Страница 85 из 125
Командующего он видел лишь издалека на параде. Оврутин отвечал быстро, глотая концы слов. Он хотел было сказать, что их батарею никто не прикрывает с флангов, что впереди нет пехоты, нет охранения. Но по тону обращения понял, что там, в штабе фронта, все знают.
- Есть держаться! - крикнул в ответ Оврутин, удивляясь странной бодрости своего голоса. - Будем держаться до последнего, товарищ генерал!..
Генерал простился. Просил передать бойцам, что верит в их мужество, и повесил трубку. Оврутин еще держал ее некоторое время, плотно прижимая к уху, потом, поняв, что разговор окончен, бросил. Посмотрел на шоссе, откуда доносился глухой рокот, где в небе, если прильнуть к стереотрубе, видны были маленькие самолетики, И он своими щеками, напряженным телом вдруг ощутил, как пахнуло издали огнем, услышал в глухом рокоте бесстрастный голос приближающейся стрельбы. Не хотелось верить, что через час-полтора здесь встанет дыбом земля… А вслух сказал:
- Все правильно! Исключительные обстоятельства требуют исключительных действий.
Неопределенность рассеялась. Приказ есть приказ!..
Но почему-то вдруг обида хлестнула в лицо, вопиющая, как ему показалось, несправедливость судьбы, случайно сложившиеся обстоятельства поставили его перед гранью небытия… Шансов выжить один к ста или совсем никаких! Зенитная батарея лишь маленькая затычка в большой дыре, которая возникла в днище корабля… Будущее, о котором мечтал, просто завтрашнего дня может и не быть. Жизнь может кончиться именно сегодня. А надо что-то делать, надо что-то делать!
Он провел ладонью по щеке, по шее и пальцами ощутил на петлице выпуклую глянцевую поверхность лейтенантских кубарей. Маленькие строгие квадраты, знаки воинского отличия, вдруг воскресили в возбужденном мозгу памятное торжественное построение в артиллерийском училище, и Кирилл, как наяву, услышал напутственные слова седого полковника: «Советская Родила верит вам и надеется на вас!» Они стояли тогда гордые и счастливые своей судьбой, в новой парадной форме.
Кирилл с трудом оторвал от земли застывшие и отяжелевшие ноги, сделал шаг, второй и в то же время тренированным командирским взглядом охватывал боевую позицию, которую хотел сделать неприступной. «Нет, мы не затычка в большой дыре!.. Нет, мы артиллерия, - зло и с какой-то отчужденной решимостью повторял он про себя. - Мы им покажем! Через нас не так просто пройти! Дорого им это обойдется! Надо всем командирам орудий и бойцам рассказать о приказе и просьбе командующего…»
- Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант, вы что не отвечаете?
Кирилл обернулся и увидел прибившуюся к ним санитарку.
- Товарищ лейтенант, а мне что делать?
Оврутин хмуро окинул взглядом девушку в красноармейской форме, которая мешковато сидела на ней, на ее самодельную санитарную сумку с медикаментами, купленными на свои деньги, и пытался вспомнить, что же он ей говорил в прошлый раз, но никак не мог вспомнить - то ли приказал уходить из расположения батареи, то ли разрешил остаться. Он лишь сухо произнес:
- Ты еще здесь?
- Вы же приказали стоять, вот я и стою, - ответила Лариса и тут же быстро предложила: - Разрешите, я буду помогать вашему санитару отвозить раненых? Разрешите?
В голосе ее звучала такая искренняя просьба, что лейтенант не знал, на что решиться. Он знал, что ей тут делать нечего. Но по глазам видел, что девушка сама понимает, какая опасность надвигается на батарею, и не трусит, не уходит, а просит остаться с бойцами. За нее вступился и санитар, который топтался рядом:
- Мне бы помощница пригодилась… Считай, как из народного ополчения она…
Оврутин понял, что ее никакими силами не выпроводишь в тыл, не стал возражать и утвердительно махнул рукой.
- Спасибо, товарищ командир! - сказала, радостно улыбаясь, Лариса. - Спасибо!
«За что благодарит? Эх, сорвиголова… За то, что в пекло боя разрешил сунуться?» - Кирилл был зол на себя, что не смог отказать, что взял на себя ответственность и за ее девичью судьбу. Обернулся и приказал санитару, человеку пожилому и степенному:
- С первой же повозкой отправишь ее, понял?
