Страница 2 из 5
Терпение человеческое, впрочем, не безгранично. И когда мы уже подвели нашего друга один, десять, сто раз – в какой-то момент он скажет: «Все, хватит. Ты столько раз меня обманул, столько раз обещал исправиться, но ровным счетом ничего не изменилось. Нам больше не о чем говорить!» Но если человек и может так сказать, то Господь так никогда не скажет. И в этом заключается едва ли не главное чудо нашего общения с Богом: с Ним мы всегда, что бы ни произошло, можем надеяться на прощение. И исповедь – это и есть момент примирения с Богом, когда мы осознаём свою вину перед Ним, просим прощения, раскаявшись в том, что сделали, и принимаем решение изменить что-то в своей жизни. За этим следует труд исправления. И равно как и в отношениях с людьми, здесь от нас потребуются искренность и глубина покаяния.
Вина, раскаяние, изменение
В те или иные периоды церковной истории таинство Покаяния существовало в различных формах, видоизменяясь со временем. Сейчас мы имеем чин совершения исповеди, актуальный на сегодняшний день. Если бытие нашего мира продлится еще сколько-то столетий, возможно, этот чин еще каким-то образом изменится – это вполне закономерно, ведь и богослужение так или иначе трансформируется, больше или меньше. Но суть таинства Покаяния в течение веков остается неизменной.
Если разложить исповедь на «этапы», то они будут такими: осознание своего греха и вины перед Богом, раскаяние и сожаление о том, что этот грех допущен, покаянное обращение к Богу; устное исповедание своих грехов священнику и вслед за тем (хотя это может и предшествовать таинству) – реализация в жизни решения о том, чтобы к исповеданному вновь не возвращаться. И дальше – труд, необходимый для того, чтобы не приходилось каяться в тех же грехах снова и снова.
Время от исповеди до исповеди, по большому счету, должно проходить в этом труде. И если в какой-то момент человек понимает, что хотя и трудился, но, тем не менее, оступился в одном, в другом, в третьем, или же, наоборот, те грехи, в которых он принес покаяние, слава Богу, не повторялись, но были совершены какие-то другие, он вновь приходит к священнику.
В таинстве Исповеди должно происходить то, что святые отцы выражали словами Священного Писания: и рех: ныне начах (Пс. 76:11). Христианин как бы говорит себе: «Во всем, что было до этого момента, я раскаялся и теперь, как с чистого листа, намереваюсь начать свою жизнь заново (или – еще одно святоотеческое выражение – „положить начало“)». Формальное отношение к исповеди и ее профанация как раз заключаются в том, что человек просто «высыпает» все свои грехи перед аналоем с крестом и Евангелием, словно опрокидывая мусорное ведро над контейнером, не принимая никаких решений, не анализируя причины своих падений и не собираясь ничего всерьез в своей жизни менять. В таком случае он и дальше будет попросту копить новые грехи и снова приходить и говорить о них.
У нас на приходе была одна женщина, врач или медсестра, которая, говоря об исповеди, употребляла очень характерный глагол: «Я уже сдавала грехи». Безусловно, исповедь – это не «сбор и сдача грехов», как анализов в поликлинике, которые можно собирать и сдавать бесконечно. Таинству Покаяния предшествует борьба с тем недобрым, что в нас есть, а к кресту с Евангелием мы приходим с результатом этой борьбы. Почти всегда этот результат оказывается недостаточным. Тем не менее, исповедь для нас – это шанс и самим увидеть себя, и дать возможность священнику понять, меняемся мы в лучшую или худшую сторону или не меняемся вовсе.
Сегодня человеку, пусть и регулярно исповедующемуся, даже это дается с трудом. Если же он откажется от регулярной исповеди – жизнь свидетельствует о том, что его преуспеяние будет практически равняться нулю. Поэтому так велико значение исповеди для современного человека, так важна ее роль в становлении его христианской жизни.
Каким было покаяние святых
Почему это проблема именно нашего времени?
