Страница 19 из 26
Последний раз Полина, причастившись, что-то заподозрила и, уже запив, специально вернулась, чтобы получше рассмотреть местного батюшку. Наконец признала и на весь храм закричала:
– Ой, дедушка! Это мой дедушка!
Алиса – девочка сдержанная и предпочитает не выказывать ни своих мыслей, ни чувств. Кому-то чужому разговорить ее практически невозможно, а станешь надоедать, отвернется и будет молча заниматься своими делами. В то же время она внимательна и способна видеть то, чего не замечают другие. Вечером может взять лист бумаги и в подробностях нарисовать впечатления, оставшиеся от уходящего дня. Полина – ее прямая противоположность. Озорная, подвижная, если она чем-то занимается, значит, все вокруг должны заниматься тем же самым.
Не знаю, как она в свои четыре с половиной года понимает историю о Христе. Однажды в одном из черногорских монастырей, когда девочки вместе с мамой и бабушкой выходили из храма, бабушка спросила:
– Алиса, тебе понравились фрески?
Девочка молча кивнула головой: да, понравились.
– Полина, а ты что скажешь?
Полинка вздохнула:
– Бедный Христос!
Помню, как однажды ее сверстница, возмущенная человеческой неблагодарностью, расплакалась у нас в храме, стоя возле распятия, и, глотая слезы, произнесла:
– Эх, люди! А Он их хлебом кормил!
Алиса пока еще ни разу не рисовала распятия.
Сидим вместе с Полиной и рассматриваем фотографии общегородского пасхального крестного хода. На снимках, как обычно, возглавляя крестный ход, впереди идут священники в ярко-красных праздничных облачениях. Перед ними – матушки монахини и стайка воспитанниц монастырского приюта в похожих платьях. За батюшками следует народ. Людей много, крестный ход растянулся на несколько сотен метров.
– Полина, кто это? – спрашивает дедушка.
– Это христосы, – показывает малышка на священников в облачениях. – Это (на монахинь) – поклонники. – А народ, по ее классификации, называется «паломники».
Полина сама – непременный участник всех крестных ходов, совершаемых у них на приходе. Ей нравится идти рядом с клиросом и подпевать певчим.
– Я люблю петь. Я пою так… – И она вытягивает губки. – У-у-у…
Бабушка разговаривает с внучками и рассказывает им о планируемом у нас на приходе крестном ходе.
– Приезжайте к нам, пойдем все вместе. Только заранее приезжайте, мы с вами тропарики учить будем. Когда отправимся крестным ходом, будем петь тропарики.
– Бабушка, я умею петь бабарики! – тут же кричит в ответ Полинка и начинает: – «Что такое доброта?.. А на мне большие башмаки, это – барбарики!.. Чтобы звезды достать, надо стать добрее… девочки и мальчики, сладкие, как карамельки, а на мне большие башмаки!» Вот, бабушка, я умею петь барбарики!
Бабушка смеется и поворачивается ко мне:
– А ведь по сути она права. Хочешь дотянуться до Небес, становись добрее. В тропарях об этом так и говорится.
Вернувшись домой после многодневных паломничеств по черногорским храмам и монастырям, Поля с мамой и Алисой заехали помолиться в одну из церквей недалеко от Москвы. Хорошо сохранившийся старинный храм, совсем недавно отреставрированный, с поновленными фресками. Очень красивый. Внутри никого, одна только старушка дежурит за свечным ящиком.
Все втроем они идут от иконы к иконе. Мама рассказывает детям о святых, девочки крестятся и ставят свечки на подсвечники. Уже перед тем, как им выходить, старушка, умилившись на усердно кланяющуюся маленькую Полинку, спрашивает:
– Ну что, девочка, понравилась тебе наша церковь? Правда, красивая?
– Да, – соглашается та, – только христоса у вас нет.
Не ожидавшая услышать подобного ответа, бабушка обомлела. Ничего себе! Оказывается, Христа у них в церкви нет! Ладно, если бы это сказал кто-нибудь другой. Взрослый скажет, только воздух сотряснет, а дети – нет. Через детей Сам Бог говорит! Некоторые подвижники, люди святые, когда их спрашивали, как узнать волю Божию, даже советовали: «Ты прежде помолись, потом выйди из дому да спроси у первого попавшегося тебе ребенка: „Скажи, как мне в этом случае поступать?“ Как он тебе ответит, ты так и делай».
