Наказание в награду

– А он не спрашивал, на предмет чего его хотят допросить?

– Постоянно. Но я понятия не имел. Я знал только то, что должен был сделать, однако мне и в голову не пришло спрашивать сержанта, почему я должен это сделать. А потом, где-то через час после того, как я привез его сюда, начались эти пьянки по городу, и мне надо было с ними разбираться.

– И вы оставили участок?

– Нет. Ни за что, – ответил ПОП. – Этого я не мог сделать именно потому, что здесь присутствовал мистер Дрюитт. Но мне надо было обзвонить все пабы. Боже, как же мне хочется, чтобы они прекратили обслуживать подвыпившую молодежь… Но все упирается в деньги, так что они продолжают это делать.

«Значит, он думал о другом», – подумала Барбара. До сих пор его рассказ ничем не отличался от того, что она прочитала во время своих ночных бдений. На нее произвел впечатление тот факт, что Раддок не пытался оправдать себя.

– Покажите мне, где это произошло, – попросила сержант.

Он, скорее всего, знал, что до этого дойдет, поскольку без колебаний встал, оставив кофе на столе.

– Сюда, пожалуйста.

Они углубились в здание. На стенах, покрашенных в стандартный желтый цвет – Барбару всегда интересовало, существует ли какой-то неписаный закон, согласно которому все стены в государственных учреждениях должны быть выкрашены в эту неприятную смесь горчичного и зеленоватого цветов, – все еще висели доски для объявлений; на них оставались постеры и какие-то бумаги, углы которых уже начали загибаться вверх. В нескольких кабинетах наличие компьютеров доказывало, что здание все еще используется патрульными офицерами, когда те находятся поблизости. Все это объяснило Хейверс, почему офицер, решивший вздремнуть во время дежурства, делает это на парковке, а не в самом помещении участка.

– Сколько офицеров используют это место? – поинтересовалась она.

Раддок в этот момент открывал дверь. На ней висела пустая рамка для имени хозяина, какие обычно висят на дверях кабинетов, занимаемых в участке большими шишками.

– Помимо патрульных, прикрепленных к данной территории? – Полицейский задумался, словно пытаясь представить себе, кому еще могло понадобиться это здание для исполнения своих обязанностей. – Наверное, детективы, когда им надо подключиться к системе. Члены групп по расследованию тяжких преступлений – по той же причине. Младшие офицеры. Патрульные в данном районе, но это я уже говорил. И я – как человек, прикрепленный к Ладлоу.

Сержант вошла вслед за ним в комнату, в которой Йен Дрюитт убил себя. Из отчетов и детектива Пажье, и КРЖП следовало, что сделал он это с помощью дверной ручки на шкафу для верхней одежды и стóлы, но в отчете детектива имелась деталь, которую Барбара выделила для себя и решила сейчас выяснить. Ей она показалась серьезным нарушением. Обычно когда подозреваемого подвергают аресту или доставляют в участок против его воли, то используют наручники. Они были использованы и в этом случае, и – как и было отмечено в отчете о вскрытии тела – речь шла о пластиковых наручниках, которые были затянуты на кистях подозреваемого; это привело к появлению повреждений на руках Дрюитта. Что говорило или о том, что пластиковые наручники с самого начала были затянуты слишком сильно, или о том, что он пытался от них освободиться. «Или и то и другое, – предположила Барбара, – потому что он захотел бы освободиться от них, если б они были затянуты слишком сильно».

– Детектив Пажье указала в своем отчете, что вы сняли пластиковые наручники с Дрюитта, поскольку он жаловался на то, что его руки немеют. Он что, пытался освободиться от наручников? Пытался снять их с себя? И почему пластиковые, а не стандартные?

– Потому что это все, что у меня было, – ответил Раддок. – И они не были затянуты слишком сильно. Я вообще никогда их не затягиваю. Достаточно просто надеть их.

– Но вы все-таки сняли их?

– Он все время нудил по этому поводу. – Раддок почесал лоб. – Жаловался, что они делают ему больно и что он не чувствует пальцев. И был очень настойчив. Шумел все громче и громче. Так что я вернулся в комнату и снял их.

