Сила

Древние считали жидкостью силы околосуставную жидкость локтей и коленей – «выпотки локтя», «суставное масло».

«Наши предки тоже считали, что пот, выделяемая кожей бледная жидкость, и суставная жидкость представляют собой одно и то же вещество силы. В ранней греческой физиологии (в отличие от англосаксонской) основное внимание уделялось коленям, и содержащаяся в них жидкость ассоциировалась со спинным мозгом и семенем» (т. ж.).

В подтверждение этого Онианс приводит также ссылку на ирландские представления:

«Ирландское smior (костный мозг) означает также „силу“, а smius означает и „костный мозг“, и „пот“, в то время как выражение „до костного пота“ означает „до изнеможения“» (т. ж., с. 203).

Веществом силы считались также семя и жир. Римляне называли жидкость, в которую превращается жир, sucus, то есть сок. «Этот sucus идентифицируется с потом и считается веществом силы» (т. ж., с. 196).

Русский язык также относится к жиру, как к священному качеству жизни. Князя Игоря кают в «Слове о полку Игореве» за то, что он «утопил жир на дне Каялы-реки», что значит, утратил то, что дало бы хорошую жизнь. А князь Владимир в былине из собрания Рыбникова (Песни, II, 496) попрекает Соловья Будимировича тем, что он приехал не послом пословать и не торг торговать, а на жиру жить.

Древние греки каким-то образом видели связь этого сока жизни со спинномозговой жидкостью и костным мозгом. Через это сила оказывалась связана с головой, с которой была связана и псюхе – душа, отправляющаяся в Аид. Души мертвых именовались бессильными головами: «имеется в виду не столько бессилие, сколько утрата menos, то есть яростной физической энергии, которая при жизни свойственна скорее груди и членам, нежели голове» (т. ж., с. 198).

Иными словами, душа в Аиде – это голова без силы, но при жизни именно она источник силы и движения.

«Итак, приведенные свидетельства указывают, что псюхе воспринималась не как „жизнь вообще“, но как жизненная сила, поддерживающая тело, обеспечивающая физический тонус и движение… У раненого воина „ослабевают псюхе и menos“. При обмороке человек утрачивает сознание вместе с тюмос, утрата псюхе соответствует потере физических сил, слабости коленей, наконец, превращению коленей в неподвижную груду» (т. ж.).

Другие представления увязывают силу с семенем, что привычно связывается для современного человека с йогическими или аскетическими достижениями. Однако это представление древнее йоги или христианства.

«Отождествление силы и семени мы обнаруживаем и у древних индусов: „Поистине, с самого начала она (самость) есть в мужчине как зародыш, называемый семенем. Это семя, то есть силу, собранную из всех членов тела, он носит как себя в самом себе“ (Айтарея-араньяка II 5,1,2).

У древних греков псюхе была побуждающей силой присутствовавшей в жидкости и покидающей ее в виде пара. Пот и „испарение“ при усилии способствовали этому представлению…

Гераклит учил, что псюхе испаряется из жидкости. Согласно первоначальным представлениям, жидкость, концентрировавшаяся преимущественно в голове и отчасти в коленях, присутствует также во всем теле, и псюхе, ассоциировавшаяся или даже отождествлявшаяся с головой, напоминает по размерам и очертаниям живое тело, которому она придает движение…» (т. ж., с. 199).

По этой же причине и римские гении оказывались силой. Причем, сила эта в представлениях античного времени связывалась со знанием: «Псюхе или гений являлись силой, обладающей высшим знанием, связанной определенными отношениями с телом и независимой от сознательного „Я“» (т. ж.).

Связь силы с потом чрезвычайно важна для понимания телесного состава и связи его с тонким составом человека. Но связь силы со знанием оказывается важнее, поскольку она прослеживается до самых древних корней человеческой мысли об устройстве человека.

