Вопреки всему

Они увидели друг друга снова только раз, в последний раз – в суде.

Бен так и не узнал, что же случилось часом раньше, до прихода полицейских…

Светлое пятно накрыла чья-то тень, видение пропало, и Бенджамина вывел из задумчивости негромкий голос Кэрола.

Теперь они делили камеру втроем. С трудом переставляя ноги, юноша кое-как добрался до окна, чтобы увидеть залитое серебристым лунным светом ночное небо и далекий горизонт.

– Правда ли, что где-то существует рай? – с тоскою прошептал он, словно обращаясь к самому себе.

– К чему ты это? – проворчал Мэттью из своего угла. – А-а-а, понимаю, куда ты клонишь, – протянул он, с шумом втягивая воздух, точно понюшку табаку. – Я носом чую, что ты задумал. Жить надоело, так?

– Да разве это жизнь?! – с горечью воскликнул Билли, резко отвернувшись от окна. Он замахнулся было, словно хотел ударить кулаком о стену, но его ладони горели, стертые до крови рукоятью тяжелого молотка. Короткое, как выстрел, эхо его голоса глухо замерло под низким потолком. Прерывисто дыша, Билли настороженно прислушался, как будто ожидал ответа.

Лицо Мэттью с глубокими тенями вместо глаз, призрачно белело в полумраке, напоминая собою череп мертвеца.

Найдется ли на свете хоть один живой, который, будучи в здравом уме и трезвой памяти, ответит утвердительно на этот риторический вопрос? Молчание, невыносимое, гнетущее, как воздух в комнате больного, заполнило собою камеру.

– Мне дали двадцать лет! – исступленно крикнул Билли в темноту. – Двадцать лет!

Голос его сорвался на самой высокой ноте, так и не долетев до неба, от которого он с трепетом ожидал спасения. Вместо сочувствия и утешения до него донесся вдруг приглушенный смех – так мертвые в своих могилах смеялись бы над муками живых… если б могли.

– Не больно-то много, – с завистью заметил Мэттью. – Будь у меня такой же срок, я бы давно уже вышел на свободу!

Ошеломленный, Билли пошатнулся и присел на нары. Но его не особо утешили откровения старого каторжника.

– На родине я мало что имел, но все же принадлежал себе. А здесь… Даже в доме коменданта – это судий ад! – угрюмо пробормотал он, глядя перед собою в пол.

– Молчи! – сурово оборвал его Мэттью. – Ты еще не видел ада! Кстати, за что тебя прогнали?

Юноша медленно поднял голову, и его глаза сверкнули в темноте:

– За то, что однажды позволил себе вспомнить, что я человек, – вымолвил он с усилием.

– Напрасно! Теперь придется пахать, как вьючное животное, – резонно рассудил Мэттью и лег.

Билли снова согнулся, обхватив руками свои длинные худые ноги. Тело его, словно придавленное тишиной и мраком, уже не содрогалось, только пальцы время от времени нервно сжимались, выдавая внутреннюю борьбу.

Даже после изнурительной работы, находясь в сознании, человек поневоле продолжает размышлять, как и не может не дышать, пока живет. Бенджамину была знакома каждая из этих мыслей, что в лихорадочном смятении неудержимо мечутся в мозгу, порой до самого утра, минута за минутой, отнимая у заключенного его недолгий отдых. Днем их обычно заглушают окрики и удары надзирателей, а ночью, обретая силу, они сталкиваются в неистовом, безумном поединке, и в итоге их остается только две: «бежать» и «умереть». Не перерастая в действие, ограниченные тесным пространством разума, они и впрямь способны довести до сумасшествия.

Бен видел в Кэроле себя – неопытного, юного, наивного, словно ребенок, без единой раны на теле и душе впервые брошенного на растерзание каторжной жизни. Сколько раз его пытались уничтожить – растоптать, стереть, как личность, укротить, как зверя, даже не подозревая, что удары только закаляют его стойкость, которая впоследствии послужит ему оружием. Плеть опускалась на его спину несколько сотен раз, не считая ежедневных понуканий, но он остался человеком. Это казалось мифом, вымыслом, но было правдой, потому что Баркер ни на миг не переставал любить. В то время, как реальность беспощадно убивала, не оставляя шанса на спасение, воспоминания, незамутненно-чистые и светлые, многоголосым эхом призывали его жить. Люси, прекрасный золотоволосый ангел с ясными глазами, полными тоски и нежности, стояла перед ним с ребенком на руках. Два самых дорогих ему, хрупких и беззащитных существа – Бенджамин никогда не смог бы их предать! Что стало бы с ним, будь он совершенно одинок на этом свете?..

