Страница 2 из 3
плач, смех, их буквы и рисунки.
Я листаю их темноту, испещрённую огнями…
Мне хочется спросить у золотого Будды:
чему ты улыбаешься,
паря невидящим взором поверх гордых пиков небоскрёбов,
там, где только многоточия птичьих стай?
Лишь ветер в ответ.
Золотая улыбка золотого ветра.
Так ты оказываешься один на один
со своей растворённой в незапамятном воздухе любовью –
как инок в испачканной осенью городской пустыне…
Там малиновый карлик солнце
крадётся по зеркалам витрин,
будто вдоль предначертанной в берёзовых рунах
изнанки событий…
Там хохот и боль, мелочность и величие,
красота и стяжательство, голод и вдохновение…
животный секс и запоздалая нежность
смешаны воедино…
Там скрипка рассвета и бутылочные осколки
вчерашнего счастья…
Там млечная опустошённость
измеряется концентрацией тишины
на единицу объёма твоего пространства…
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Время
Время оставляет скрученную бумагу,
дымок сигареты, огарок спички, никелированный
отблеск
какой-то вещи. И зрачок покусится, обманут,
на след в пространстве её, потерявшей облик.
Вода времени растворяет желанья,
торопливые фразы, смешок в промежутках оваций.
Вчера и завтра химерами в шёлковых латах
сгорают в навек неоконченном вальсе.
Времени нет. Это просто смещение мира
в сторону ветра, возникшего как обещанье.
Мыслепространство. Вода. Нагая квартира.
Солнце ушло на восток без записки прощальной.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Сюрреалистическое
Я уже не знаю, какие немые лица
по ночам извечный прибой
заставляют смолкать.
Но я доверяю свои тайны
всем, кто хочет их слышать.
И уже ничего, ничего, ничего
ни взять, ни отнять.
И уже ничего, ничего
ничего не запомнить.
Вспоминать нечем, но это –
просто побег
от тоскующих листьев,
запачканных воздухом сонным
и встречающихся
на поворотах рек.
На поворотах судьбы –
или это опять повторенье
города, голосов, безлюдности
и пробуждений
в холодном доме,
с одинокой перчаткой в холле,
листающей –
какие-то страницы, что ли?
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
* * *
О. Смирновой
Города – перекрёстки судеб.
Мы с тобой не жертвы, не судьи.
Мы с тобой – просто крики чаек
за окном над промозглым чадом.
Спит душа твоя среди лилий.
Чуть вздымается грудь залива.
И сквозь нас, как сквозь дымку в лете,
плывут голоса столетий.
Ты – дитя моё. Это значит:
не совсем я ещё растрачен,
лишь на неба клочки разорван,
на косынки, на смех и ссоры.
Ты меня на "Приморской" встретишь.
Будем жить. Ты и я. И третий.
Бог ли он или наш ребёнок –
все равно начинать с пелёнок
жизнь, о которой помнишь тем чаще,
чем меньше прячешься в настоящем.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Один из дней зимы
Приветствую тебя, мой день поспешный!
морозный день, чьи миги сочтены.
Сложи свои измятые надежды
на тумбочке, у края тишины.
Как ворох скомканных листов. Влетает
в проем январь, и тает день в руке.
Я в святцах осени найду, листая,
такой же первозданности букет.
И все же тихо угасай. Причудлив
твой в окнах раздосадованных взгляд…
А снег лицо моё опять жемчужит,
как маску вечности, пыля.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Весенний снег
Этот лёгкий весенний снег…
Этот долгий отказ от плоти,
ненасытной, а счастья – ломтик.
На губах – превращенья след.
Посмотри: разноцветный снег.
Превращайся в свои глаза,
расцветая в полкарты мира,
обретая бессмертье Рима.
Видишь – вьётся надежд лоза.
Тяжелеют твои глаза.