- Слушаюсь, товарищ лейтенант.
3
Санитара звали Константин Онуфриевич. Ему было под пятьдесят. Его призвали в армию неделю назад, из сельской больницы, где он работал вместо выбывшего фельдшера.
- Я буду называть вас дядя Костя, ладно? - предложила Лариса.
- Можно, - согласился санитар, довольный, что у него появилась помощница.
Константин Онуфриевич подвел Ларису к вырытому просторному углублению на северном склоне возвышенности и сказал:
- Вот тут у нас и будет пункт первой помощи раненым.
Над углублением солдаты соорудили настил из неоструганных сосновых бревен, вроде навеса, сверху насыпали земли, чтобы шальные пули и осколки не тревожили раненых.
- Дядя Костя, видите стожок? - Лариса указала на копну прошлогоднего сена.
- Вижу.
- Давайте натаскаем сюда, а сверху расстелем брезент. Все же мягче будет лежать раненым, а? - Она вспомнила, как после бомбежки, когда бегала за помощью для Татьяны, у санитарной палатки пострадавшие лежали прямо на жесткой земле.
- Дело говоришь, - согласился Константин Онуфриевич. - Мы на санитарной повозке и доставим сюда сенцо.
Чуть в стороне от их навеса, в кустах за деревьями, были привязаны кони, которые везли пушки. Ездовые, по приказу лейтенанта, захватив винтовки, пошли в первые окопы. Лошади, предчувствуя беду, топтались и тихо ржали.
До начала боя Лариса и санитар успели привезти две подводы сухого сена, устлать им земляной пол. А когда стали расстилать жесткий брезент, вдруг на них обрушился грозовой обвал, все вокруг загрохотало, загремело и утонуло в огненном смерче. Тут стало пострашнее, чем при бомбежке. Лариса в страхе присела и сжалась в комок, закрыв уши ладонями. Санитар, побелевший враз лицом, никак не мог открыть крышку походного ящика с медикаментами и перевязочными средствами, стоявшего в дальнем углу.
- Помогла бы, что ли… Надо приготовиться к приему…
Но встать она не успела. И это ее спасло. В том дальнем углу, по настилу, что-то глухо шмякнуло, и в следующую секунду раздался оглушающий взрыв, земля качнулась и, казалось, куда-то провалилась в темноту, Лариса, почти теряя сознание, видела падающие на нее бревна настила, задохнулась в горячем удушливом чаде, прогорклом запахе тола…
Сколько пролежала она в забытьи, Лариса не помнит. Но очнулась она оттого, что земля под нею продолжала дрожать и качаться, как живая. Открыв глаза, она увидела, что лежит, обсыпанная землею, у глиняной стены под обрушившимися бревнами настила. Они рухнули только с одной стороны и образовали нечто похожее на странный шалаш. Сквозь неошкуренные бревна просвечивался день. А вокруг по-прежнему все грохотало и гремело, но только ей заложило уши, и она уже слышала все в приглушенном тоне.
Лариса поползла вперед, на свет, таща за собою санитарную сумку, и скоро выбралась из бывшего пункта первой помощи. Отряхнула землю с головы. Огляделась. Там, где обрушился край настила, зияла огромная воронка и со дна развороченной земли исходил прогорклый чад. Санитара нигде не было видно. Она двигалась как заводная, понимая, что надо что-то делать. По кустам и ветвям деревьев, словно в град, сыпались осколки. Впереди, куда вели вырытые ходы сообщения, слышались, сквозь грохот разрывов и выстрелы пушек, молящие крики о помощи…
Она, придерживая свою сумку, направилась по ходу сообщения. Но не успела сделать нескольких шагов, как сбоку и сзади сверкнули одновременно несколько молний и ходуном заходила земля. Взметнулись вверх огромные фонтаны земли, комьев, вырванных с корнями деревьев, и воздух раскололи, разорвали неведомые грохочущие силы…
Лариса инстинктивно упала на дно неглубокого узкого хода сообщения, сжалась, стараясь превратиться в маленький комочек, ощущая щекою влажную сырость глинистой земли. А под нею, над ровиком, свистели осколки, комки земли падали на спину, удушливая тугая горячая волна вдавливала в землю, забивала дыхание…