Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 47 из 65

— Ну, и приехала она, синьора-то? — спросил Чекко.

— А как же, — отозвалась нищенка. — Недели не прошло, как приехала. С дочкой. Хорошенькая такая девчурка была. Я ее все на ноге качала. Бывало, прибежит ко мне: «Бабушка, покачай!..»

Нищенка замолчала, опустив голову, то ли задумалась, то ли задремала, захмелев.

— А деньги-то, деньги-то как к тебе попали? — спросил Чекко, чувствуя, как им, помимо его воли, овладевает необъяснимое волнение.

— А? — встрепенулась нищенка. — Деньги? А вот так. Живем мы с ней, можно сказать, душа в душу, вдруг бац — приходит как-то под вечер синьор Алессандро. Будто невзначай. Потом еще, еще. Зачастил, чуть не каждый вечер… Не ко мне, понятно, к синьоре. И так-то он ее обхаживал, так ластился, — ну голубок и голубок! Сперва она будто сторонилась, потом, гляжу, оттаяла. Известно, сердце не камень. Но вот однажды ушла она из дому, как сейчас помню, ранним-рано. Веселая. Погляди, говорит, за дочкой. А вернулась сама не своя. Приходит ко мне и говорит: «Вот тебе, говорит, ларец, здесь пятьсот флоринов, не оставь, говорит, дочку». Я, понятно, всполошилась, кинулась к синьору Алессандро. Так и так, говорю, неладно что-то. Прибегаем назад, а она, сердешная, при последнем издыхании.

— Умерла? — крикнул Чекко.

— Ты слушай! — продолжала Графиня. — Синьор-то Алессандро сразу, конечно, к ней кинулся, а она как закричит! Отойди, говорит, от меня, окаянный. Я, говорит, теперь все знаю. Что ты моего мужа загубил. Но все равно, говорит, я тебе не достанусь…

— Как ее звали? — охрипшим голосом проговорил Чекко. — Как звали синьору, не помнишь?

— Почему не помню? Помню, Матильде ее звали, царствие ей небесное.

Сиенец побледнел как смерть, покачнулся, потом поднялся и, словно пьяный, неверной походкой поплелся к двери. Собака, видя, что хозяин уходит, тоже вскочила на ноги, взяла в зубы чашку для сбора милостыни и, волоча за собой веревку, пошла следом.

— Ты куда? — крикнул горбун. — Разве сейчас кто подаст? Такая заваруха в городе…

Чекко не оглянулся. Спотыкаясь, он добрался до порога и вместе с собакой скрылся за дверью.

Пока несчастный сиенец, оглушенный, раздавленный страшной новостью, бредет по улице, сам не зная куда, вернемся в дом Сальвестро Медичи, где хозяин, уже совершенно одетый, чисто выбритый, сидит за столом в нижней зале, отведенной под трапезную, с аппетитом расправляясь с холодным цыпленком, в то время как его ранний гость, Джорджо Скали, по своему обыкновению разодетый, как павлин, в волнении бегает из угла в угол, проклиная в душе медлительность хозяина дома.

— Да успокойся ты, ради Христа! — проговорил Сальвестро, которому начала уже действовать на нервы беготня приятеля. — Сядь, подкрепись.

— Не понимаю я тебя! — останавливаясь перед столом и высоко поднимая плечи, воскликнул Скали. — Там черт его знает что творится, а ты… С цыпленком этим… Если уж они вбили в свои дурьи башки, что выберут своего гонфалоньера, так будь спокоен, выберут, нас дожидаться не будут.

— Ты, видно, полагаешь меня за ребенка, — с еле заметным раздражением в голосе сказал Сальвестро. — Ужели ты думаешь, что я не принял своих мер? На площади мои люди. Время от времени они доносят мне обо всем, что там делается. К тому же во дворце наши друзья — Томмазо Строцци и Бенедетто Альберти. Разве они допустят, чтобы выбрали кого-нибудь, кроме тебя? Нет, Джорджо, мы явимся на площадь в нужный момент, не раньше и не позже.

В эту минуту в залу без стука и без доклада вошел человек, по виду похожий на чомпо, в оборванной одежде, которая, однако, совсем не вязалась с его холеной бородой.

— Ну, что я тебе говорил? — воскликнул Сальвестро, кивнув в сторону оборванца. — Рассказывай, Грифо.

Грифо поклонился и подробно доложил о том, что советы приняли петицию чомпи, что восставшие, заполонившие всю площадь перед дворцом, требуют, чтобы приоры и Гонфалоньер Гвиччардини покинули дворец, так как хотят, чтобы там находились те приоры, которых они сами выберут.

