Страница 3 из 11
«Все вокруг меня складывается омерзительно не представляешь мой Саб сколько мне пришлось вынести и одному Богу известно какие муки мне еще придется вытерпеть». Конкретно о своей жизни в бессвязном первом письме, да и в последующих, Пабло сообщал немного, если не считать удивительного признания, которое следовало хранить в тайне. Но постепенно Саб более-менее уяснил для себя обстоятельства последних лет.
Весной этого года жена Пикассо Ольга подала на развод и наняла дорогого адвоката. Публичный скандал, опись имущества – и особенно перепись и затем «арест» картин и даже рисунков в мастерской – изводили Пабло и оскорбляли. Дело было не в его чувствах к Ольге, друзья сказали Сабу, что у Пабло есть постоянная любовница, очень молодая: ее имя было никому не известно, Пикассо умел хранить свои секреты.
Тогда почему Пабло воспринял развод как крушение, угрожающее его дару? Обычные суеверия испанца у Пабло были преумножены русскими предрассудками, воспринятыми от жены: Пикассо пугало, например, что они с Ольгой венчались в православной церкви и ортодоксальные небеса могут покарать его за развод. Хотя очевидно, что Пабло согласился на венчание оттого, что никогда не был ревностным католиком. Кроме того, Ольга Пикассо, измученная ревностью, часто проклинала его, грозя Пабло небесными карами на французском, русском и испанском. Пикассо также всерьез опасался, что Ольга способна наслать на него порчу или наговор, обратившись к русским колдунам или прибегнув к цыганской магии: с молодости он видел в болезнях явление не физиологическое, а мистическое. Саб помнил, как они в свое время обсуждали «роковую» скарлатину бедолаги Касагемоса, их общего друга юности.
Вторая причина творческого паралича – прежняя царственная отстраненность Пабло от государства, у него это до сих пор получалось. Ребенком Пабло был окружен обожанием пяти женщин: кроме матери и бабушки, две родные тетки и няня исполняли все, что взбредет в голову маленькому художнику. Он хотел только рисовать и не желал сидеть на уроках, в итоге аттестат об окончании начальных классов ему просто купили – ни читать, ни писать ребенок толком не научился. Зато рисовал он как взрослый; видя его безусловный дар, отец, скромный музейный работник и преподаватель рисования, прощал Пабло все. Потом от давления социума Пабло продолжали защищать родители и состоятельные родственники. Он мог бросить занятия в престижной Скуоле Мадрида или оставить квартиру, за которую родителями было уплачено на год вперед, переехать в другой город, – ему это все позволялось. Когда он окончательно перебрался во Францию, у Пикассо появились добровольные помощники – друзья и женщины. Рыжая Фернанда была в этом особенно сильна, помнил Саб. Она стала подругой Пабло, когда он был нищим и дико несчастным, переживая самоубийство своего лучшего друга Касагемоса. Сильная, смешливая красавица Фернанда помогла Пабло не только пережить депрессию, устоять, но и подняться. Потом к друзьям и женщинам присоединились преданные художнику маршаны – торговцы искусством. Даже во время Первой мировой войны, когда парижское окружение Пабло страдало, кто-то из друзей воевал и был ранен, кто-то вынужден был уехать из Франции, – даже военное время для Пабло было счастливым и плодотворным. Он не счел нужным доказывать, что сочувствует французскому патриотизму; оставался просто испанским художником, живущим в Париже, то есть самим собой. Уже тогда Пикассо обладал властью над обстоятельствами.
Рыжеволосая Фернанда, правда, умудрилась бросить его как раз накануне войны, а вместе они прожили долго, больше семи лет. Она променяла Пабло, который уже к тому времени неплохо продавал свои картины, на другого художника, совсем неизвестного. После ухода Фернанды Пабло быстро нашел новую подругу, Еву, и, судя по всему, связь была счастливой: Пабло писал Еве любовные письма каждый день, даже если просто выходил выпить стакан вина с друзьями в кафе. Дела Пикассо к тому времени уже вели профессионалы – Амбруаз Воллар и Конвейлер, продажи картин шли все успешнее. Пикассо оставалось только работать, любить свою Еву, получать хорошие деньги да натравливать маршанов друг на друга, чтобы каждый из них боялся потерять его расположение. После двух лет жизни с Пикассо в неге и комфорте Ева умерла от туберкулеза. Пабло впоследствии не только никогда о Еве не рассуждал, не писал, но и не упоминал ее подлинное имя (а Ева – это был псевдоним, так сказали друзья). «В этом он похож на свою мать, донью Марию Руис Пикассо, женщину замкнутую и недоверчивую, – думал Саб. – Как и она, Пабло тщательно скрывал все, что имело для него значение, что волновало особенно сильно».
