В грозный час

По этикету выставив вперёд ногу, бургомистр фон Экк сделал поклон, а король Сигизмунд, весьма довольный краткостью речи, благосклонно кивнул и после приличествующей паузы ответил:

– Полагаю, теперь, когда в Латгалии воцарилось спокойствие, торговым людям не будет помех от московитов.

К вящему удивлению Сигизмунда ратманы замялись, а старшина Большой гильдии Гизе с некоторой запинкой обеспокоенно заявил:

– Царь Иван вознамерился взять в свои руки соляной торг…

Король Сигизмунд об этом знал. Знал также о заявленном французами протесте и резком ответе царя Ивана, объявившего, что он торгует своей солью, а не чужой. Впрочем, рижан следовало ободрить, и он сказал:

– По сухопутью доставить товар затруднительно, а все морские пути в наших руках.

– Оно так, – дружно закивали головами ратманы, но старшина гильдии неожиданно возразил:

– Царь Иван послал на наши торговые пути своего капера.

– Капера? – удивился Сигизмунд. – У царя же нет флота.

Горожане переглянулись между собой, и фон Экк сокрушённо вздохнул:

– К сожалению, это не так…

– Что значит «не так»? – Сигизмунд недоумённо глянул сначала на бургомистра, а затем – на старшину гильдии.

Король догадался, что горожане уже что-то вызнали, столь недавнее ощущение покоя сменилось беспокойством, и он раздражённо бросил:

– Ну, говорите же!

На этот раз отвечать королю стал не бургомистр, а старшина гильдии, который сказал:

– Ваше Величество, нам стало ведомо, что король Датский Фредерик отправил на службу московитам своего капитана Карстена Роде, которому царь Иван наказал защищать Нарвский торговый путь от польских каперов, кои разбойным обычаем товары грабят и дорогу в Московию закрывают.

Похоже, вести у купцов и впрямь были важные, однако Сигизмунд всё же засомневался, спросив:

– Ладно, выходит, капитан есть, а где корабли брать?

Ответ на этот вопрос у старшины гильдии тоже был, и он обстоятельно пояснил:

– Царь Иван дал капитану Роде много золота, и он, перебравшись на остров Эзель в город Аренсбург, купил там по сходной цене добрый корабль, а потом, вооружив пушками, набрал команду из своих людей. Куда он теперь пошёл, мы не знаем, но опасаемся, как бы капитан этот не стал мешать кораблям нашим проходить в заливы Финский и Рижский, поскольку из Аренсбурга идти туда способно.

Услышав такое, король Сигизмунд помрачнел. Ему было хорошо известно, что правивший Эзелем герцог Магнус желал при поддержке царя Ивана стать королём Ливонии, и, конечно же, он будет содействовать всем начинаниям московитов…

Глава 2

Эмин-паша, облечённый властью как особо доверенное лицо султана, не переносил качку. Именно поэтому каждый раз, когда светоч добродетели Селим II, не обделявший своими милостями Эмина-пашу, отправлял его в Кафу или Очаков, султанский посланец, ещё не успев взойти на борт, вроде бы начинал ощущать тошноту. Правда, на этот раз Понт Эвксинский был милостив, и за весь путь от Стамбула до Крыма не случилось ни одного шторма, но быстроходную малую галеру, на которой в этот раз довелось плыть, качало при любой волне, отчего досточтимый паша всё время лежал пластом в своей каюте на жёстком диванчике, застеленном для удобства ворсистым ковром.

Однако, когда в полный штиль галера шла только на вёслах, морская болезнь временно отступала, и тогда Эмин-паша принимался размышлять. Обстановка для высокой Порты складывалась благоприятная. Войско султана одерживало победы, его флот безраздельно господствовал в Морее[4], однако границы Орды требовали внимания. За последние годы набравший силу царь Московии присоединил к своим владениям Казанское и Астраханское ханства, распространил своё влияние на Теберду, а потом, решив пробиться к Балтийскому морю, начал войну с Ливонией. Это сильно обеспокоило Европу, заставив вмешаться короля польского, германского императора и даже папу Римского.

