Страница 16 из 83
Привезти на лошади столько воска и отшутиться от пошлины было делом невозможным. Поречные знали и о лошади, и о некотором количестве воска, и о зерне, но чтоб все это на продажу?!.. Стычки не миновать!
А пожить-то хорошо тоже хотелось… Уходить севернее — там уже Чернигов… Назад — Ходуня и слышать не хотел…
В следующий приход ладей оставили женщин, детей, двух стариков, снарядили лошадку. Семеро мужчин взяли за плечи по коробу остававшегося воска и пошли на сделку.
Торг уже шел. Поселяне держали ухо востро. Слушали, как забиравшие шерсть купцы предупреждали поречных: шерсть совершенно обесценилась — потому везде ее много стало… Киевляне подсказывали, что более требуемо железо и кожи — толстые лосиные и турьи кожи.
Тут-то поречные да купцы и завидели на горизонте вялую вереницу соседских мужичков: стар стара старше. Видно было, что полдневный путь дался некоторым нелегко. Стариков качало, долбило кашлем, валило с ног. Последние из идущих тащились налегке, на полдороге взвалив свою ношу на лошадь, которая, свесив навис, еле плелась, опустив голову.
Поречные, со вниманием приглушив молву, наблюдали, как соседи выставляли рядком короба накопленного не одним нынешним годом воска. Даже на одно ведро больше — чтобы не возникало ненужных вопросов о вместимости коробов. Знакомый торгаш уважительно взглянул на товар и, наблюдая за перегрузкой его в снятые с ладьи две мерные бочки, проверял плотность комков воска. Сильно нервничавшие старики взяли чан и готовы были без долгих разговоров двинуть назад, потому как на поречных количество пчелиного сырья произвело впечатление. Кто-то из них не без доброхотства выкрикнул:
— Это ж сколь надо сидеть в лесу, чтоб этакую прорву наколупать!
— А нам лесник приносит.
— И он с вами живет? — съехидничал кто-то, осматривая допотопную одежу пришельцев.
— Вам хорошо: медведи — вам близкие соседи. От нас они держатся подале! — незлобно продолжил другой.
Ходуня со товарищи всячески пытались не встревать в разговоры, пропускать сказанное мимо ушей. Да тут объявились младые и задиристые местные кмети, до сего мига неусыпно ожидавшие окончания сделки.
— Соседи вникать не желают, что пристанька наша выдает им немалые барыши! — выступил, докрикивая до отъезжавших, клевый парень.
— Хоть бы тесину когда принесли на приступ замест обветшалой! — прошипела баба с маленькими круглыми глазками.
— Сколь разов говорили, чтоб платили пошлину со своего товара, аль опять скажете, что худы и… — Молодой Остен запнулся, не подобрав словца, отчего впал в скорую ярость. Быстрым шагом догнал лошадку, схватил за уздечку и, скаля белые зубы, сбитым дыханием протянул:
— Заплатите — и ступайте хоть к бесу на рога!
— Какой там барыш, други, мы имеем от вашей пристани? Не видите, во что одеты? Средь лета красного шкур не снимаем, клюкой землю тяпаем! — обратился Ходуня к окружившим их зевакам из простых поселян. И поречные ратаи глухо загуторили о том, что неладно обижать соседских работяг. Киевляне, не встревая, косились на разгоравшуюся бучу.
— Коль у вас железа нет, что ж вы медь покупаете? Колонтарь-то едва ль дороже сего чана! — отпустивший лошадку Остен мечом звякнул о медь на тележке.
— Мы должны иметь прокорм от ваших торгов! — резко подвел черту еще один из десятка ражих кметей, сразу оборвав все разговоры. Люд молча смотрел на чужаков, картинно мявшихся, но внутренне свирепевших и в любой момент готовых достать стальные клинцы.
— Отпустите их, черти! — не выдержав, крикнул сочувствовавший таким же смердам, как и он сам, крепкий мужичок, стоявший возле бабы с круглыми глазками.
— Может, ты за них заплатишь? Выходи сюда, пособи им! — осек его приставучий кметь с рябым носом.
Гарнец вышел из рядов своих и объявил:
— Платить мы не будем и впредь! Доходов на ваше брюхо не имеем: этой весной чуть с голодухи не попухли!
— Ты, видно, самый шустрец у них? — проговорил рябой кметь. — Остен, заткни ему кульму негодную!