Как раз в это время, возможно из-за потери возлюбленной, Пабло сильно изменился: так считали все, кто его знал. Он забыл прежних друзей, и не только тех, что из Барселоны, – Пальяреса, Рамона Пичота, Гонсалеса, – но и Макса Жакоба, своего первого близкого друга-француза. Гийома Аполлинера Пикассо в своей «новой жизни» тоже успел обидеть (хотя друзья не знают точно, что именно там случилось), а вскоре поэт-герой, поэт-философ Аполлинер покинул этот мир. Узнав о смерти Апо Пабло написал свой автопортрет: это было лицо растерянного человека, который не любит не только себя, но и кого бы то ни было. Обо всем этом Сабу рассказал скульптор Гонсалес, который с Пабло давно не общался и был обижен на него.
Потом в жизни Пабло настала эпоха Ольги Хохловой и Жана Кокто. Говорят, что Кокто – ходячий парижский рекламный журнал – вцепился в Пабло с первой встречи, и так по сей день около него трется, отвлекаясь только на наркотики и романы с красивыми молодыми людьми. Саб каждый раз задумывался, возвращаясь к размышлениям о дружбе Пикассо с Жаном Кокто… и с Касагемосом, Педро Маниаком, Максом Жакобом. В общем, Сабартесу была непонятна дружба Пабло с известными гомосексуалистами Парижа и Барселоны. Многократное совпадение? Факт: Пабло, так любящий женщин, привлекает и мужчин; наверняка это не связано только с сексуальностью. Возможно, в этом проявляется поразительная сверхчувствительность этих одаренных людей: они отличаются от других, живут вне традиционного общества, их восприятие обострено отверженностью, и потому они с первого взгляда чувствуют, что Пикассо – уникум. Они хотят быть рядом с Пабло, потому что он излучает силу, в которой нуждаются все – мужчины, женщины, дети, животные. Будто у него в животе магнит. Пикассо повелитель не только двухмерного пространства – бумаги, холста, – он со временем стал повелителем людей, недаром ведь болтали, что Макс Жакоб составил… или это был Аполлинер… гороскоп Пикассо, и он полностью совпал с гороскопом короля Людовика Четырнадцатого, «короля-солнце»! На стене квартиры Саба в Барселоне, той самой, что на Консуладо, юный Пабло написал: «Волосы моей бороды и мои ногти, хоть и отделены от меня, – боги в той же мере, что и я!» Саб тогда решил, что это шутка Пабло, пока не убедился, что люди в их окружении смотрят на невысокого, 158 сантиметров роста, некрасивого Пикассо с обожанием. Дело явно было не только в его способности росчерком карандаша запечатлеть суть мира. Общаться с Пабло означало быть причастным к источнику уникальной силы.
В начале дружбы Пабло с Жаном Кокто Сабартес уже жил в Гватемале, уехал туда к богатому дяде в надежде на хорошую карьеру. Но он легко мог представить, как спесивый сноб Кокто, самый известный франт Парижа, соблазнял Пабло разговорами о гениальности. Сколько этих разговоров было на Монмартре, в каждой комнате Бато Лавуар, да и в коридорах тоже. Смешное название Бато Лавуар – «Корабль Прачечная», – насколько Саб помнил, придумал поэт Макс Жакоб. Это была заброшенная фабрика, где в XIX веке делали пианино. Художники за гроши арендовали неказистое двухэтажное строение (вообще-то трудно точно сказать, сколько там было этажей, настолько нелепой была постройка), разгородили на клетушки; внешне кривое здание напоминало баржи, на которых раньше женщины стирали белье на Сене. Одежда художников, поэтов и их подруг сушилась на окнах, дополняя образ прачечной.