Страница 8 из 9
– Спить на руке? – вкрадчиво спросил.
– На руке, у Леры…
– И щуку ни исть?
– Не-а, пап…
– Да не могёть быть такого!
– «Могёть»!
– Как он так? На руке спить и щуку ни исть?! – Отец не верил. Всматривался в мои глаза – не разыгрываю ли я его?
– Да, – говорю, – не ест!
– Щуку?! – Отец снял очки и непонятно для чего нащупал молоток.
– Щуку…
– Убей его! – Родитель тряхнул молотком.
– Кота?!
– Да какой жа эта кот?! Гад какой-то! Подколодный! На руке спить, а щуку он ни исть! Щу-у-у-ку он ни исть! – вовсю разошелся отец. И весь отпуск он неожиданно вспоминал моего кота. На косьбе, в огороде, за столом. Всем приходящим в наш двор людям отец, указывая на меня, докладывал:
– А у Пашки нашего кот в Москве…
– В Подмосковье, пап, – поправлял я отца, – в Подмосковье я живу…
– Ага! – охотно соглашался отец. – Так у него… на каком этаже ты живёшь?
– На третьем…
– Так у него кот в Москве, на третьем этаже, на руке спить, а щуку ни исть!
– На третьем этаже на руке спить, а щуку ни исть?! – примерно так ответствовал гость отца. И тут поднималась волна возмущения, негодования по поводу поведения моего кота.
Своим же молодым котом Васькой, который у него появился, отец восторгался:
– До чего же скотина ушлая! Не то что твоя!
И вот в один из летних приездов на родной хуторок и в первое утро моего пребывания, когда мы собрались выйти на баз, отец кивнул на своего серого и полосатого, который тёрся о его ногу, и заговорщицки подмигнул мне:
– Твой-то до сих пор живой?
– Живой. До сих пор.
– И щуку ни исть?
– И щуку «ни исть», ага!
– А смотри, чего моя скотинка сейчас вытворять начнёт! Васькя! – скомандовал.
«Васькя», как ленивый солдат, зевнул и двинулся к двери. Отец открыл дверь чуланную, дверь на баз – и мы на крыльце. Впереди выступал «Васькя».
– Гляди, гляди! – шепчет мне родитель.
Был у нас пес, Рябчик. Дворняга! Удивительно добрая собака! Только что вылупившиеся цыплята могли копошиться в его морде, лапах. Курицы нахальные постоянно объедали его. Вот вынесут ему, Рябчику, еду, нальют в миску – куры тут как тут! Нагло лезут в его миску и нагло выпивают и выклёвывают до последней крошки. Родители – ну ругать Рябчика:
– Что ж ты, дурак такой! Кыш, пошли! Кыш, собаки! Разгони ты их! Или кусни какую, но не насмерть! Чтоб боялись! Кыш!.. Чаво жа, мне тут стоять и ждать, када ты наисси?! Кыш, пошли!.. Это что жа за кобели такие пошли? Курицу он не могёть от себя отогнать?
Вот такой был Рябчик. И сидел Рябчик на цепи. Но сегодня, как только Васька вышел на всеобщее обозрение, миролюбивый пёс превратился в яростного зверя. Он так рвался на свободу, так зло гавкал на вальяжного, никакими путами не сдержанного кота, что казалось, цепь не выдержит. Я даже засомневался: а Рябчик ли это? Куры и цыплята с писком и клёкотом в страхе разбежались по двору.
Васька вытянул лапки, изогнул спинку, широко зевнул и принялся точить коготки о деревянное крыльцо. Подточив, он прыгнул на перильце. И на перильце изогнулся и вытянулся на крылечном стояке. Поцарапал и его…
Бедный Рябчик! Гремел цепью о пустую свою миску и задыхался в гневе.
Васька легко прыгнул на открытую калитку палисадника, прошелся по остроконечным штакетинам и далее, вышел на забор, который выводил прямо к Рябчику. Кот не спешил. Грациозно, не пропуская ни одной штакетины, балансируя приподнятым хвостом, Васька медленно приближался к своему сожителю по двору. Рябчик от такого сожителя уже сходил с ума – грыз забор, до которого доставала цепь, грыз и распалялся ещё более.
– Что творит, что творит?! – не переставал удивляться отец. – Ты смотри, что дальше будет!
Кот сократил расстояние между ним и собакой до размера собственного хвоста и спрыгнул на землю. Я даже ахнул: а вдруг Рябчик дотянется?
– Во, гадысть, в сантиметрах работаить! – уважительно качал головой отец.