Если мы обратим свой взор в христианскую древность, то увидим вещи, которые нас удивят. Сегодня есть такое устоявшееся мнение: если человек тяжко согрешил и не прибегнул к таинству Исповеди, то он погибнет. Я не готов опровергать эту точку зрения, но хочу сказать о том, что истина этим утверждением не исчерпывается. Возьмем пример преподобной Марии Египетской (V–VI вв.): после многих лет поистине беззаконной и страшной жизни она приезжает в Иерусалим; желая войти в храм Воскресения Христова, наталкивается на непреодолимое препятствие, как бы на некую невидимую стену; в ее душе происходит переворот, она слышит повеление Божией Матери перейти Иордан, чтобы обрести там свободу. Мария идет в храм Иоанна Предтечи на берегу Иордана и причащается там, – при том, что тяжкие плотские грехи она совершала как минимум за день перед этим, плывя на корабле в Иерусалим. О том, что она принесла в церкви исповедь, не говорится ни слова. Затем будущая святая переходит Иордан, подвизается долгие годы в пустыне, достигнув немыслимой для человека степени святости; в конце жизни встречает авву Зосиму и рассказывает ему историю своих падений и своего обращения к Богу. Причем этот рассказ нельзя назвать исповедью или покаянием, потому что покаяние – это изменение человека, которое в данном случае произошло уже давным-давно: перед преподобным Зосимой стоит не жена-грешница, как она сама себя называет, а величайшая святая, в присутствии которой он ощущает свое собственное несовершенство и недостоинство. Собственно говоря, эта встреча и становится для аввы Зосимы ответом на его внутренний вопрос, чего он в своей подвижнической жизни еще не сделал и где лежат пределы христианского совершенства.
Мы можем взять другой пример – преподобный Павел Препростый[1] сидит перед входом в храм в одной из обителей в Нитрийской пустыне, мимо него проходят братия. Он видит их всех со светлыми радостными лицами, в присутствии Ангелов, и лишь один брат идет мрачный, страшный, и его окружают демоны, а Ангел-хранитель, следуя за ним поодаль, горько плачет. И преподобный не входит внутрь: он остается у дверей и молится об этом брате. Когда же по окончании службы все выходят из храма, он видит, что и у этого брата лицо светлое и радостное, и даже особенно светлое и радостное, и Ангел идет рядом с ним, а бес плетется вдали. Преподобный при всех останавливает этого инока и говорит: «Не сойду с этого места и тебе не дам сойти, пока ты не скажешь, что с тобой произошло? С чем ты шел, почему был таков и почему сейчас ты другой? Поведай об этом всем нам». И брат говорит: «Я долгое время жил в тяжком грехе, в падении (понятно, что речь идет о каком-то падении блудном. – Авт.). Но войдя в храм, я услышал слова пророка Исайи о покаянии: омойтесь, очиститесь… перестаньте делать зло; если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю (Ис. 1: 16–18), и понял, что я больше так жить не буду, что изменю свою жизнь. Я тут же пошел и причастился Святых Христовых Таин и вышел из храма с радостью»[2]. Ничего не сказано о том, что он был на исповеди, наклонил голову под епитрахиль и над ним была прочитана разрешительная молитва, – ни слова.
Мы можем видеть в истории древних монашеских обителей, что братия открывали своим старцам или даже друг другу то, что они совершали в своей жизни недолжного, греховного, и после этого шли и причащались Святых Христовых Таин. Момент, когда бы над ними совершалось таинство Исповеди в нашем понимании, не всегда прослеживается.
Таким образом, очевидно, что к той форме совершения таинства Покаяния, которая известна нам сегодня, мы пришли постепенно – в силу, безусловно, деградации церковной и христианской жизни как таковой (о том, как и почему менялась форма исповеди, мы еще скажем в этой книге). Но путь к выходу из сложившегося кризиса должен начинаться отнюдь не с попыток вернуться к изначальным формам таинства Покаяния, а с изменения нашей духовной жизни. Для того, чтобы от современной практики исповеди перейти к той, которая была в Церкви первоначально, нужно соответственно этому поменять свою христианскую жизнь.
1
Преподобный Павел Препростый – отшельник, ученик прп. Антония Великого (IV в.). Прозвание «Препростый» получил за свои простоту и незлобие. Безропотным послушанием, подлинным смирением в короткое время стяжал святость.
2
См.: Игнатий (Брянчанинов), сет. Избранные изречения отцов, преимущественно египетских, которых имена дошли до нас, и повести из жития этих отцов. Авва Павел Простый // Отечник. М.: Благовест, 2011. С. 302–304.