Страница 22 из 23
Отчего так?
А оттого, что политика, направленная на укрепление общих стремлений, может быть эффективной, только когда ЕСТЬ эти общие стремления. Как только они пропадают, та же самая политика превращается в скучный и всеми презираемый цирк.
У ветеранов было общее дело: защита социалистического отечества и построение коммунизма во всем мире. Как хочешь к этой иллюзии относись, но пока она светила, пока она была главнее национальных различий и трений, было к чему апеллировать, укрепляя общность и братство. Когда апеллировать стало не к чему, сколько ни говори «халва», во рту слаще не становится. Сколько ни говори «единство», всяк будет сам по себе в своем углу подсчитывать и расчесывать свои обиды.
Потому что главнее этого своего угла у него и нет ничего.
Вернуть тогдашнюю общую цель невозможно. Следовательно, надо найти ей простую, реальную, завораживающе грандиозную и красивую замену. Причем надо понять разницу: не одинаковая цель нужна (скажем, вдалбливаемый президентом «успех»), а общая, потому что одинаковая цель дает лишь конкуренцию, и только общая цель дает сотрудничество. Причем одно отнюдь не исключает другого: в русле общей, совместной деятельности самые верные и бескорыстные единомышленники вполне могут самым полезным для дела и самым приятным для себя, любимых, образом соревноваться, у кого лучше получается.
Все наши нынешние разнообразные беды имеют одну и ту же причину. Сосульки падают и самолеты падают, и ракеты, прекрасно взлетавшие еще с десяток лет назад, теперь валятся в океан. Драгоценные, на вес золота, спутники летят в никуда и магистралей на бумаге строится втрое больше, чем на грешной сырой земле. Судьи судят неправедно и писатели получают миллионные премии за витиеватый желчный бред, депутаты брешут и министры брешут, чиновники воруют и бизнесмены на своих дорогущих производствах производят только взятки. Менты, перекрещенные в полицаев, строги с нищими старухами и приветливы с бугаями из «паджеро». И бесчисленные правительственные мудрецы, жирующие ЗА КАЗЕННЫЙ СЧЕТ, катающиеся по ресторанам и на блядки под спецсигналами, раз за разом после очередной многомесячной напряженной работы безнаказанно обрушивают на страну проекты убийственных нововведений – а последние оставшиеся в стране звезды, по горло занятые реальным делом, кто физикой, кто балетом, кто медициной, этих разожравшихся бездельных инноваторов раз за разом ЗА БЕСПЛАТНО останавливают. И нет жилья, и нет в жилье то горячей воды, то холодной, и страна стала царством повальной безответственности и халтуры – по одной-единственной причине.
Огромному большинству нашего интернационального народа стало абсолютно наплевать на общественный результат индивидуальной деятельности. Волнует только личный ее результат – количество получаемых денег и благ. И это не поправишь никакими причитаниями и увещеваниями. Никакими воспоминаниями о том, что при СССР были патриотизм и дружба народов. Никакими укоризнами и разоблачениями. Никакой, хоть сколь угодно страстной и праведной, болтовней. И разоблачение зверств сталинизма ныне с легкостью может быть превращено в личный либо семейный бизнес, и ностальгия по СССР, и борьба за честные выборы – тоже.
Спастись можно одним-единственным способом: отыскать в руинах культурной традиции такую общую духовную ценность, общую несъедобную цель, за которую можно было бы ухватиться, чтобы некогда священную установку на общественно-полезный результат личных усилий выволочь из нечистот, где ее за последние сорок лет с головой утопили, и вернуть, предварительно отмыв, в актуальную для большинства систему жизненных приоритетов.
Общепринято, что жизнь в России, попытки применить здесь свои таланты, биение лбом в стенку, незащищенность от произвола мелких, но спесивых чинуш и деляг требуют от человека значительной избыточной траты сил, которой можно легко избежать, всего-то сменив страну проживания. Мириться с неудобствами и неустроенностью, с необходимостью тратить дополнительные усилия люди могут только РАДИ ЧЕГО-ТО.
