Страница 19 из 45
Глава 5. Эмпирическая «Психология без души» Николая Ланге
Историки психологии однозначно считают Николая Николаевича Ланге (1858–1921) продолжателем дела Сеченова в психологии. Тут надо оговориться – у Сеченова были и другие продолжатели, но в физиологии и медицине. Ярошевский в «Истории психологии» пишет о том, как развивались лабораторные исследования психофизиологии человека:
«В ряде русских лабораторий научное понимание психики ассоциировалось с именем Сеченова, с его учением о рефлекторной природе психики. Таких же взглядов придерживались В. М. Бехтерев, С. С. Корсаков, А. А. Токарский – первые энтузиасты экспериментальной психологии в России» (Ярошевский. История психологии, с. 249).
Но тот же Ярошевский, издавая избранные работы Ланге, именно его видит продолжателем дела Сеченова и связующим звеном между Сеченовым и школой Выготского. То есть школой, которую действительно можно считать психологической, по сравнению со странными учениями Бехтерева или Корсакова. О том, как Ярошевский выводит эту связь Ланге с Сеченовым, стоит рассказать подробнее.
Рассказав о битве за антропологический принцип, то есть за начало борьбы русских революционеров и демократов против религии и за переворот общества, Ярошевский не говорит прямо, что это шла борьба за очищение психологии от души. Но это вполне прозрачно читается, как читается и прогрессорство – тяга насильно делать человеку лучше не так, как он хочет, а как я это себе представляю:
«Весь пафос русских приверженцев антропологического принципа определялся жаждой преобразования вчерашних крепостных (как их называли – “простолюдинов”) в свободных людей. Перед нами основная коллизия философских исканий той эпохи – споров о детерминизме и свободе, об отношении между телесным (стоящим под законами природы) и духовным, устремленным к высшим нравственным ценностям.
Этими глубоко укорененными в своеобразии культурной жизни пореформенной России философскими, мировоззренческими спорами были озарены и вдохновлены проекты разработки новой психологии. В качестве сферы научного знания она не могла быть иной, как верной формуле “нет действия без причины”, то есть детерминистской. В качестве исследующей сознательно-волевую активность человека она была призвана объяснить, не отступая от указанной формулы, нравственную обусловленность этой активности, уникальность человеческих деяний.
Первым принял на себя это историческое задание Сеченов, вторым – Ланге» (Ярошевский. Творческий путь, с. 7).
Я не хочу излишне вдаваться в историю или биографию Ланге. Мне нужно лишь вытащить на свет его понятие о душе. Поэтому, чтобы представление о Ланге стало цельным и, кстати, соответствующим тому, как его видят в наших университетах, еще пара выдержек из Ярошевского, которые расставят точки над i.
«В трудные для русской культуры 80-е годы, когда, по слову Блока, “в сердцах царили мрак и мгла, Победоносцев над Россией простер совиные крыла. И не было ни дня, ни ночи, но только тень огромных крыл”, Ланге вопреки официальным религиозно-идеалистическим представлениям, отстаивал, опираясь на данные экспериментальной психологии, целостную монистическую картину миропорядка, включая высшую духовную активность человека» (Там же, с. 11).
В переводе с простонаучного языка это означает, что этот луч света в темном царстве в 80-е годы девятнадцатого века делал все, чтобы уничтожить понятие о душе даже в отношении того, что считалось высшей духовной активностью человека. На что он хотел ее заменить?
«Исходным для Ланге служил особый методологический подход, который лишь внешне напоминал “атомарный” способ анализа, принятый ориентированной на естествознание психологией. Он искал, как это явствовало уже из заголовка его статьи, элементы воли, то есть ту “клеточку”, из которой развивается все разветвленное древо психической жизни, включая ее “крону” – высшие формы произвольного действия. Перед ним был замечательный пример в виде периодической системы Д. И. Менделеева.
Он писал, что “в анализе качественно разнородных явлений, сводящем их к различной временной группировке одного элемента, мы видим важную задачу психологии. В этом отношении психолог должен следовать великому примеру химика: как тот в качественно разнородных элементах усматривает последовательность по атомному весу, так первый должен ставить себе задачей находить среди качественно различных явлений последовательность по их интенсивности или скучиванию во времени”» (Там же, с. 16).
Как видите, Ланге действительно пошел дальше Сеченова, и если тот предпочитал резать душу на куски, соответствующие телесным органам, то Ланге разлагает ее до атомов периодической таблицы телесных элементов. И ведь большинство современных психологов не видят в этом ничего противоестественного, пока не осознают, что приняли такой подход вместе с задачей сделать из психологии естественную науку. То есть насильно засунуть ее в прокрустово ложе естественнонаучных требований к науке. И приняли это намеренно, в исторически существующий момент, как задачу извлечь выгоду из победоносного шествия естественных наук по миру.
Что же сделал Ланге для того, чтобы в современной психологии утвердилось то понятие о душе, которое мы застаем в ней сейчас? Ланге, как и его революционно-демократические друзья, почему-то не мог спокойно спать, не позаботившись о ближнем своем. А точнее, не просветив его, не внеся в его сознание немножко прогресса. Поэтому он много бился за продвижение научных идей в массы и писал для широкого пользования расхожие образы. К примеру, для девятого тома «Народной энциклопедии научных и прикладных знаний», – была такая, – он пишет в 1911 году раздел «Психология».
Начинается он, что называется, с мягкого входа, то есть так, чтобы никто не заподозрил, что пишет человек чужой, враждебный для русской души, то есть неверующий или еще хуже, душегуб, задумавший увести часть народного стада, отколов его. Подмена понятий производится тонко и почти незаметно.
«Каждый из нас не только переживает свою душевную жизнь, но и составляет постоянно суждения о ней и о душевной жизни других. Мы говорим, например, о твердой или слабой воле, о живом или вялом уме, о яркой или бледной фантазии, о страстности, капризности, вдумчивости людей.
Во всех таких рассуждениях мы занимаемся психологическими задачами, решаем психологические вопросы, именно стараемся указать характерные черты душевной жизни данного человека, найти общий для нее закон» (Ланге. Психология, с. 1).
Кто же в то время мог заподозрить, что о душевной жизни пишет человек, который считает, что души нет, а есть психика? Это было так же невозможно, как современному психологу, читающему те же строки, предположить, что автор исходит не из того, что есть душевные явления психики, а действительно созерцает в этот миг душу и ее и описывает. При чем здесь душа, когда мы рассказываем о науке психологии!
Далее, как вы можете догадаться, Ланге обгаживает дилетантов, обзывая их, правда, «житейской (популярной) психологией», которая, как вы понимаете, откровенное дерьмо в своих объяснениях, по сравнению с наукой. Почему? Да ведь наука-то все научно исследует, у нее метода! Она душу на кусочки разлагает и все кишочки на свет просматривает!
«Такова основная задача психологии: разложение сложных психических явлений и сложных процессов на простые. <…>
Вот в таком приблизительно виде выяснилась основная задача психологии – психологический анализ – уже в XVII веке, то есть когда психология впервые вступила на путь наблюдения и опыта и покончила со старым учением о способностях души.
С тех пор, однако, особенно же в XIX веке, методы, а отчасти и задачи этой науки чрезвычайно расширились. Простой психологический анализ того, что мы находим через самонаблюдение в нашем сознании, оказался слишком узким, результаты его слишком неточными, и были выдвинуты новые задачи и новые приемы их решения» (Там же, с. 6).