Кунигас. Маслав (сборник)

Начав болтать, она уже не могла остановиться: ей надо было так много рассказать такого, чего Мшщуй еще не слышал, – о своем прежнем богатстве, о величии и могуществе своего рода, о любви мужа и обо всем, что она испытала в жизни. Теперь она уж помышляла о том, как бы ей пробраться на Русь к своим, где она надеялась найти защиту, помощь и нового мужа, так как там еще многие вздыхали по ней.

Долго болтала вдова, сопровождая свою речь то смехом, то слезами, кокетливо поглядывая живыми черными глазами то на одного брата, то на другого и энергично жестикулируя. Живая и говорливая, она отлично знала, что может еще нравиться мужчинам, но братья стояли перед ней в безмолвии и неподвижности.

Подходили и чужие люди послушать и посмотреть на нее, а она с увеличением слушателей становилась еще более словоохотливой, и когда пришла пора прощаться и возвращаться к дочери, глаза ее уж были совершенно сухи.

В одно осеннее утро двое людей, одетых по-крестьянски, в простых сермягах, верхом на плохих конях с подостланным вместо седла куском толстого сукна, медленно подъезжали к широко разлившейся Висле, переполненной осенними дождями.

На возвышенном берегу ее виднелись издалека замок на холме и старый город, раскинувшийся у подножия его.

В городе и его окрестностях царило оживление. Около замка, окруженного валами, из-за которых выглядывал маленький костел без креста, принадлежавший бенедиктинцам (потому что еще в 1015 году их поселил здесь Болеслав), передвигались массы народа, напоминавшие войско, разделенное на отряды. Над толпой возвышались в различных местах изображения языческих богов на длинных древках, вбитых в землю, и красные знамена.

Всадники переглянулись между собой. Один из них, обветренный, морщинистый и уже старый, хотя бодрый, был Собек, верный слуга Спытковой, другой – молодой и более видный из себя, хотя и на нем была простая сермяга, был скорее похож на воина, чем на простого крестьянина. Это был Вшебор Долива. Обоих выслали на разведку из Ольшовского городища и велели добраться хоть до самого Маслава, лишь бы знать, что дальше делать и как выйти из беды.

Долива, принимая поручение, не обнаружил большой готовности: не хотелось ему уезжать от Спытковой и ее дочери, но нельзя было отказаться, потому что все настаивали на его выборе, помня его уверения, что при дворе Мешка он был коморником вместе с Маславом и пользовался его дружбой и доверием. Теперь этот самый Маслав, нечестным путем превратившись из ничтожного мальчишки в плоцкого князя, мечтал уже о завоевании всей страны.

Сидевшим в замке надо было разузнать, как обстоит дело и пристало ли им, спасая жизнь от черни, рассчитывать на Маслава, Вшебору не грозила опасность, и, кроме того, он надеялся на свою находчивость.

Собек – простой человек – не боялся ничего. Долива был бы очень рад избегнуть всякой встречи с Маславом, но делать было нечего. В городище сильно истощились запасы пищи: попасть в руки черни значило то же самое, что положить голову под плаху, следовательно, надо было искать каких-нибудь путей к спасению.

Проводником Доливе дали старого Собека, который не терял присутствия духа в самых затруднительных случаях; он остался верен себе и на этот раз, когда надо было постоянно обходить стороною вооруженные отрады, избегать поселений и прокрадываться чаще ночью, чем днем. Собек провел его так искусно, что они, не встретив никого по дороге, прибыли целыми и невредимыми на берег Вислы. Вшебор, который сначала говорил очень уверенно о встрече с Маславом и надеялся на его дружбу, теперь, когда увидел перед собой город и представил себе, как он предстанет перед Маславом, задумался не на шутку.

Он уже начал сильно сомневаться в том, как его примут и вспомнят ли о прежней дружбе. С тех пор как они оба встречались при дворе, многое изменилось, а вести, доходившие со всех сторон о Маславе, не предвещали ничего доброго.

Но нельзя же было возвращаться назад!

Собек молча взглянул ему в глаза и указал на реку.

