Страница 21 из 24
– О как!
– Даже если потом и не пригодится, а знания я все равно приобрету. Знаешь, как мама говорит?
– Знаю. Лишние знания лишними не бывают.
Подхватив вредную поговорку от Софьи, ее поминали все жители Кремля. От поварят до царевичей.
Языки болтали, а руки действовали. И фишки уже расставить успели, и вперед двинуться…
Елена прищурилась на доску. Да, вот сейчас она пойдет в атаку и пропустит одну удачную возможность. Пусть Саша за нее ухватится. Надо дать ему возможность выиграть. Все-таки в их связке он должен быть ведущим, а она – тенью за плечом брата. Как мама и дядя. Если она хочет добиться той же власти, что и мама, братец должен быть свято уверен в своем превосходстве. Ну и пусть.
Елене решительно не хотелось быть просто женой и матерью. Не понимала она этого. Сиди в тереме, носы детям вытирай… а жить как? И когда?
Кому-то для счастья больше и не надо, чем за счетами следить да дворню гонять, а ей вот хочется. Не так, как в Европах, нет. Там, говорят, бабы до полного бесстыдства докатились, чуть ли не мужиками переодеваются да по полям скачут, амантов меняют, что те перчатки…
Неправильно это. Не по-людски.
А вот стоять за плечом у брата, как ее мама…
И Софья в последнее время отличала девочку. Давала ей читать то договора, то законы, то устав армии (хотя к чему бы последнее малышке?!), спрашивала, что Елена поняла, как бы девочка поступила, – и та старалась. Объясняла, отвечала, думала…
Все дети Софье были дороги, но старшие мальчики больше тяготели к миру цифр и науки и проводили больше времени в Университете. А вот дочь… В ней Софья видела продолжение себя. И надеялась не разочароваться. Пока Елена повторяла ее путь. Приручала брата, училась, работала над собой. А вот что будет?
Бог ведает…
В Архангельске посольство задержалось ненадолго, уже через три дня выехав в Москву. Пока не зарядили дожди, пока хороши дороги…
Да, дороги. Это было первым, что поразило кардинала Руффо, первым, о чем он напишет в своих мемуарах. Дороги, построенные по типу римских, даже лучше, потому что шире, прочнее, на них легко может разъехаться четыре телеги… Зачем?! В Европе таких не было, а здесь – вот?
На этот вопрос легко ответил тот же переводчик. Так и так, дороги строят по приказу государя Алексея Алексеевича. Именно такие. Зачем? Царю виднее. Но эти дороги обеспечивают людям работу и заработок. Бывает ведь так, что, не в силах терпеть, бежит от своей жизни человек. Или оказывается на дне жизни?
Вот таких и отправляют на строительство дорог. Кормят, поят, платят деньгу – и не такую уж маленькую. После пяти лет на строительстве дорог спокойно можно купить себе домик.
Есть и другой вариант – когда человек совершил какое-либо преступление не из особо тяжких. Что его – в остроге держать? Или уродовать? Нет уж, приятель, принеси-ка пользу государству. И опять – на дорожные работы. Таким платят сущие гроши, но в течение установленного срока они все равно получают деньги. А потом – на свободный выбор. Хочешь – останься, еще поработай, как вольнонаемный, хочешь – уходи. Чаще остаются. Женятся, семьями обзаводятся…
Побеги? Бунты? А зачем? Людей не притесняют, не бьют. Просто не заработал – денег не получишь.
Преступники? Ну, действительно опасных туда не направляют, а всякая шелупонь на серьезное сопротивление не способна. Опять же, трактиры…
Второе, что поразило кардинала, – трактиры. Бывал он в таких в Европе. Грязь, мыши, крысы, тараканы, солома несвежая под ногами валяется, а чем кормят… Ей-ей, иногда начинаешь верить в печальную судьбу пропавших путников.
Те трактиры, которые стояли вдоль государевой дороги, были совершенно иными. Золотистые срубы с добротно покрытой крышей, яркие вывески, а внутри!
Кардинал был неглуп и понимал, что телесная чистота не обязательно от дьявола, но чтобы вот так?
Скобленые дощатые полы, чистая, пальцем проведи – заскрипит, посуда, добела оттертые столешницы и даже салфетки! Салфетки!!! Коих иногда и у баронов победнее на столах не было!