Но Остену почему-то показался симпатичным этот маленький, крепкий, шустрый, ясноглазый мужичок, и он сказал, кладя обнаженный меч на плечо Гарнца:
— Заяц шустер, а соколик востер!
Толпа мигом потешилась такой складушке.
Сметливый Гарнец, чуя, что от чернявого Остена тянет бесовской нелюдимостью, не дергаясь, с улыбкой рек кметю-подначнику:
— А ты что, самый большой человече здесь, ежели ко мне людина для своего дела подсылаешь?
Остен довольно улыбнулся, снял свой меч с низкого плеча Гарнца, мало того — сунул его в ножны, пытливо поглядывая на рябого вожа и ожидая, что будет дальше.
Гарнец взял с телеги сулицу, в другую руку засапожник. Немного растерявшийся заводила стычки, ярясь, выхватил копейко у клевого кметя и вдобавок обнажил свой громадный меч. Один из киевских купцов, заинтригованный происходящим, смеялся, но явно сочувствовал приезжим. По поданному им знаку с ладьи спустились в великолепных для северян кольчугах десятка два воев. Они вальяжно прошли сквозь толпу и с каменными лицами встали плечом к плечу, отсекая место поединка от хозяев. Старший киевлянин о чем-то весело перемолвился со старшими мужами поречных, среди которых выделялся пожилой, однако по-молодецки щеголеватый Козич.
Соперники сходились, глядя на оружие друг друга и стараясь не сплоховать.
— Что, пужаешься моего клинца? — Гарнец бликал тесаком.
— Головенку отшибу, старый плут!
— Сам ты плут!..
И толпа молча симпатизировала чужаку.
Держа копейки наперевес, единоборцы сошлись. Кметь ухал мечом у лица шустрого мужичка. Тот от плеча метнул дротик и устремился вперед. Кметь едва увернулся от выпада, но пропустил юркий прыжок в ноги и, валясь на спину, напрасно старался достать тяжелым, длинным мечом близкого соперника. Гарнец ткнул сталь в пах и в низ его живота. Ошеломленный кметь ревел и пучил к небу глаза. Его руки выпустили копье и меч и крепко сдавили шею победителя. Гарнец прижимал свою голову к груди опрокинутого врага, не давая ему последними силами вцепиться в горло. Он успел нанести удар в сердце в тот самый миг, когда умирающий вой, треща костями малыша-супротивника, сдавил его шею.
Киевляне оглядели толпу и, довольные схваткой, стали возвращаться на ладью, разглядывая молодух и парней.
Присмиревшие поречные не двигались с места, наблюдая, как пришлые смельчаки поднимают придушенного и помятого Гарнца и кладут его в телегу. Остен стеклянными глазами смотрел на сворачивающийся торг и на недвижное тело соратника. Потом увидел прыгавших на лошадей парней, которые молча помчались за удалявшейся в поле телегой. Два-три десятка лиходеев догнали подводу, отогнали от нее стариков, отсекли приходившему в себя Гарнцу голову и привезли ее для показа к въездным воротам…
…Когда вся рыба была перемешана с бузуном, ее, прямо в корытах, по земле отволокли в одрину и хорошо прикрыли от вездесущих кур.
Просолившуюся рыбешку развешивали в подволоке на натянутые там пеньковые веревки. Старики как раз и занимались этим все последние вечера. Сыз — будучи много крепче Некоши — вместе с Гульной небольшими плетенками поднимали рыбу наверх, а Некоша с помощью нарезанных заранее суковатых палочек кустарников прицеплял ее к веревкам. Старику пособляла Стреша, успевавшая почти всюду: и стряпала, и стирала, и на палках билась с ребятами, и латала со Светей кровлю, и на рыбалке присутствовала…
Весна гуляла по Днепру, Припяти и Десне полным ходом. Народ по затаенным уголкам Киевской Руси радовался окончанию холодной зимы и, давно отгуляв Масленицу, тишайше радовался приходу настоящего тепла. Отяжелевший после зимней дремы Хорс выкатывался на бескрайние просторы Сварога не слишком высоко, но рачительный Дажьбог с отцовским старанием доносил каждый лучик, каждую блестку слабого, кветеньского солнца до уныло-грязной земли и людей, самозабвенно копошившихся на ней. Оттого земля просыпалась и оживала яркой, сочной зеленью, радужной россыпью цветов и голосами птиц, животных, людей…