Вдобавок совсем недавно нейтральная до поры Швеция тоже послала войско в Прибалтику, и Ливонская война, поначалу удачная для Москвы, стала опасно затягиваться. Дошло до того, что царь Иван Грозный вынужден был собрать там всю свою рать да и сам перебрался в Новгород. Там же, при нём, были ближние бояре, приказные дьяки, казна и личная гвардия царя. Вдобавок вблизи города стояло двадцать тысяч резервного войска, и, по прикидкам Эмина-паши, уходить из Ливонии русичи не собирались. А коль так, то на южном порубежье Московии больших сил быть не могло. На эту тему у паши с султаном был тайный разговор, после которого Эмин без особой огласки отправился прямиком к крымскому хану.

Неожиданный стук двери прервал плавный ход мыслей. Эмин-паша повернул голову и увидел капитана галеры, застывшего в выжидательной позе на пороге. На судне это был единственный человек, кто в случае надобности имел право побеспокоить пашу, и, понимая, что капитан пришёл неспроста, Эмин-паша поощрительно кивнул:

– Ну… что там?

– Эфенди, – капитан почтительно склонил голову, – мы у крымского берега.

Эмин-паша, с трудом преодолевая слабость, сел, провёл по лицу ладонями и негромко, но так, чтоб капитан слышал, произнёс:

– Велика милость Аллаха…

Из каюты Эмин-паша вышел только тогда, когда услыхал топот и радостные возгласы на палубе. Зато открывшаяся ему картина была не особо радостной. Скалистый берег, вплотную приткнувшись к которому, стояла галера, круто поднимался вверх, и только там выше росла какая-то зелень. В начале распадка теснилось несколько убогих строений, там же толпились какие-то люди, но Эмин-паша спрашивать ничего не стал, а, стремясь поскорее сойти с галеры, прошёл к борту, а затем, почтительно поддерживаемый с двух сторон слугами, спустился по сходням и, наконец-то ощутив под ногами твёрдую землю, облегчённо вздохнул.

Как оказалось, постройки у распадка были рыбацким селением, где теперь расположился ханский дозор. Не составляло труда догадаться о том, что стража тут стоит не случайно и от укромной бухточки ближе всего до Бахчисарая. Само собой, это было известно капитану галеры, и он хорошо знал, куда идти. И, конечно же, в своих предположениях Эмин-паша не ошибся, особенно после того, как начальник дозора со всем почтением предложил высокому гостю отдохнуть с дороги. Правда, всего лишь глянув на убогое жильё, Эмин-паша отказался от отдыха и заявил, что намерен продолжить путь немедленно.

К удивлению Эмина-паши, кони были предоставлены быстро, и, садясь в седло, посланец султана внутренне улыбнулся. Он припомнил, как ещё совсем недавно ему доводилось сутками не слезать с коня, и эти воспоминания молодости вселили в него уверенность, что усталость от изматывающего морского путешествия скоро пройдёт, позволив ему ехать без остановок. К тому же, стремясь быстрее достигнуть Бахчисарая, задерживаться здесь Эмин-паша никак не собирался, а потому, едва его спутники тоже оседлали коней, нетерпеливо тронул поводья.

Дорога, а точнее сказать, тропа, начинаясь от самого распадка, круто шла на подъём, и когда кавалькада всадников, где посланник султана ехал уже в сопровождении вооружённого татарского конвоя, выбралась наверх, перед Эмином-пашой открылась красочная панорама крымских предгорий. Однако любоваться окрестностями Эмин-паша не желал, а, скорее наоборот, почувствовав некий прилив сил, принялся загодя обдумывать, что именно он скажет весьма своенравному крымскому хану, чтобы как можно лучше и быстрее выполнить наказ султана…

Оставшийся на берегу начальник дозора уверял Эмина-пашу, что путь до Бахчисарая не будет долгим, но, по мере того как всадники, миновав обширное плоскогорье, всё больше углублялись в горы, посланник султана стал в этом сомневаться. Правда, тропа выглядела достаточно битой, привычные к такому пути татарские кони шли ходко, вдобавок ехавший первым проводник то и дело командовал переходить с шага на рысь, а значит дорогу знал хорошо. К тому же довольно скоро впереди замаячили вершины Чуфут-Кале, и Эмин-паша подумал, что последний отрезок пути, не в пример переходу морем, будет лёгким.

4

Морея – средневековое название полуострова Пелопоннес на крайней южной оконечности Балканского полуострова, в южной части современной Греческой Республики.