Вшебору пришло в голову, нельзя ли как-нибудь, не открывая своего имени, издали все высмотреть и не встречаться совсем с Маславом. Здесь было много народа, и они могли незаметно вмешаться в толпу. Что из этого выйдет, он и сам не знал. Они ехали шаг за шагом, и Долива еще придерживал свою лошадь. Поначалу они сговорились с Собеком, что он постарается добраться до самого Маслава. Но теперь это казалось и неудобным, и опасным.

– Послушайте-ка, – тихо сказал Вшебор товарищу. – Не лучше ли будет не лезть на рожон, а только издали присмотреться? Нас здесь никто не знает.

– Как вы решите, так и будет, – возразил Собек. – Я ничего не знаю!

– Но как вы думаете? – спросил Долива.

Вместо ответа Собек указал ему рукой на Вислу. Они стояли на лугу, на открытом месте.

Отсюда видны были, как на ладони, неподалеку от них, на реке, две связанные вместе большие ладьи, на которых гребли к тому месту, где они стояли.

В ладьях были кони и люди.

Вшебор увидел издали, что люди были вооружены и одеты в рыцарскую одежду, и, верно, это были какие-нибудь знатные рыцари, потому что доспехи их блестели на солнце; на голове у одного из них развевался красивый султан, а на плечи был накинут богатый плащ, из-под которого сверкало оружие.

Мальчик, стоявший позади него, держал в руке птицу, другой слуга приманивал взлетавшего кверху сокола, а третий держал на привязи собак.

Лиц еще нельзя было различить.

Впереди стоял мужчина с султаном на шапке, а несколько поодаль – придворные его или слуги. Должно быть, они ехали на берег Вислы на соколиную охоту.

Нетрудно было отгадать, кто был тот, кто мог свободно забавляться охотой в такое время.

Таким образом счастливый или несчастный случай как раз в минуту нерешимости и колебания облегчил Вшебору выполнение задачи.

Уклониться от встречи было невозможно, спасаться бегством – опасно, значит, надо было смело идти навстречу судьбе.

Так и решил в душе Долива.

Не задерживая больше коня, он спокойно поехал вперед, а тем временем и ладьи пристали к берегу, и можно уж было различить лица сидевших в них людей.

Вшебор узнал Маслава, хотя он сильно изменился с того времени, когда Долива помнил его взбалмошным и дерзким мальчиком при королевском дворе. Он держался или, вернее, старался держаться с княжеским достоинством.

Бедно одетые, Вшебор и его спутник не привлекли его внимания – Маслав горделиво оглядывался по сторонам. Заложив руки в боки, задрав кверху голову и поставив одну ногу на край ладьи, он имел такой вид, как будто ему хотелось поскорее выскочить на землю.

Человек этот, крепкий и ловкий, был словно вырублен секирой.

Сквозь панскую внешность в нем ясно проглядывала холопская кровь. Лицо у него было румяное, обветренное и самое обыкновенное; в маленьких, юрких глазках и рыжей бороденке не было ровно ничего княжеского, но он был силен и хорошо сложен, а так как ему, видимо, везло в жизни, то он возомнил о себе и держался с людьми надменно и свысока. Его светлые брови непрерывно морщились, и даже когда он молчал, казалось, что он обдумывает новые приказания, чтобы ни на минуту не сойти с того пьедестала, на который ему удалось взобраться. С первого взгляда в нем чувствовалась сильная и предприимчивая натура, которая ни перед чем не останавливалась.

Когда ладьи приблизились к берегу и всадники подъехали ближе, Маслав, окинув взглядом их серые сермяги, хотел с пренебрежением отвернуться от них, но что-то в лице Вшебора поразило его. Он не узнал его сразу и, строго нахмурив брови, стал пристально всматриваться в него. В это время Вшебор не спеша снял меховой колпак и поклонился ему.

Как раз в эту минуту Маслав, одетый совсем не по охотничьему, а так, как будто собирался принимать у себя послов, и в рыцарском поясе, с которым он никогда не расставался, готовился выйти на берег.

За ним шли его приближенные, одетые так же неуместно, как и он сам, в колпаки с султанами, пояса и нарядные плащи.