Сила

«Энергия, в отличие от сил, всегда проявляется в действиях или поведении субъекта: человек, наделенный энергией, делает все легко, без видимых усилий, как бы играя…» (т. ж.).

Пока понятно лишь то, что сам язык языковеда сопротивляется попытке приравнять энергию к силе. Энергия, в отличие от сил, словно некая сверхсила или сила более высокого порядка, позволяет не просто действовать или работать, а делать все легко, без видимых усилий, как бы играя! Если мы говорим о душе, то это становится существенным. Бессмертная душа относится гораздо легче ко многим вещам, которые недопустимы для тяжелых, болезненных и смертных тел. Тело трудится, тяжело и упорно, как ослик Франциска Ассизского, а для души это все игрушки.

Энергия определенно скрывает под собой какую-то душевную способность, но какую?

Попробую вглядеться во «второй круг» словоупотреблений, в котором, как кажется Урысон, «энергия» используется прямо для обозначения силы:

«Во втором круге употреблений слово энергия обозначает способность человека действовать вообще; ср. Эти бесплодные разговоры высасывают энергию, лишают сил; Столько времени, столькоэнергии потратить на такую ерунду!

В этом круге употреблений энергия, сближаясь с силами, предстает как обозначение ресурса, расход которого в определенной степени контролируется субъектом; ср. Побереги свою энергию для более достойной цели.

В подобных контекстах различие между синонимами энергия и силы нейтрализуется; ср. Не трать энергию (силы) и время на такую ерунду. Однако для слова энергия, в отличие от его синонима силы, затруднены высказывания, в которых говорится о восстановлении ресурса» (т. ж., с. 78).

Вполне естественно затруднено говорение о восстановлении того, что не восстанавливается. Высказывания: «не трать энергию» и «не трать силы» – не являются синонимичными. Они лишь похожи и понятны, но речь в них идет о разном… Как о другом пойдет речь, если мы скажем: «Не трать время», или: «Не трать жизнь на такую ерунду». Звучит, как не трать сил, но вот совершенно не восстанавливается!

Что же скрывается за энергией, да еще субъекта, могущего быть только душой? А Урысон сама это назвала в самом начале, только не разглядела, не придала значения. Помните:

«В первом круге употреблений энергия – это не только способность или возможность, но и желание субъекта действовать» (с. 77).

Желание души, ее охота, как говорили в старину. Можно сказать, что охота – это душевная сила. Но мазыки говорили, что охота – это клей, который втягивает душу в этот мир, заставляя воплощаться. Но даже если охота – вид силы, то эта сила такого порядка, о каком мы пока не способны даже говорить, поскольку совершенно утратили все знания о душе.

Поэтому к сопоставлению силы и энергии придется еще вернуться, когда описание явления углубится.

Глава 7. Силы

Ставшая столь модной за последние века энергия неожиданно оказалась ковриком, висящим на стене каморки папы Карло. За ней спрятали дверку в волшебный мир души. Мы не готовы к этому путешествию, но это надо иметь в виду и готовиться к тому, что чудо однажды может и произойти.

Однако сама возможность думать о силах столь разнообразно и широко является важнейшей подсказкой. Если мы можем сказать: «Душевных сил не хватило», – значит, мы можем видеть не только телесную силу. И это заставляет обратить внимание на ту странность, что русский язык в некоторых случаях говорит о силе, а в других о силах.

«Попытаемся теперь интерпретировать форму множественного числа лексемы силы. На наш взгляд, она объясняется тем, что силы бывают разных видов. Для выполнения физических действий необходимы физические силы. Ср. Хватило бы сил дотащить чемодан до остановки; Мне нравилась эта работа, но потом просто не стало хватать физических сил…» (т. ж., с.76).

