инна любовалась сыном, поглощавшим столь вредный, но наверняка такой вкусный ужин. Она потрепала Женечку по светлым волосам и поцеловала в кособокую макушку.
– Мамочка, я же не малыш! Не надо этих телячьих нежностей!
Телячьи нежности с некоторых пор стало его любимым выражением. Инна с большим трудом сдержалась, чтобы снова не поцеловать его. И тихо произнесла, благо что Олеся и Мила Иосифовна углубились в профессиональный диспут о рецептах выпечки сдобы.
– Все ведь было… хорошо? – Инна не знала, как ей точно сформулировать вопрос. Потому что любое похищение наверняка оставляет след в душе жертвы.
А Женечка был жертвой. Как и она сама.
– Мамочка, это было нереально круто! – заявил Женечка, опустошая банку со сгущенкой большой ложкой. – Спасибо тебе, что ты это устроила!
У Инны екнуло сердце, и она сдавленно произнесла:
– Это они такое сказали?
Женечка кивнул и продолжил:
– Да. Они меня у школы забрали, сказали, что ты меня ждешь. И отвезли в этот классный бункер! Там так хорошо и темно! И ни чуточки не страшно. Там есть огромный телевизор и приставка! Они сказали, что ты мне тоже купишь, мамочка! И что я должен испробовать приставку, чтобы решить, покупать такую же или другую. Я испробовал и решил – такую же! Ты ведь купишь мне, мамочка?
У Инны отлегло от сердца – сын воспринял похищение как незабываемое приключение, к тому же устроенное ей самой. Переубеждать его не имело смысла.
Ни малейшего.
– А кто тебя похитил… я хотела сказать – сопровождал?
Женечка быстро перечислил:
– Там были четыре дяди, все в черном. Один из них сказал, что они твои друзья. Только какие-то странные они, эти твои друзья. А они к нам в гости придут?
Инна резко тряхнула головой – нет, визит таких друзей ей точно не требовался.
– А эти дяди… Они вели себя с тобой корректно?
Сын, хватая последний оладушек, нахмурился:
– Мамочка, а что такое корректно?
Понимая, что задавать этот вопрос не стоит, Инна все же не смогла удержаться:
– Ну, они тебя не… не били? Не обижали? Не щупали как-то странно?
– Мамочка, они же твои друзья! Они странные, но хорошие! Один даже играл со мной в приставку, а потом, когда нам надо было ехать к тебе, сказал, что мы сейчас секретные агенты, и поэтому мне надо завязать глаза и заклеить рот. Но я ничуточки не испугался. Потому что это все была игра. Ты ведь ее организовала, мамочка?
Инна на мгновение закрыла глаза. Что же, если уж на то пошло, она действительно организовала эту игру. Игру на жизнь и смерть.
Хотя нет, не она, а братья Шуберт.
Раздался звонок в дверь, и благостная, наверное, даже чересчур благостная атмосфера последнего часа вдруг в мгновение ока улетучилась. Олеся, опрокинув кружку с чаем, ойкнула, а Мила Иосифовна застыла с вилкой в воздухе, на которую был нанизан оладушек.
Только Женечка как ни в чем не бывало, доскребая банку сгущенки, спросил:
– Мамочка, а ты что, открывать не будешь? Это ведь могут быть твои друзья. Решили к нам заглянуть…
Звонок повторился. Инна, чувствуя, что ей делается плохо, обернулась и заметила лежавший на кухонном столе нож.
А что, если так называемые друзья, вернее, люди братьев Шуберт заявились к ней? Ведь они прекрасно знали, в какой именно квартире она живет, а миновать пост охраны внизу им не составит никакого труда…
Инна поднялась и вдруг поняла, что направилась к кухонному столу, дабы на самом деле взять в руки нож.
Нет, наверное, уже и нож не поможет, да и Женечку это испугает. А что, если просто затаиться в квартире и не открывать?
– Я предлагаю игру, – сказала тихо Инна, хотя услышать ее за входной дверью уж точно никто не мог. – Мы сделаем вид, что в квартире никого нет! Это же так смешно!
Женечка, хихикая, тотчас поддержал ее:
– Мамочка, давай!
Звонок прозвучал в третий раз, и Мила Иосифовна медленно кивнула. Олеся, осторожно соскользнув со стула, взяла тряпку и принялась вытирать разлившийся чай.
– А вдруг это привезли мою приставку, мамочка? – произнес вдруг Женечка и сломя голову ринулся в холл. – Дяди же сказали, что мне ее доставят…
Инна побежала за ним, перехватила сына, прижала к себе и прошептала, зажимая ему рот рукой:
– Это не приставка. Я тебе сама куплю, обещаю…
Из-за двери раздалось потявкивание, а затем послышался приглушенный голос:
– Видимо, куда-то ушли, Долли. Или еще не вернулись. Ладно, пойдем домой…
Чувствуя невероятное облегчение от того, что это были не самозваные друзья, Инна быстро подошла к двери и распахнула ее.
На пороге стоял молодой привлекательный сосед со своей лохматой собачкой.
Сосед явно не рассчитывал, что дверь откроется, смутился (Инна снова отметила, что это ему очень шло) и произнес:
– Добрый вечер. Мы с Долли не хотели вас беспокоить, просто…
Он замялся и выпалил:
– Просто я хотел удостовериться, что у вас все в порядке. Ну, мы хотели удостовериться…
Собачка Долли, словно в подтверждение, тявкнула, замахала кургузым хвостиком, а затем без спроса ринулась в холл и, подбежав к Женечке, принялась скакать около него.
– Извините, я ее сейчас же заберу… – еще больше смутившись, произнес сосед.