— Вот видишь! — воскликнул Скали.

Сальвестро пожал плечами.

— Ну и что! — сказал он. — Разве мы не этого хотели? Может, ты мечтаешь, чтобы остался Гвиччардини? В одном ты прав: пожалуй, пора собираться.



Он хлопнул в ладоши, и на пороге появился слуга, но не один, а в сопровождении Алессандро Альбицци.

— Господи боже ты мой! — воскликнул Сальвестро, не на шутку встревоженный внезапным появлением шерстяника в такое неурочное время. — Что-нибудь случилось? Впрочем, что бы ни случилось, — поспешил добавить он, — я рад видеть вас в своем доме.

С этими словами он подошел к Альбицци и дружески обнял его за плечи.

— Джорджо, — проговорил он, обернувшись к Скали, который важно отвечал на поклон Альбицци, — у нас с синьором Алессандро кое-какие дела, ты не обидишься, если мы минутку поговорим наедине?

— Ради бога! — ответил тот. — Только не забудь, что нам надо торопиться.

— Нет, нет, я помню, — пробормотал Сальвестро и, отойдя с Альбицци в нишу окна у противоположной стены, вопросительно взглянул на своего раннего гостя.

— Он боится, — едва сдерживая себя, тихо проговорил синьор Алессандро, — пошел на попятную, негодяй, тварь неблагодарная! Боится, что его прикончат его же сородичи, эти вонючие чомпи…

Сальвестро понял, что речь идет о Микеле ди Ландо, надсмотрщике из мастерской синьора Алессандро, которого решено было держать как запасного кандидата на место гонфалоньера справедливости.

— Где он сейчас? — спросил Сальвестро.

— Здесь, — ответил Альбицци. — Сам не знаю, как мне удалось привести его сюда. Дело такое тонкое и важное, что пришлось самому…

— Флоренция не забудет вашей преданности и решительности, — проникновенно сказал Сальвестро. — Идем к нему.

Кивнув ничего не подозревавшему Скали, он взял Альбицци под руку и с веселым и беззаботным видом направился к дверям.

Микеле ди Ландо сидел на скамье в кордегардии, рядом с клетушкой привратника. Увидев входящего Медичи, он вскочил на ноги и поклонился.

— У меня нет времени на разговоры с тобой, — сказал Сальвестро, не замечая его поклона. — О награде поговорим во дворце. В обиде не будешь. Теперь слушай внимательно. Ты сию же минуту пойдешь на площадь и станешь в толпе неподалеку от знамени гонфалоньера. Сейчас оно в руках у Бетто ди Чьярдо, аппретурщика, ты его знаешь. Когда увидишь меня на балконе, следи внимательно за моей правой рукой. Как только я выну платок и вытру лоб, смело подходи к Бетто и бери у него знамя. Что говорить, ты знаешь. И не вздумай улизнуть. Я найду тебя, куда бы ты ни спрятался, и тогда, клянусь святой троицей, ты позавидуешь мертвым.

С этими словами он повернулся и, не дожидаясь ответа Ландо, вместе с Альбицци вышел из комнаты. На пороге привратницкой они простились. Синьор Алессандро отправился домой, а Сальвестро поспешил назад, в трапезную, где, как сообщил ему слуга, его дожидался человек, специально посланный приорами.

Посланцем приоров оказался нотариус самого гонфалоньера Гвиччардини, сер Бальдо Брандалья. В самых драматических выражениях описав отчаянное положение, в котором оказались приоры, осажденные в своем дворце тысячными толпами чомпи, он от имени приоров попросил Сальвестро прислать солдат для защиты дворца.

— Дорогой мой сер Бальдо, — с сокрушенным видом ответил Сальвестро, — я бы давно уже послал на защиту дворца половину нашей армии, если бы она у нас была. Но у нас ее нет. Господа приоры не хуже моего знают, что все наши солдаты заняты сейчас в Романье.

— А те сто двадцать солдат, что охраняют дома членов комиссии Восьми войны? — возразил нотариус. — Они-то, слава богу, не в Романье, а здесь, во Флоренции.

Сальвестро пожал плечами.

— Ну, если столь малочисленный отряд поможет приорам удержаться во дворце, — сказал он, — я всегда готов предоставить его в распоряжение гонфалоньера справедливости. Возвращайтесь, друг мой, успокойте приоров и сообщите им, что я тотчас соберу всех солдат, какие есть в городе, и сам приведу их во дворец… Эй, кто-нибудь! — крикнул он, подойдя к двери. — Позвать капитана Ардуино!..