Глава 11. Вещество жизни

В предыдущей главе я рассказал о том, что древние с неослабным вниманием занимались тайной силы и искали ее источник в физическом теле, подозревая, что она существует в виде вполне вещественного «сока», наполняющего тело и делающего его упругим и цветущим. Знаменитая русская «монашеская молитва» XVII века: «Господи, дай мне подругу, красивую и упругую», – говорит о том же самом: жизнь продолжается там, где тела набухли, как почки или бутоны.

Но что именно заставляет тела разбухать?

«Этот sucus идентифицируется с потом и считается веществом силы» (Онианс, с.196).

Однако ни пот, ни жир, ни костный мозг не охватывали всего, что связывалось в глазах древнего человека с силой жизни. Как и семя само по себе не могло быть веществом жизни, хотя именно это вещество возбуждало в людях желание любить. Онианс приводит несколько свидетельств связи этого жизненного сока с состоянием силы плодоношения, в том числе и латинскую надпись, посвященную изображению Меркурия, который был и покровителем палестры, то есть места, где боролись:

«„Смотри, как красиво его лицо, полное suci palestrici“. Сравни у Луцилия: „когда на стадионе или в гимнасии в двойном состязании высушиваю (succassem) тело“.

Сексуальный аспект силы подчеркивается претензией старика: „И я еще имею сколько-то amoris umorisque (любви и сока, Плавт)» (т. ж., с. 196–7).

Все эти свидетельства заставляют Онианса называть вещество силы жизни просто телесной жидкостью, а нас настороженно относиться к привязкам «вещества силы» к тому или иному определенному органу.

«Вариант гесиодовского наблюдения, предложенный Алкеем, указывает, что телесная жидкость зависит от содержания жидкости в голове и коленях: „Теперь женщины похотливы, а мужчины тощи, потому что Сириус сушит головы и колени“…

Может показаться странным, что вместилищем силы считались колени, и еще удивительнее, что такое же значение придавалось голове, однако мы прослеживаем именно такие представления» (т. ж., с. 197).

Я уже приводил свидетельства, что с головой эти представления связывали силу в том смысле, что она отождествлялась с душой, то есть псюхе у греков и гением у римлян, однако это была особая сила, связанная со знанием. Но меня пока занимает не то, как сила приходит в человека, а то, как она увязывается в теле с определенными органами и веществами.

Поэтому очень важно проследить связь силы с душой, именовавшейся псюхе, поскольку эта связь приводит нас еще к одной не случайной жидкости. Онианс видит этот путь в связи понятий псюхе и эон. Эон, в привычном современному человеку словоупотреблении, стал означать только некий временной отрезок, причем, очень большой, чуть ли не вечность. Однако исходно он очень близок к понятию «век».

«…общепризнано, что у Гомера и далее он означает „период существования“, и отсюда, из значения «жизненный срок», развивается как вторичное значение „жизнь“. Однако те пассажи Гомера, из которых вычитывается подобное значение, можно передать примерно так: „Если я вернусь домой, мой эон просуществует долго“…

В других контекстах Гомера эон, очевидно, является не временным периодом, но какой-то „вещью“, которая, как и псюхе, существует во времени, он является самой жизнью или необходимой для жизни субстанцией» (т. ж., с. 206).

Гомеровские строки дают основание видеть, что эон как бы заполняет тело и не дает ему разлагаться. В некоторых случаях во время смерти тело человека покидают эон и псюхе, а в некоторых речь идет лишь об эоне:

«„Страшусь, как бы мухи не проникли в отважного сына Менетия через проделанные медью раны и не отложили там червей и не обезобразили его тело, – стенает Ахилл, – ибо эон погублен из него, и вся его плоть будет гнить“…

Муж или жена, скорбящие по утраченному супругу, плача, „утрачивают свой эон“ (Одиссея). Этому выражению, по-видимому, родственно возникающее в пятой песне „Одиссеи“ восемью строками ранее и непосредственно связанное с этой цитатой описание супруга: „Его глаза не просыхали от слез, и по мере того, как он горестно мечтал о возвышении, истекал сладостный эон“.