Васька, точно стоматолог, вгляделся в злобный собачий оскал, посидел «трошки», зевнул и показал сожителю своему спину: лег, свернувшись калачиком. Рябчик тянул лапы, скрёб землю всего в двадцати – тридцати сантиметрах от серой «гадской» полосатой шкурки. Увы! Шкурка была недосягаема! А закончилось эта встреча тем, что Рябчик коротко гавкнул, будто плюнул, мол, и пропади ты пропадом! Сволочь такая! Гавкнул и залез к себе в будку, отвернувшись от всего мира. На отцовском базу воцарились тишина и покой, куры с цыплятами смело двинулись на собачью территорию.
– Чего вы его дразните? – пожалел я собаку. – Тебе Рябчика не жалко, пап?
– Да жалковато трошки, – хохотнул родитель и тут же стал оправдываться: – А я чего? Это вот он дражнить! Но ты понимаешь, Паша, кажный день, кажный Божий день проходить такая свистопляска!
Минуты через две-три, насладившись тишиной, Васька встал, произвёл любимое свое упражнение – выгибание спинки и коротко глянул на отца. Глянул, и мне показалось, что он улыбнулся ему. Доверительно! Тьфу ты! Прямо какая-то булгаковщина! Улыбнулся и пошел своей дорогой.
Весь отпуск я наблюдал за этим котом. Действительно, «свистопляска» с Рябчиком у них повторялась каждый день. А однажды – хоть верь, дорогой ты мой читатель, хоть не верь – Васька мне тоже улыбнулся.
Как-то утром прошел короткий сильный дождь. Я вышел за ворота нашего двора и оказался перед непроходимой стеной ещё не скошенного мокрого разнотравья. Разнотравье высилось сразу за редко езженной мимо нашего двора дорогой. Солнце только что выглянуло из-за тучек и осеребрило густой, едва колеблемый травостой. Мириады капелек воды, утяжеляя кончики травинок, сверкали, переливались на солнышке, готовые вот-вот сорваться на землю. Иные срывались. Тогда травинки еле заметно подрагивали и распрямлялись. Происходило такое лёгкое общее колыхание всего серебряного пространства. Красота! Но вот набежала тучка, светило скрылось, и с ним исчез блеск серебряный.
«Попробуй, – подумалось, – попробуй шагнуть в эту красоту. До бровей после пяти шагов будешь мокрый!»
И тут появился Васька. Он, как и я, вышел со двора. Перешел дорогу, вплотную приблизился к мокрой траве, вильнул хвостом и застыл с вопросом: «Итить или не итить?»
– Куда ты прёшься? – проворчал я. – Шкурку пожалей.
Васька поставил хвост свой буквой «гэ» и, прежде чем шагнуть ТУДА, повернулся ко мне. Я же видел, как он растянул рот и сузил глаза – улыбнулся! Натурально! хоть что ты тут делай! Улыбнулся со значением: мол, да что ты?! «Можа» пройдёмся трошки? «Прошвырнёмси?!» Вышла натуральная улыбка! Улыбнулся и скрылся в траве.
А потом он пропал. Кот. Это случилось в конце зимы. Получил я в своём Подмосковье письмо от мамы, в котором она, наряду с разными новостями, сообщила и о том, что Васька у них пропал. Ушел куда-то и пропал. «Отец, – писала мама, – за кота энтого, Васькю, сильно переживаить, как будто овца у него здохла». Месяца через два или три получаю я радостное известие, что кот жив и здоров и никуда он не пропал, а «объявилси!» «Прияжжяй, – писала мама, – и мы табе расскажем про энту шкурку».
И вот оно – лето, время отпусков, и я дома! Разговор про «шкурку» вышел как-то сразу. Увидел я Ваську и Рябчика на базу. Одновременно. И Рябчик никак не реагировал на своего обидчика.
– Пап! – воскликнул я. – Что такое?! Где свистопляска?
– О-о! – откликнулась мать вместо отца. – Весной тут такая свистопляска вышла! Всем свистопляскам свистопляска! Пойдем на огород!
– Ага! – охотно поддержал её отец. – Пошли и покажем!
– А зачем идти на огород?
– Пошли, пошли!
– Его же нет и нет, – начала рассказывать мать на огороде, – пропал, и всё! Кто рад был этой пропаже, так это Рябчик! Он даже брехать стал как-то по-другому.
– Ага-ага! – подтвердил отец. – С радыстей!
– Ну! – согласилась мать. – Прям, можно сказать, с радыстей.
– Ну вы и фантазёры! – посмеялся я. – Собака брешет с «радыстей»!
– О! Не верит! Но его жа перестали мучить! – воскликнул отец. – Тут и со смехом забрешешь!