Сила

«Упомянутый выше Яков из Мыелдина однажды поспорил с ижемцем и за это будто бы был превращен последним в лебедя. Три дня он летал в таком виде. Принужден был вести образ жизни обычных лебедей: спускался на озеро для кормежки, „перелетал моря“, переносил смертельные опасности; какой-то охотник однажды выстрелил в него, но, к счастью, не попал» (т. ж.).

Гораздо важнее, что народ сам осознавал, что в действиях колдуна, даже если он обладает знаниями, должна присутствовать сила. Это очевидно на примере заговоров: сейчас множество заговоров издано собирателями. Это именно те «черные» или «потаенные» книги, которые, якобы должны были делать человека колдуном, то есть давать ему силу. Однако, заговоры эти можно читать хоть в запой, не опасаясь никаких превращений…

«Превращения и другие колдовские результаты достигаются колдунами определенными магическими приемами и средствами. Одним из таких средств является сила заговора. Слово, по мнению коми, „пуще стрелы“. Слово, особенно, в устах знающего колдуна, неотразимо действует не только на человека, но и на внешний мир. Если колдун скажет соответствующее слово, то даже „дерево засохнет“» (т. ж.).

Тайное слово, как и потаенная книга, – это средство психологическое. Они, может быть, и возможны, но без силы, как без логоса, слова превращаются просто в звуки. Как много в действительности мог первобытный маг, неизвестно. Но то, что люди бывают в разных отношениях с Силой, мы все видим в жизни.

Глава 7. Сила заговора. Астахова

Советская власть властью делиться не любила. Поэтому она убирала не только тех, кто обладал силой, но и сами знания о ней. У того, как знания о силе уходили из нашего мира, есть своя история.

Последняя из вышедших в советское время работ, так или иначе рассматривающих скрытую или внутреннюю силу человека, была написана для сборника «Крестьянское искусство СССР. Искусство Севера» А. М. Астаховой в 1928 г. Назвалась она «Заговорное искусство на реке Пинеге».

Астахова шла по следам знаменитого издателя архангельских былин Александра Дмитриевича Григорьева, собиравшего среди прочего в этих местах и заговоры в 1898–1901 годах. Тексты заговоров, собранных Астаховой, можно сказать, не отличаются от записей Григорьева, что позволяет считать, что данное культурное явление описано точно. Но Астахова, в отличие от Григорьева, дает еще и живой рассказ о самих знахарях, использующих заговоры, и это позволяет вычленить их понятия о силе.

Сама Астахова не осознает силу как нечто, заслуживающее внимания исследователя, поэтому ее упоминания разбросаны в тексте статьи как совершенно естественное бытовое словоупотребление, что делает подобные свидетельства более ценными с психологической точки зрения – это прямой и неискаженный домыслами ученого слой народной культуры.

Прежде всего, надо отметить, что в народном образе мира явно присутствуют следы древнего противостояния Добра и Зла, очевидно, тянущиеся еще со времен индоевропейской общности. Мифологичность этой древней битвы, ярче всего видимой, к примеру, в мифах древних иранцев, подчеркивается именно тем, что Добро и Зло представлены в крестьянском уме именно как Силы – Злая и Божья.

«Живучесть заговора находится в тесной связи с теми пережитками старых демонологических представлений, о которых я говорила. Верования в леших, домовых, бесов, вгоняемых в людей, представления о болезнях, как о злой силе, которая нападает на человека, – заставляют прибегать к вековому средству борьбы с злыми силами, заговору и магическому обряду» (Астахова, с.34).

Очевидно, что для народа злые силы, что называется, персонифицированы и видятся некими существами. Это воинство враждебного всей жизни на Земле божества. И знахарь оказывается в народном восприятии не лекарем, а защитником своего народа, воином, держащим оборону на каком-то рубеже и изгоняющим из нашего мира прорвавшихся сквозь границу врагов.

При этом мы понимаем, что, называя врагов злыми силами, народ отчетливо осознавал и то, что сила эта – нечто внутреннее, и может проявляться как через злого духа или через защитника-знахаря, так и через слово или заговор.