Рядом скрипнули нары, и в темноте чуть слышно прошелестело: «Умереть!»

Бенджамин приподнялся и всем телом повернулся в сторону, откуда доносился звук.

– В карцере ты сопротивлялся до последнего и звал на помощь, – напомнил он. – Тогда ты показался мне умнее!

– Я буду благодарен тебе всю жизнь! – встрепенувшись, воскликнул Билли, но его последние слова прозвучали как-то вяло, неопределенно.

– Всегда есть кто-то, кто ждет тебя. Там, по ту сторону океана. Помни об этом. – Обычно твердый, суровый голос Баркера внезапно выдал его глубокую печаль.

– Я сирота, – ответил юноша. – Меня никто не ждет.

– Послушай, – Бенджамин всмотрелся в темноту, стараясь разглядеть его лицо. – Я защитил тебя не для того, чтобы сейчас позволить умереть. Твой срок немалый, но все же у него есть конец.

– А твой? – Голос Кэрола невольно дрогнул, словно он заранее предчувствовал ответ.

Бенджамин редко говорил о приговоре, который роковым клеймом впечатался в его сознание. Он знал, что кроме жизни ему больше нечего терять, и ясно помнил слово, произнести которое было нелегко. Иные с гордостью его выкрикивали, похваляясь перед товарищами – у Бена их бахвальство вызывало отвращение.

– Пожизненно, – тихо, без жалобы, без злобы сказал он и замолчал.

– Но неужели отсюда невозможно убежать? – не унимался Билли.

– Я верю, что возможно. Но это не так просто: я пытался пять раз – и не смог!

Кэрол был окончательно обезоружен, сдавленный, протяжный стон вырвался из его груди. Неподвижно глядя в пустоту, он судорожно искал последнюю лазейку, через которую неуловимо сможет выскользнуть на волю, если не тело, то душа.

– А если… – зашептал он вдруг, придвинувшись как можно ближе к Баркеру. – А если я сделаю вид, что убегаю? – Его глаза сверкали в темноте каким-то странным нездоровым блеском, а в голосе звучала дикая, отчаянная решимость обреченного.

– Тебя застрелят! – быстро ответил Бенджамин, схватив его за руку.

– Эй, Билли, может, хватит уже без толку трещать? – не выдержал, в конце концов, Мэттью, который поневоле слушал весь их разговор. – Я повидал немало таких героев, что вешались на собственных цепях и разбивали себе головы о стену – только чаще на словах. Думаешь, это так просто – взять да умереть по своей воле? Поверь моему опыту: смерть просто омерзительна, когда смотришь на нее в упор. Люди, страдавшие побольше твоего, отступали, едва завидев ее костлявый лик. И это не трусость, а прозрение!

– Разве не легче сразу умереть, чем продолжать такую жизнь? – с досадой спросил его Билли.

– Лучше, – пожав плечами, согласился Мэттью, – но не легче. Нет, человек устроен так, чтобы терпеть и выживать – назло врагам. С природой не поспоришь! Осужденные на смерть – другое дело, им ничего не остается, кроме как мужественно встретить свой конец. Но если от тебя, хотя б на йоту, зависит выжить, ты не сдашься. Ты будешь до последнего зубами и когтями сопротивляться смерти, и неважно, чего при этом хочет разум. Послушай, мальчик, если тебя не приучили засыпать без сказки на ночь, так и быть, я расскажу тебе одну историю, после которой ты надолго присмиреешь, не будь я Мэттью Гроу!

Устроившись на нарах поудобнее, старик немного помолчал, прокашлялся и начал:

– Это было двадцать пять лет назад, на Земле Ван-Димена**, в Макуори-Харбор… В самом ужасном месте ссылки из всех, где довелось мне побывать. Каторжники шли на любой риск, только бы удрать оттуда. И вот однажды ночью мне удалось бежать. Я оторвался от погони, скрывшись в зарослях густого дождевого леса, и около недели блуждал по бушу, сам не ведая, куда иду. Я продирался через колючие кустарники, едва не утонул в болоте… а впереди были все новые преграды, ямы, пропасти – суровая, бесплодная земля, где выживают лишь змеи и гиены, где даже дьявол – сумчатый***! Я ел только, когда не мог подняться, стараясь как можно дольше растянуть запасы пищи, которую захватил с собой. На пятый день еда закончилась. Я был один среди непроходимых дебрей – изможденный, голодный, но свободный! Упорно продолжая путь, я убеждал себя, что смерть не самое ужасное, что может произойти со мной… Через два дня меня поймали. Тогда я, как безумный, почти обрадовался этому!