Поход на Киев

— О, взял пленного? — вымолвил Добрыня, переводя дух.

— Ты их язык понимаешь? — спросил Илья.

— Нет, — честно отвечал новгородец.

— Вот и я не понимаю.

И с этими словами Илья перерезал врагу горло.

— Передай Симарглу моё почтение.

Он просто принёс этого печенега в жертву своему богу. После битвы в лесу богатыри почти сразу отошли ко сну, даже не обращая внимания на свои раны. Но Илья проснулся раньше всех, да ещё забрался в палатку, где спал Добрыня, и принялся будить его.

— Ну чего тебе? — спрашивал новгородец, которому меньше всего сейчас хотелось выходить на холод.

— Пойдём же, — звал его Илья, — ты должен это увидеть.

И Добрыня поддался уговорам и вышел на улицу.

— Ты тоже это видишь? — спрашивал Илья, указывая на небо. Добрыня поднял голову и вдруг увидел летящего под серым небосклоном трёхглавого Змея.

— Змей Горыныч, — вымолвил сын Никиты.

— Интересно, что он здесь забыл?

— Не знаю, может ему стало скучно, он ведь очень одинок.

— Скажи, ты ведь сражался с ним, Добрыня. Какой он?

— Он — человек, — отвечал Добрыня, — хоть звериного в нём не меньше. Но я видел его человеческое лицо. Он уже не молод, хоть и не очень стар. Мы заключили с ним союз дружбы, так что, Илюша, можешь его не опасаться, он на нас не нападёт.

— Ну, я бы не был так уверен, — отвечал Илья, — он ведь познал безграничную свободу, как истинное дитя Симаргла.

— Опять ты со своим Симарглом. Какое Змей имеет к нему отношение?

— Симаргл, так же, как и мы с тобой, несёт службу на заставе. Только его застава находится между миром живых и миром теней — Туманом. Между нашим миром и Туманом протекает река Смородина. Над рекой этой проходит мост — Калинов мост. Это единственное место, где Симаргл может ходить. Больше нигде ему не позволено ходить по земле, он может только летать.

— Ну а Змей Горыныч тут причём?

— Змей Горыныч может ходить по земле. Симаргл нарочно создал себе помощника. Они разделили обязанности. Симаргл должен был охранять наш мир от душ умерших людей, что обитают в Тумане, а Змей Горыныч наоборот, должен был защищать Калинов мост от вторжения чародеев, которые хотят стать бессмертными.

— Да, я где-то слышал эту легенду, — отвечал Добрыня, — если кто-то живым перейдёт через Калином мост, он сможет загадать любое желание, и боги его выполнят.

— Именно. Симаргл — божественный мытарь, покровитель всех, кто находится на заставе. И Змей Горыныч так же на службе, как и мы с тобой. И служба эта его не порабощает, а, напротив, делает слишком свободным, настолько свободным, что никто не может стать ему другом. Все мы после смерти попадём на Калинов мост к Симарглу. Он — бог-шут, он не будет судить нас строго, он отправит нас обратно в этот мир. Шутки ради мы родимся снова неразумными детьми и снова пройдём тот жизненный путь, который уже прошли однажды. Вот так вот забавляется с нами Симаргл, от души веселится.

— Эх, Илья, Илья, — молвил в ответ Добрыня, — это же язычество.

— Это утешение. Единственное утешение для таких проклятых, как мы, бродяг и изгнанников. Я не знаю, есть ли Бог или боги, наверное нет. Но Симаргл точно есть. Если есть Змей Горыныч, значит, есть и он.

Уже ближе к середине зимы богатыри добрались-таки до Мурома, перебив по дороге немало потерявшихся печенегов. Добрыня был здесь впервые и несколько удивился, что у города совсем не было стен. Впрочем, у Новгорода их тоже не было, да и в Киеве они были не везде. В Муроме сама местность служила естественной защитой — город стоял на холме возле реки. Одноглазый тысяцкий радостно приветствовал Илью, и они заключили друг друга в крепкие объятия.

— Так, значит, Ратша жив? — спрашивал Полюд, силясь одним глазом изобразить радость.

— Он ранен, но будем надеяться, что выживет. Я молю Симаргла об этом.

— Кстати, насчёт Симаргла. Мы укрепили его храм, сделали отопление, теперь там зимой не холодно.

— Прекрасно, Полюд, прекрасно. Я как раз привёл нам пленных.

— Храм Симаргла? — удивлённо спросил Добрыня у Михаила, но тот в ответ лишь пожал плечами.

Но вскоре Добрыня и сам увидел этот храм, который оказался большим стадионом под куполом. Зимой арочные окна были прикрыты ставнями. Поэтому на стенах внутри висело множество подсвечников, в которых горели свечи. В результате на небольшом стадионе было светло, как днём. О назначении этого стадиона Добрыня узнал лишь спустя несколько дней. Илья лично пригласил его на зрелище, и богатырь не смог отказать бывшему муромскому посаднику. На арене стадиона теперь стояло несколько раскосых печенегов, вооружённых мечами, топорами и копьями. Все они были легко одеты, но в помещении действительно было довольно тепло. По сигналу кочевники разбились на пары и принялись сражаться друг против друга.

— Ну что, Полюд, поставил на кого-нибудь? — спросил Илья.

— Вон на того, с мясистой шеей, — отвечал одноглазый тысяцкий.

