Старый пёс

Оба этих обстоятельства замыкали цепочку странностей. Сказать, что оставленные артефакты были ценны – ничего не сказать. К примеру, сей конкретный трезубец, грозное орудие гладиатора-ретиария, по легенде, принадлежал школе гладиаторов в Капуе (той самой, за которую выступал Спартак). Во всяком случае, эксперты-историки это не опровергали, а вполне даже допускали. И почему-то убийца поленился вытащить его из тела… Эстет? Юморист? Или придурок?

Остальные странности с древностью были связаны слабо. Например, перед смертью Франковского допрашивали, применяя психохимические средства. Кололи ему банальный тиопентал натрий с кофеином, причём дважды подряд. Ну как подряд? С техническим перерывом, само собой, иначе толку ноль. Но суммарная доза была такая, что он запросто мог двинуть кони от этой фармакологии, если б сердце не выдержало… Однако выдержало. Тогда гости (убийц, вероятно, было двое) вскрыли Радику грудную клетку и брюхо, используя, как уже сказано, меч для сеппуку. Расширитель с механической тягой оставили прямо в теле. Вскрытие было проделано совершенно неумело и вдобавок прервано на полпути. Вынут и рассечён желудок. Кишечник тоже вытащен и вспорот ножницами – тут же, на ламинатном полу. Кстати, всё это происходило на кухне, жертву резали на кухонном столе. Патологоанатом уверен почти на сто процентов, что злодеи что-то в теле искали, например, что-то проглоченное жертвой. Нашли или нет, непонятно.

Так же нет ясности с допросом: получили убийцы желаемое или нет?

Это – что касается убийства Франковского. Рудаков особо отметил, что многие подробности оставил на закуску, дал только общую картину; как, впрочем, я и просил.

Я, в свою очередь, описал ему сегодняшнее утро в Озерце и в Новом Озерце. Рассказал про нападение на Марину, помощницу почтальона, про ковбоя-мотоциклиста с помповым ружьём, про «лендровер» с бандюками. А также про телеграмму на имя Ушакова, то есть на моё настоящее имя. Фамилия у девушки есть, спросил меня Рудаков. Чтоб я ещё знал фамилии всех девчонок в округе, огрызнулся я в ответ. Ей где-то 16-17, приехала вроде бы в июле – подработать. Возможно, студентка-первокурсница из какого-нибудь тверского вуза. А может, только школу закончила. У кого жила, не знаю, – вот про всё это сейчас и спросим, сказал я Игорю. Дело-то в том, что официально работать почтальоном она не могла, то есть не имела права носить, например, пенсии, ценные письма и тому подобное. Что такого у неё могло быть в сумке, ради чего стоило бы грабить? Ну, значит, мотив – не грабёж, пожал плечами Игорь, а банальный свербёж у отморозков – отыметь молоденькую, сладенькую, можно сказать, молочную кисочку. А телеграмма, напомнил я. «Отыметь» – это гонорар, законный трофей, а истинной целью могло быть сокрытие от меня информации о смерти Франковского, чтоб не дать мне повод сорваться в Москву…

Увы, до прочих новостей, связанных с государственными интересами, на которые намекал майор Миша из убойного отдела (а также из несуществующего тридцатого), добраться мы не успели.

Припарковались, как большие люди, прямо у пандуса.

Разговаривать буду я, распорядился Рудаков. И в приёмном покое, и на отделении, и в палате. Ксиву он приготовил заранее, крутил её меж пальцев.

Но кто ж знал, что всё пойдёт наперекосяк, – или, наоборот, что ждёт нас нежданная удача…

Открывая своей ксивой двери и рты, Игорь быстро вытряс из провинциальных медичек палату, куда положили нашу юную пациентку, а также её фамилию… и тут решительного следака переклинило.

– Каганер? – исторгнул он, напугав безобидных женщин. – Марина Каганер?!!

И вдруг сорвался с места, побежал по лестнице на четвёртый этаж, забыв про лифт, надо думать, к палате этой самой Марины. Приговаривал:

– Да не может быть… Цирк… Нашли клоуна…

Мы с Мишей нагнали его уже в общей хирургии, где он летел мимо дверей, закрытых и открытых, перебирая пронзительным взглядом номера палат.

Ворвался в одну из дверей:

– Каганер!

Девушки там не было. Три соседки и пустая четвёртая койка.

– Уехала, – сказала равнодушная толстушка.