Предположение языковеда кажется верным, но примеры не просто неубедительны, но даже противоречат предположению, к тому же поражая наивностью. Множественность сил объясняется тем, что силы бывают разных видов, к примеру, физическими. А чем объясняется множественность физических сил? Тем, что никаких физических сил, кроме как в физике, не бывает? Или тем, что они бывают только у субъектов, то есть таких научных гомункулусов, которых ученые изучают вместо человека?

У живого человека есть тело, душа и дух. И силы у него телесные, душевные и духовные. И если мы задаемся вопросом, почему не хватает физических сил, то ответ либо невозможен, либо возможен в физике. А вот когда мы говорим о телесных силах, почему их много, то ответ напрашивается: потому что и тел не одно.

В действительности и это разделение на тела, душу и дух все равно не объясняет, почему силы в русском языке множественны. Но это все же подсказка. К примеру, мы говорим, сила воли, сила воображения, но не силы воли или силы разума. А когда мы говорим: «Никаких разумных сил не хватит, чтобы объяснить эту странность», – мы не высказываем сомнения в силе разума или самом разуме, а подразумеваем, что сколько бы разумов ни участвовало в объяснении, они не справятся. Все же множественность сил подразумевает множественность носителей силы. И это ставит нас перед необходимостью искать множественность хранилищ силы в теле и душе, допуская, что у них – составное устройство.

Когда же мы говорим о духе, то мы либо используем единственное число: сила духа, либо говорим о духовных силах, вкладывая в слово «духовные» очень сложный смысл, который относится не к духу, а к духовности.

Задача понять устройство и состав человека через понятия, вроде «силы», очевидно, нова и непонятна для науки. Поэтому высказывания языковедов часто просто несут противоречия внутри себя, которые даже не замечаются самими учеными. Например, говоря о множественности понятия «силы», Урысон приводит пример в единственном числе, и сама этого не замечает:

«Жизнеспособность, жизнестойкость организма поддерживается жизненными силами; ср. Я ничем не болен, но мне как будто не хватает жизненных сил; Все удивлялись, откуда в рахитике такая жизненная сила» (т. ж.).

Есть жизненная сила или сила жизни как таковая, а вот у человека начинает не хватать «жизненных сил». Иными словами, в человеке жизненная сила дробится каким-то непонятным образом на части, куски или потоки, и каждый воспринимается как особая сила. В этом случае словоупотребление похоже на то, как в старину говорили об испускании газов из кишечника – испускание ветров. Газы множественны в данном случае не потому, что их много или они разные, а именно потому, что таково привычное словоупотребление. Так говорили про ветры, так стали говорить про газ, когда появилось это слово.

Ветры же для обозначения внутренних газов использовались издревле и не только у славян. Сказки тысяча и одной ночи говорят о выходе газов из кишечника именно как о выходе ветров. Хатха-йога говорит о ветрах в пранаяме. Тибетская медицина говорит о ветрах, как о токах жизненной силы в теле. А поскольку исходно она строит себя на буддистском мировоззрении и на мировоззрении Бон, во многом заимствованном у иранцев, мы можем подозревать общеиндоевропейские корни множественного числа и этих, весьма условных ветров, и скрывающихся за ними сил.

Нельзя ставить эту путанность изложения в действительную вину языковеду. Это недоработка тех наук, вроде психологии, которые должны были вооружить языковеда знаниями о человеке. Одно то, что языковеды поставили сам вопрос об этих странностях сил, заслуживает огромной благодарности:

«Отметим, что во многих высказываниях виды сил не различаются с достаточной четкостью – речь идет об общей способности человека совершать действия, которые предполагают определенные волевые усилия, – способности, тесно связанной с неким жизненным началом внутри него. Ср. Нет сил рано вставать, На борьбу с холодом уходили все силы» (т. ж.).

Нет, речь идет не о некоем жизненном начале внутри человека, а о том, как это начало добывать, использовать и распределять по нуждам. И наши предки видели это внутреннее, сокровенное устройство человека гораздо лучше современной науки. Но именно это знание стало предметом жестокого преследования, и было объявлено суевериями и шарлатанством.