Бабушка полдня только и делала, что молилась. И каноны вычитала, и акафисты, чего только не прочитала, кому она только не молилась! Спросила дитя, а та ей: «Христа в вашей церкви нет!» Ай-ай, что же делать?! Вот ведь беда-то.
Хорошо, Полинина мама, увидев, как сокрушается старый человек, мимо не прошла и все той объяснила:
– Матушка, не волнуйтесь! Это она так священников называет: христосы. Получается, она вам и ответила, мол, все хорошо у вас в храме, вот только батюшки она не увидела.
Как старушка обрадовалась! Взяла она Полю за ручку, подвела ее к фотографии отца настоятеля, что висела здесь же на информационном стенде, и давай объяснять:
– Вот, смотри, – показывает она на фотографию, – это батюшка. А это… – показывает в сторону иконы Спасителя, – это Христос. Батюшка не Христос, а Христос – это Бог. Поняла?
Полина подтверждает, теперь ей все понятно. И только на самом выходе кричит, обращаясь к дежурной:
– А мой дедушка тоже «Христос»!
Мама подталкивает девочек к дверям:
– Пошли, пошли.
Полина идет и машет бабушке ручкой, пока-пока, бабушка. Алиса следует молча, улыбаясь, как это умеет делать только она одна, своими от рождения мудрыми карими глазами.
Рассказики побольше все из того же дедушкиного блокнота
Баба-яга
Маленькая Маша стоит у себя в комнате на подоконнике. Девочка смотрит в окно, ей интересно, что там на пустыре делает эта прежде незнакомая ей бабушка. Маша знает всех старушек своего двора. Когда тепло, они спускаются вниз со всех девяти этажей их дома и усаживаются на скамеечках возле подъездов.
Эта бабушка у них во дворе появилась совсем недавно. Мама сказала, дядя Сережа с восьмого этажа перевез к себе свою старенькую маму. До этого она жила в глухой деревне где-то в Тамбовской области. Теперь ей уже тяжело жить одной, вот дети и привезли ее в город. Слушая маму, Маша недоумевала, как можно про дядю Сережу говорить «дети»? Ведь он совсем старый.
Новая бабушка девочке не понравилась. Другие старушки, посмотришь, такие гладенькие, аккуратненькие, за собою следят, седину подкрашивают. А эта какая-то сучковатая, по-другому и не скажешь, сгорбленная, некрасивая. А еще лицо у нее в бородавках, и руки вот длинные, точно у Бабы-яги. Маша так и стала называть новую соседку «Бабой-ягой». С подачи ребенка и взрослые иначе как Бабой-ягой маму дяди Сережи тоже не называли.
Старые люди частенько ходят, опираясь на палочки, Баба-яга тоже ходила с клюшкой. С самой настоящей хоккейной клюшкой. И не было ничего смешнее, чем наблюдать за несуразной старухой с хоккейной клюшкой в руках. Машу так и подмывало спросить: «Бабушка, а про коньки что же забыли?»
Баба-яга недолго сидела на лавочке со своими сверстницами. Вскоре она перестала проводить время в бесконечных разговорах и принялась искать себе дело. Сперва она кружила вокруг дома, потом ее стали замечать прогуливающейся по соседней улице и по дороге в направлении дач.
За домом, где жила девочка Маша, раскинулся пустырь. Там дальше за ним и по бокам начинались новые красивые коттеджи, стоящие в окружении высоких металлических заборов. А на самом пустыре уже не первый год существовала стихийная свалка. Не помойка, нет, мусор народ несет дальше за пустырь в специальные мусорные контейнеры, а именно свалка.
В свое время люди, получая квартиры, начинали их немедленно ремонтировать. Одни стены ломали, другие строили. Мусор вытаскивали и складывали здесь же, рядом с домом, рассчитывая, что когда-нибудь они его обязательно вывезут, но не вывезли.
Чего там только не валялось! Куски пенопласта, старая пленка, битый кирпич, срезанные после ремонта трубы, покрашенные в характерный зеленый цвет. Потом трубы кто-то собрал и сдал в металлолом, а все остальное продолжало лежать на своих местах.