Кардинал специально просил останавливаться то в одном трактире, то в другом, но различий нигде не было! Строились по одному приказу, по одним чертежам, добротно и аккуратно, хозяева платили налог короне, обязались содержать лошадей для государевых нужд, кормить бесплатно гонцов (только гонцов, остальных, будь там хоть трижды боярин, могли и попросить), да и сами хозяева…
С одним кардинал даже умудрился побеседовать.
А дело было так. Они как раз решили остановиться пообедать. Слуга, поднесший им воду для омовения рук, случайно споткнулся, и жидкость плеснула на пол. А хозяин рявкнул на него – по-французски!
Тут же извинился перед господами за неуклюжесть деревенского дурачка, пригласил проходить и располагаться, но кардинала уже заело любопытство. И он пригласил хозяина отобедать с ними. Тот глянул на толмача – и отказываться не стал.
Звали хозяина Пьер Летелье, был он французом, причем православным, и жил на Руси уж лет двадцать. Приехал сюда еще при Алексее Михайловиче, послужить в полку, и служил честно, пулям не кланялся. Женился тут, окрестился, стал православным, даже деньжат прикопил. Участвовал в кампании со шведами, там и ногу потерял, хорошо хоть, чуть повыше колена. Так бы спасти попытались, да сустав раздробило.
Ногу ему отняли, и Пьер, которого на Руси быстро переименовали в Петра, задумался, как жить дальше. Воевать-то он умел, а остальное? Надолго ли сэкономленных денег хватит? Милостыню просить не хотелось, а тут в их лазарет явились ребята из государевой школы. Из Дьяково!
Вот тут кардинал и насторожился. Про этих государевых воспитанников ходило много слухов, но что они делают – не знал никто.
По словам Пьера выходило, что молодые, лет тринадцати-четырнадцати, ребята составляли списки. Имя, прозвище, где служил, за что пострадал… Расспрашивали, что делать человек далее будет… Пьера тогда тоже расспросили. Он и ответил честно, мол, служил лет уж пятнадцать как, а теперь что и делать – не ясно.
А спустя месяц к нему и пришли. И предложили поехать сюда, трактиром заведовать. Трактир этот его собственный. Сначала-то он побаивался, а потом, когда прибыл, осмотрелся, продал свое подворье да и выкупил трактир у казны. И ему с семьей тут места хватает, и тихо тут, и буянить никто не буянит – в охране-то у него такие же отставные вояки!
Пару раз шиши налететь пробовали, так им досталось, что по сию пору, небось, в остроге чешутся. Когда в трактире с десяток крепких мужиков да каждый знает, с какого конца за оружие браться… Так-то охрана здесь постоянно не живет. Тут деревенька рядом, там кое-кто из отставников уже себе и жен приглядел, уж и дети пошли. Живи да радуйся.
Продовольствие казна поставляет хорошее, цены умеренные, один раз, было, привезли ему кислое вино, так он знал, кому словечко шепнуть, – месяца не прошло, на хорошее заменили. Еще и деньги возвернули, подрядчик-де оказался вороватым. И что людям надо?
Ведь дали ж возможность заработать, так захотелось умнику не две копейки с гривенника получить, а пятак. Вот и погорел, что та свечка. А так – жить и работать можно. И хорошо жить.
Чистота?
Да, это обязательное условие государево. За грязь и свинство и оштрафовать могут. Поднимут подати в три раза, а это уж тяжело покажется. Есть список, который исполнять надобно, – вот Пьер и старается. Например, нужной домик сделал на заднем дворе, облегчаться можно только там, будь ты хоть и боярин, а за свинство и ответить можно. Тем же рублем.
Рукомойство обязательное. Чистота – раз в неделю, хочешь не хочешь, вся таверна должна быть со щелоком выскоблена. Ежели кто из государевых людей избяного зверя, таракана, увидит али крысу какую – Пьер немалый штраф заплатит. Готовить только свежее, тухлятиной людей не кормить. Коней содержать… Ну, это уж было оговорено.
Спервоначалу тяжко было, потом Пьер привык – и понял, что так-то оно лучше. В чистоте и дети меньше болеют, и животные… Да и те, кто останавливаются, мало ли что с собой принесут. Вон, у двери веничек. Считай, сейчас сухо, а осенью-зимой кто войдет, обязательно грязь обметет, а то и сапоги обмоет, чтобы навоз не нести в дом.