Но увы.
Даже и не будь этой пренеприятной специфики, устройся каким-нибудь чудом все это у нас самым человеколюбивым образом, такое изменение не изменило бы положения кардинально. Россия, что бы ни творилось у нее внутри, существует в современном мире в качестве крупной державы, волей-неволей, уже хотя бы из самосохранения, обеспечивающей мир и порядок на значительной части тлеющей, как торфяник, Евразии. Державы, по которой по самой-то проходят совершенно явственные и болезненные цивилизационные разломы. Державы, которую в течение вот уже по меньшей мере полутора веков ее геополитические конкуренты в одурении своем спят и видят раздробить на покорные осколки; покорные, да зато ни на что не способные, и потому, добейся эти дебилы успеха, Евразия так полыхнет, что они же первые взмолятся: Господи, верни Россию, пусть уж лучше она надрывается с этим зверинцем, а с нас достаточно будет всего-то ее критиковать!
Существование в подобных заданных извне, объективно неотменяемых условиях неизбежно обязывает народ такой державы к самоограничению, целеустремленности, сплоченности, способности к достижению внутренних компромиссов, какие и в кошмарном сне не привидятся вольному и беззаботному жителю, скажем, Люксембурга или Швейцарии. Человеку, который тащит бревно, не до дезодорантов. А если к нему подвалит какой-нибудь хихикающий, раскрашенный во все цвета радуги юный хлыщ и скажет: слушай, ты держи бревно одной рукой, а другой вот возьми флакончик, попрыскай подмышками – понятно, на какой ответ он напорется. Вне зависимости от того, насколько и в самом деле подмышки пахнут. Не до подмышек, когда нельзя выпустить неподъемный груз.
Хлыщи, например, чтобы лишний раз убедиться, какие они свободные, могут позволить себе рисовать, раз уж никакой более достойной свободы не придумали, карикатуры на Мохаммеда. В России спокон веку все, что чревато нарушением гражданского мира, ощущалось не как бытовое, а как государственное преступление – и расценивалось соответственно. Идти у хлыщей на поводу, полагая, что их представления о свободе идеальны и что выставки, скажем, антиправославных или иных подобных шедевров есть настоящая демократия, а неприязнь к ним есть неизбывное российское угнетение всего яркого и самобытного, для нас – прямая дорога в ад.
Я люблю Родину, но сами по себе эти слова ничего не значат; любить можно по-разному. Например, можно оттого, что накопившееся раздражение деть некуда и кулаки чешутся, вызывать на бронетанковый и ракетно-ядерный поединок любого, кто откажется подтвердить, что моя возлюбленная самая прекрасная на свете. Можно любить и как истинный джентльмен: завалить объект вожделений фальшивыми бриллиантами, запудрить мозги грубой лестью, затащить в постель, а на утро, аккуратно повязывая перед зеркалом галстук, с достоинством сообщить: «Пойми, так ты прекрасна, что я не совладал с собой, – но вообще-то я женат». Много есть способов. У меня дело, пожалуй, в том, что когда в отношении моей страны говорят или тем паче действуют несправедливо, мне будто дымящимся окурком прижигают душу.
Но при этом именно из-за того же обостренного чувства справедливости я прекрасно понимаю, что Россия сама по себе как таковая для очень многих совсем не плохих людей (тем более не принадлежащих к этническим русским), оправданием усилий и мучений быть не может.
Сначала надо понять, а зачем, собственно, Россия. Этого требует культура, иначе никак. И не только наша культура. Все великие державы современности, их очень немного, столкнулись с необходимостью ответить на аналогичный вопрос так, чтобы большинством граждан ответ был понят и эмоционально принят. В наше время быть крупной державой, опорой хотя бы регионального миропорядка столь трудно и дорого, требует стольких жестко скоординированных усилий и выполнения стольких совершенно не нужных никакому отдельному человеку тяжких дел, что без внутреннего эмоционального оправдания, без единой горячей мотивации, которая одухотворяла бы самых разных людей, это просто невозможно.