– Как – уехала?! – ужаснулся Рудаков. – Ну я сейчас… Я ж их расстреляю, эскулапы чёртовы…

Рванул сначала на сестринский пост, потом в ординаторскую. Глядя на его метания, я спросил у Миши:

– Чего это с ним?

– Внучку Радия Франковского зовут Мариной Каганер. Фамилия не то чтоб редкая, но и не частая.

От этой новости меня тоже слегка повело – впрочем, самую малость, не сравнить с Игорем. Давеча он жаловался на нервы… да, я могу его понять.

– Даже если это не совпадение, – сказал я, – с чего вдруг он крошит тут батон?

– Так пропала внучка. А в квартире вашего друга нашли её фотографию с надписью «Я тебе этого никогда не прощу». В конце – десяток восклицательных знаков. Почерк её, есть заключение эксперта.

– Она что, на подозрении?

– Ну а как иначе? В любом случае – объявлена в розыск. Вы её в лицо не знали?

– Не знал. Когда Марина родилась?

– В две тысячи первом.

– Тогда понятно.

– Посмотрите, это она?

Миша нашёл на своём телефоне яркое цветное фото.

– Наша юная почтальонша, – подтвердил я.

– Она же внучка жертвы. Значит, не совпадение.

Он показал следующее фото – обратную сторону фотки с надписью. Ручка буквально пробороздила картон – наискось, размашисто, кричаще: никогда, мол, не прощу, – плюс частокол из восклицательных знаков. Как драматично.

А тут и Рудаков вернулся злой, но уже спокойный.

– Её забрал мужчина на мотоцикле, – сообщил он нам. – Ждал её внизу. Потом видели, как они уехали. Силой её задерживать не стали, кому какое дело. Расписку у родителей не возьмёшь, а она всем фак показала и адью.

– Кто-нибудь после её бегства приходил, спрашивал о ней? Ты поинтересовался?

Игорь бросил на меня быстрый взгляд.

– Не глупее некоторых. Приходили.

– И что?

– Обломались, как и мы.

– Ну и слава богу, – подытожил мудрый Миша. – Девочка живее будет.

– Пардон, господа, однако мне по малой надобности, – проинформировал я и, не ожидая реакции, направился к туалету, примеченному во время пробежки по коридору. Малая надобность заключалась в том, что с Мариком я так и не связался. То есть на самом деле это была большая надобность – такая, что и размеры сразу не оценишь… Спрятался в кабинке, вытащил трубку и послал вызов.

«Вне сети».

Чёрт, чёрт, чёрт…

Вернулся, что ж делать. И сказал, как будто только об этом и беспокоился:

– Прислать бы сюда человечка, чтобы составил фотороботы гостей. Это возможно? Желательно сегодня, пока память свежа.

– Я уже отзвонился, поставил задачу. Но с мотоциклистом вряд ли получится, он нигде в больнице не засветился, да и шлем снимал ненадолго, – с горечью сказал Рудаков. – Так, други мои… Теперь в Москву без задержек, насколько я понимаю?

– Наоборот, теперь мы расходимся, – объявил я бывшим коллегам. – Вы – в Москву. Ну или куда захотите. А у меня в Твери есть неотложные дела.

– Не понял… – растерялся Игорь.

– Мне надо встретиться кое с кем – здесь, в Твери. Это важно для дела, для нашего дела. Прибуду в столицу завтра с утра, слово офицера. Давайте свои визитки, позвоню.

Слово офицера подействовало, как магическое заклинание.

В нём и правда есть магия. Но только в том случае, если офицер сберёг честь и память. Не уверен, имею ли я право ли я сказать про себя такое.

За больницей могли следить. Да что там «могли» – должны были, если есть хоть капля правды в предчувствиях. Поэтому, обежав глазом пространство перед приёмным покоем, я едва не засмеялся.

Было довольно много автомобилей по случаю субботы, разбросанных на площадке. Подавляющее их большинство упиралось носом в бордюр (ни родственникам пациентов, ни медикам некогда было разворачиваться), но две машины стояли, наоборот, задом к газону, готовые к выезду. Одна из этих двух была пуста, зато в неприметном «шевроле», спрятавшемся за громоздким джипом-японцем, водитель якобы дремал, надвинул бейсболку на лицо, а на заднем сиденье происходило какое-то шевеление, трудно различимое за немытыми стёклами.