– А почему вы были не с ним?

– Потому что никто не говорил мне, что я не должен отходить от него. Как уже сказал, я вообще не знал, почему он должен быть в участке. Мне приказали лишь взять этого парня и держать в участке до тех пор, пока патрульные не заберут его в Шрусбери. Сейчас я молю Бога, чтобы мне тогда сообщили причину его задержания, но тогда я знал лишь, что его хотят допросить. Точка. И когда я так говорю, это не оправдание. Я именно тот, кто виноват во всем этом бардаке.

– И чем же вы занимались? Пока он был один?

Данная информация была отражена в отчете инспектора Пажье, но Барбара хотела услышать это от самого ПОПа.

– Я уже говорил: мне позвонили по поводу этой ситуации в центре города, где молодежь затеяла пьянку. Отсюда я ничего не мог с этим поделать, кроме как позвонить в паб, о котором шла речь – он называется «Харт и Хинд», – и запретить им обслуживать молодняк. А потом я позвонил в остальные пабы, чтобы юнцов, если они в них переберут, тоже не обслуживали.

– И где вы находились в это время?

– В одном из соседних кабинетов. И случилось все именно в это время. Я не выходил из здания. Я никогда этого не сделал бы. Просто меня не было в одной комнате с ним. Но если б хоть кто-нибудь сказал мне, что у него есть подобная склонность, то я ни за что бы не оставил его одного. Однако никто не сказал. Поэтому я и решил, что не будет ничего страшного в том, что я обзвоню пабы.

То, что он оставил Дрюитта в одиночестве, было феноменальным проколом. Но это был не единственный прокол.

Арестованные убивали себя и раньше. Известно, что для этого они использовали собственные путы, чтобы задушить себя, бились головой о стену в надежде заработать смертельную гематому, резали себе вены о крохотные металлические выступы, которые полицейские не заметили на днищах стульчаков или раковин. Там, где есть желание, обычно находится и способ – например, один из задержанных использовал собственные носки в качестве гарроты. Невозможно было предусмотреть все, что могло бы быть использовано для нанесения вреда самому себе. Полицейские старались изо всех сил, но время от времени арестованные умудрялись их перехитрить.

Внимание Барбары обратило на себя то, насколько здорово подходило помещение для совершения убийства. Дрюитта мог убить Раддок или любой патрульный офицер, которого ПОП мог сейчас прикрывать. Ведь речь шла о педофилии. Так что Дрюитт должен был вызывать обычное отвращение. Единственным слабым местом в этой цепочке рассуждений было утверждение Гэри Раддока, что он не знал, почему ему приказали взять Дрюитта, – он знал только, что диакона хотят допросить. Если только ему все-таки не сказали об этом, а теперь он лгал.

– Я видела расшифровку звонка, приведшего к аресту Дрюитта, – заметила сержант.

– Правда?

– Звонивший еще сказал, что не может перенести лицемерия. Мой командир считает, что речь идет о педофилии и о том, что Дрюитт был священником. А вы как думаете?

Раддок задумался. Барбара кивком показала, что они могут уйти из комнаты. Сержант не нашла ни малейших улик, которые могли бы пролить хоть какой-то свет на случившуюся здесь смерть. Обычный кабинет, не новый, со следами того, что кто-то из него выехал: грязные полосы на окнах, потертости на линолеуме, гвозди в стенах, на которых когда-то висели сертификаты, клубки пыли по углам.

Выйдя в коридор, Раддок сказал:

– Все, что приходит мне в голову, так это награда, которую он получил. Даже старый Роб прочитал о ней в газете, так что звонивший мог тоже увидеть эту газету, что могло вызвать у него ярость.

– О какой награде речь? – В ее папках о наградах ничего такого не говорилось.

– «Человек года города Ладлоу». Роб всегда читает местные газеты и любит обсудить их за обедом. Там была статья.

– О Дрюитте как о человеке года? А когда это было?

Раддок задумался.