Страница 4 из 17
Поэтому Вы всегда обращали внимание на детали?
М. Б.: Да. Они многое объясняют. Человек в разговоре иногда не хочет раскрыться, но ты видишь, что он растерян или у него проступила слеза. Любая мелочь имеет значение, если ты хочешь понять личность. Мы все созданы из деталей. Если кто-то ходит с такими ногтями, как у меня сейчас, из этого тоже можно извлечь информацию. Почему у меня такие ногти? Потому что есть домик в деревне и мне страшно нравится копаться в земле.
А сегодня я не успела привести руки в порядок. Начни расспрашивать в этом направлении – и получишь жирный штрих к пониманию меня. Так с каждым человеком. Мы не можем существовать только в своем мозгу – как мы себя видим или хотим видеть. Однажды Томкович привел в редакцию студентов-журналистов и указал на меня: «Вот сидит живая Беляцкая». А я ляпала в этот момент по клавишам в совершенно ужасном виде. Я когда пишу или разговариваю на интервью, совсем не слежу за собой: постоянно волосы тереблю, они у меня все время дыбом. Студенты эти на меня уставились в полном изумлении. Что они обо мне подумали? Страшно представить. А ведь я люблю, когда человек ухожен и всякое такое. Но… Вот вам и деталь. Было время, меня в редакции фотографировали в момент интервью – проявлялось вообще забавное. Например, с Ханком мы говорили – он меня так уболтал! – и на фото я что-то ему доказываю, сидя на столе! Я и не заметила, как там оказалась! Я, как и любой другой человек, существую отчасти в том виде, какой вы меня сейчас воспринимаете. Или какой ежедневно видит меня любой другой человек. Да, есть и мое внутренне «я». Но только в совокупности формируется взгляд на личность. Мы не можем сами придумать себе образ и считать, что это единственная истина и все должны быть с этим согласны. Поступки и мысли многое говорят о нас, хотим мы того или нет. Одежда, увлечения, друзья, семья, кабинет, вещи в сумке, способность или неспособность совершать что-то безумное, мотивации разного рода, любые мелочи – все характеризует.
Как Ваши собеседники реагировали на такой интерес к деталям?
М. Б.: С энтузиазмом. Я разговаривала с одним депутатом – сам через кого-то напросился в «Нестандарт». Во время беседы он явно волновался, демонстративно достал сигареты «Мальборо» и положил пачку по центру пустого стола. Курил беспрестанно – в маленьком кабинете дым столбом. Я слушала, задавала вопросы и машинально следила за тем, как он вытаскивает из пачки сигареты – одну за другой: курит, тушит в пепельнице и новую вытаскивает. Вот сигареты кончились, и я вздохнула с облегчением. Но он полез в ящик стола и вытащил другую пачку – «Вест». И стал дымить из нее. Я с тоской следила, как заполняется пепельница, и уже подбирала момент, чтобы прекратить это мучение. И вдруг до меня дошло, что все окурки в пепельнице с одинаковым фильтром – там пластмассовое колесико весьма приметное! Мне стало и смешно и жалко этого человека: он наполнил пачку из-под «Мальборо» дешевыми сигаретами! Но их ему, к сожалению, не хватило. Я рассказала этот эпизод коллегам, удивляясь: ЗАЧЕМ? А мне говорят: «Во врезке к интервью с Чикиным ты написала: “на столе сигареты «Корона»” и что-то там еще перечислила – вот он, наверное, и решил показать, что курит не абы что!» «Думаете? – поразилась я. – Так купил бы настоящих!!!» Про сигареты я в материале, конечно, не упоминала. Но до сих пор интересно: раз это для него так важно – почему не купил? Вообще, если серьезно, человек неоднозначно относится, когда кто-то им лично интересуется. Я имею в виду интересуется его «нутром». В 1999-м я пришла к Сергею Михалку, потому что хотела с ним познакомиться. Я почти ничего не знала про его творчество (несколько удачных песен) – он мне был интересен сам по себе. Отдельно от его музыки и альбомов. Я к нему при шла и начала разговаривать буквально обо всем, про политику по ходу его спрашивала. Он был обескуражен: «Ой, а со мной так никто не разговаривал». Представляете? Человек толпы молодежи собирает, а его личностью никто не интересовался! И было видно, что он задумывается, когда отвечает, а не заготовки привычные озвучивает: «Записали мы альбом!»