— Хм, хороший выбор.

Три пары противников должны были сражаться друг против друга на арене, нанося противнику раны. Но, видно было, что они жалеют своих соплеменников и не хотят доводить дело до убийства.

— Даю полгривны тому, что первый убьёт врага! — прокричал Илья Муромец, и печенеги оживились. Началась настоящая бойня, один проткнул-таки товарища мечом в грудь. Двое других повергли своих раненных противников на землю. Полюд выиграл свою ставку, и теперь от Ильи зависело, будут ли убиты поверженные или останутся жить.

— Как думаешь, Добрыня? — спрашивал богатырь, — смогут они ещё потешить нас славными поединками, или пускай отправляются на Калинов мост?

— Я так понимаю, это гладиаторские бои? — спрашивал Добрыня, — а твой храм Симаргла — это миниатюрная копия амфитеатра Флавиев в Риме?

— Не совсем так, в римском Колизее нет купола.

— А ты откуда знаешь?

— Я тоже читаю книги, — отвечал Илья, — ну, что скажешь насчёт судьбы проигравших?

— Ты знаешь, что я против этих языческих игрищ. Конечно, я бы пощадил этих несчастных.

— Ну воля твоя, ты — гость.

И, поднявшись со своего сидения, богатырь произнёс:

— Жизнь!

Это был добрый сигнал, и кочевников отвели в их комнаты. А убийца получил свои обещанные полгривны. Добрыне не нравились подобные забавы, и как только представилась возможность, он ту же покинул Муром. А возможность появилась нескоро. Пришлось пересидеть в городе до конца зимы, дождаться, когда начёт таять снег, побегут ручьи по канавам, а дороги начнут превращаться в грязевое месиво. Тут и повылезали из своих нор печенеги и вновь взялись за свои грабежи. Пришли вести, что небольшой отряд орудовал под Рязанью. От Мурома рукой подать, и Добрыня отпросился в разведку с сотней витязей. Все они были богатыри, прибывшие из Владимирской заставы, а некоторые даже из Киева. Не успели они проехать и несколько километров, как снова увидели в небе Змея Горыныча. В эту зиму муромчане уже несколько раз видели его парящим над землёй.

— Не хочет к нам спускаться твой союзник, — говорил тогда как-то Илья Добрыне, — скромничает, крылатый мытарь.

Муромский богатырь шутил, а Добрыня воспринимал это, как недобрый знак. И вот опять он увидел Змея. Но вскоре он позабыл и об этом знаке, так как напал на след печенегов. На грязи осталось множество следов конских копыт, сомнений не было, здесь проходили кочевники. И вот богатыри на перепачканных по самые животы скакунах стали нагонять своего врага. Но всё же в этот день они кочевников не настигли. Наступила ночь. Прохладная весенняя ночь, великая прелесть — встречать её на улице, невзирая на холод. Даже прохладный ветер здесь казался невероятно свежим и живым. В такие чудесные ночи спится очень хорошо, особенно в палатке на улице. Здесь человек — господин всего живого словно сливается с природой, с мировым жизненным потоком. В такую ночь непременно засыпаешь, чтобы выспаться, чтобы спать спокойно и сладко. И именно в такую чудесную ночь на богатырей напали проклятые печенеги. Град стрел обрушился на спящих витязей, и многие были ранены, не успев закрыться щитами. И многие кони и лошади были убиты, в том числе и лошадь Добрыни. Кочевники не стали ждать, когда погоня их настигнет и решили атаковать первыми. Они сражались, даже не слезая с коней. Впрочем, печенегов с детства учили ездить верхом, отчего у них ноги всегда были кривые, как два полумесяца. Богатыри были окружены, но всё равно отбивались. А меж тем занимался рассвет, мир оживал и пробуждался. Неистовая сила жизни пульсировала в каждой травинке, в каждой букашке, пробуждающейся от зимней спячки. Меньше всего хотелось умирать в такое чудное утро. И богатыри сражались, как львы, сбивали врагов копьями со скакунов, ранили коней, отражали атаки. И всё же силы их иссякали, а кочевники всё плотнее сдавливали кольцо. Добрыня с яростным криком поразил копьём вражеского коня. В ответ печенег проткнул его копьём в плечо, а мёртвый конь, подталкиваемый сзади, навалился на боярина. И Добрыня рухнул под этой тяжестью в грязь. Хрустнула какая-то кость, дышать стало невероятно тяжело. А воздух был такой свежий, такой сладкий, а небо было такое ясное, и птицы пели свои лёгкие песни. И Добрыня почувствовал, как веки его тяжелеют, воздуха становится всё меньше. Ему показалось, что он видит тёмную реку, на одном берегу которой полный жизни лес, а на другом всё окутано туманом. Над рекой раскинулся мост из монолитного серого камня, а на мосту стоял мытарь с трезубцем в руке, в кожаных штанах на голове и в короткой юбке до колен. Симаргл. Едва он стукнул трезубцем, как обратился крылатым псом и взмыл в небо. А небо было уже не голубое и не серое, а пурпурное. Совершенно невозможный для него цвет. На душе вдруг стало невероятно легко, совершенно исчез страх смерти. Весна — это осень, смерть — это лишь новое рождение, никто не исчезает, лишь часть души умирает с телом, а другая часть уходит за Калинов мост, какая — решит крылатый бог.