«Вера в силу заговора еще очень крепка у пинежан. Среди женщин почти не приходилось встречать скептического отношения к заговору. Наоборот, на мои провокационные замечания, что знахари часто тем помогают, что „гладят“, „кости расправляют“, обычно возражали, что именно „слова помогают“, „от слоф польза живё“.

За все время пребывания на Пинеге, нам пришлось выслушать большое количество рассказов о случаях помощи, полученной от применения заговора. Рассказы о неудаче, постигшей знахаря, были единичны, а неудачу приписывали не самому факту заговора, а тому, что данный заговор оказался дефектным, „не настоящим“.

Так, одна женщина средних лет из Марьиной Горы, глубоко верящая в „слова“, сообщив мне заговор на ос, перенятый ею у одного мужика, „Митрия“, прибавила, что сама заговор этот не применяла, и не знает, насколько он действителен, самого же Митрия на их глазах оса ужалила в бровь – „Да над ним и смеялись!“ Заговор на зубную боль, который она в газетке нашла, она попробовала на приятельнице своей Василисе, „да не было пользы, я и не говорю“» (т. ж.).

Крестьянское отношение к заговору не так уж глупо, это отнюдь не фанатичная вера. Все проверяется в жизни и сохраняется лишь то, что работает и приносит пользу. Массовое распространение заговорного искусства в крестьянской среде свидетельствовало о том, что заговор был полезен и должен был изучаться наряду с медицинскими суггестией и гипнозом. Но его предпочли объявить суеверием и искоренить. Сделано это было в рамках политической борьбы за власть над умами и душами крестьянства и не имело никакого отношения ни к науке, ни к действительным возможностям подобных искусств.

Заговоры – это еще одна страница, вырванная из Книги о древних знаниях человечества. При этом могу свидетельствовать: заговоры работают, если попадают в руки к правильному человеку. Я, к примеру, очень хотел освоить заговор на остановку крови, но так и не смог. А мой приятель, простой и незатейливый боец, спокойно овладел им и у нас на глазах, порезавшись, останавливал кровотечение. Мне же удалось овладеть более сложным заговором – присушкой на любовь, и я несколько раз делал это с разными людьми при большом количестве зрителей. Влюблял, правда, в морковь, чтобы можно было съесть предмет своей страсти и освободиться от заговорного воздействия…

Заговорное искусство ярко связывает силу со знанием. Очевидно, что заговор можно перенять у знающего человека и выучить очень быстро, поскольку он, в первую очередь, передается в слове, а слова легко запомнить. Опыт, правда, показывает, что и в этом случае не все однозначно: заговоры сейчас обильно опубликованы, однако умеющих их использовать не стало больше. Очевидно, что ученичество предполагает и личное общение со знающим, то есть умеющим человеком, и некоторую внутреннюю готовность или предрасположенность.

«Заговорным словам и обрядам обучаются у родителей, родных, соседей, случайных проходящих и т. п., или для того, чтобы сделаться профессионалом и иметь заработок, или для того, чтобы иметь в запасе необходимые и часто требуемые в семье средства помощи…

Ф.Н.В. из Покшеньги девочкой в 13 лет научается от отца „править“, „чтобы кусок хлеба был“. Вместе с искусством костоправства отец научает ее и заговорам. Она же рассказывает, как, когда она уже была замужем, проходящий мужик, остановившись у них на ночевку, научил ее заговору от „волоса“, этой болезнью страдал ее сын, мальчик, и ни доктор, ни бабки не могли его вылечить.

Одна из знахарок из деревни Шотова гора, заговаривающая зубы, узнала свой зубной заговор, тоже еще будучи „девкой“, от какой-то „проходящей сурской жонки“, к которой она, страдая тогда зубами, обратилась за помощью. Е.Ф. из Суры, вступив в дом своего мужа, проходит науку знахарства у своей свекровки и тогда же, еще с молодых лет, начинает „ходить по людям“. Сама Е. Ф. среди односельчан и в соседних деревнях имеет учениц» (т. ж., с. 35).