Но ведь были и такие, кто не хотел раскрываться?
М. Б.: Конечно. Одни боялись сказать, что на самом деле думают, другие – выдать свое истинное «я». Это от внутренней несвободы. Но ведь они соглашались на интервью! А я всегда предупреждала: говорить будем обо всем!
Еще публичные люди часто не хотят показать, что они обычные – живые мужчины и женщины. Когда я разговаривала с Валерой Дайнеко, «Песняром» нашим, он был в домашнем. Достаю фотоаппарат, а он прикрылся подушкой – красивенькой такой. Говорит: «Фотографируй меня до сих пор, а то я поправился». Я ему: «Ну и что? Неужели ты не понимаешь, чем проще и обыкновеннее будешь, тем людям приятней. Твоим зрителям понравится, что вот сейчас на этом диване ты не стараешься казаться лучше, чем есть. Лучше, чем они». Он так и не согласился. Но рассказчик оказался хороший! Закончили мы беседу за столом (в интервью этот эпизод не попал – опять же по настоянию хозяина). Как правило, я приходила на час-два, а говорили в среднем часов по пять и больше. Собеседник через два часа только во вкус входил! Отменялись совещания, переносились мероприятия. Ни разу никто мне не сказал: все, ваше время истекло. И так было практически со всеми – люди сначала теряются, не очень понимают, почему ты у них, к примеру, о чем-то неконкретном спрашиваешь. А потому, что это самое важное: о чем они думают, эти медиа-персоны. И никто меня не переубедит, что это неправильно. Нет ничего важнее того, что происходит в мозгу у человека, на которого смотрит народ.
Но у человека должно быть личное пространство, куда журналистам вход закрыт…
М. Б.: Если от человека зависит качество жизни хотя бы сотни людей, если ты публичное лицо и подаешь моральный пример, если ты кумир на сцене – будь готов соответствовать. Ну, или будь готов ответить на вопросы. Я ж не спрашиваю, какого цвета у тебя трусы! Ведь что такое моральный авторитет? Когда люди слушали по телевизору выступление, скажем, академика Лихачева, они пусть на микрон, но подтягивались до его уровня. Невозможно не подтянуться. Когда умнейшие Алла Демидова или Ирина Хакамада рассказывают о своей жизни, люди невольно проникаются доверием и проводят параллель со своей ситуацией. Чему-то учатся, сами того не замечая, находят ответы. Если писатель, поэт, политик разговаривает в газете так, что читатель чувствует себя где-то рядом, с краешку присевшим, если он ощущает, что собеседник его уважает, отвечая на вопросы искренне или хотя бы честно признается, что не может ответить, – это дорогого стоит. С людьми надо говорить на равных. Но у нас этого пока никто из медиа-персон так и не понял. Ну, или поняли единицы. Это транспонируется и на жизнь. Они там, в кабинетах, не для нас сидят. Поэтому народ и не избалован уважением чиновников или политиков к себе. Поэтому они могут сегодня позволить себе говорить журналистам: вы не из государственной газеты, подите вон! Это создает модель поведения во всех сферах. Я недавно смотрела спектакль Гришковца «ОдноврЕмЕнно». Два часа монолог без перерыва, обыденные истории, исполненные такой философии, что диву даешься. Я даже за кофе ни разу не сбегала. Он говорит о таких простых вещах, о которых и не приято говорить – вроде потому, что это ж ерунда. Он говорит о том, что все мы живем и делаем одни и те же вещи повседневно. И одновременно миллионы людей делают одно и то же. В этот самый момент летят куда-то в самолетах. Чешут репу, сидя в кабинетах. Будь ты министр, Путин, Лукашенко, кто угодно, ты – обыкновенный человек. У тебя тоже бывает дырка в носке. Почему ты там, наверху? Что ты там делаешь? Для кого? Это ерундовые вопросы? Так ответь! Но… в каком-то смысле дать понять, что ты просто дядька, а не небожитель, – опасно.