Страница 72 из 125
В их доме, где бедность не пряталась по углам, но всегда было чисто и уютно, остановился красный командир. На нем были красные суконные галифе и кожаная тужурка, он весь был перетянут новыми ремнями. Но не одежда поразила Мишку, а сабля командира, вернее, эфес сабли. В нем таинственно мерцали цветные камешки - один красный и три голубовато-зеленых, вставленные искусным мастером в рукоятку. Зелененькие, как у мамки в серебряном колечке, что надевает по праздникам.
«Нравится? - спросил командир, поглаживая ладонью эфес.
- Ага, - ответил Мишка и, осмелев, робко попросил: - Можно потрогать?
- А отчего же нельзя, - командир улыбнулся и протянул рукоятку сабли.
У Мишки перехватило дыхание от радости. Он никогда еще в жизни не дотрагивался до таких важных солдатских вещей, как боевая сабля, а тут еще особенная - с камешками. Видать по всему, дорогими. Не будут же всякие, каких полно на речке, вделывать в саблю.
- Ух ты! - Мишка водил пальцем по округлым, красиво обточенным камешкам, по витой серебряной с золотыми вставками рукоятке боевого ценного оружия, и душа его таяла от восхищения и гордости. - Какая шашка!.. И эти… они, ух!.. горят как!..
- В бою добыл. С одним офицером схлестнулись. Дрался как черт! Но я одолел, потому как правда на нашей, рабоче-крестьянской стороне, и мы всех буржуев загоним, в печенку и душу их!..
Конники ускакали, а в глазах у мальчишки навсегда остались те таинственные камешки, вставленные красиво в рукоятку сабли. И в свободные минуты, когда удавалось побыть на речном берегу, Мишка стал меньше нырять и плавать, а все больше стал бродить по песчаному откосу да высматривать разные красивые, на его взгляд, камешки, черепки посуды да шлифованные песком осколки бутылочного стекла.
- Ну, что ты, бисова дытына, опять каминня в хату натаскал, - серчала мать, Анна Кондратьевна, выметая из-под лавки Мишкины «сокровища».
Братьев и сестер у Мишки было много, но никто из них почему-то не видел красоты в тех черепках и камешках, найденных Мишкой, и каждый из них лишь из чувства солидарности поддерживал увлечение брата. Младшие сестренки, конечно, охотно сопровождали Мишку, но чуть повзрослев, они мастерили самодельные куклы, им по душе приятнее играть в «дочки-матери».
Болезнь камнем, если она действительно захватывает человека, то становится его судьбой, ибо нет от нее избавления и нет от нее лекарства. Она вселяется в человека и живет с ним до конца отпущенных ему дней. В школе он узнал, что есть такая наука мудреная - «геология», что изучает она все, что есть ценные и цветные камни, что лежат и наверху, и глубоко под землею, разные полезные ископаемые - и руду для железа, и уголь, что из Донбасса возят, и мазут, что по-научному нефть называется, и всякие важные редкие богатства - золото, серебро и самую что ни есть дорогую платину.
Когда Михаил окончил школьное обучение, дома собралась на совет вся родня - надо решать дальнейшую судьбу парня. Михаил стоял на своем:
- Поеду учиться на геолога.
Журили его и стыдили, что, дескать, в городе ничего путного из него не выйдет, тем более вдали от родительского глаза и без родственников. Предлагали ему на выбор разные места учебы, близкие от дома, где можно получить уважаемую и нужную для крестьянского общества специальность: такую, как, скажем, агронома (вона как живет Митрий Анисович, дом - полная чаша!) или, скажем, выучиться на ветеринара - так сразу станешь первейший человек в селе.
- Живность, она как и человек, тож ее болесть косит, - уговаривал дед и вздыхал: - И меня б ты на старости годов подлечил малость… Я ж всю жисть при скотине был.
Но Михаил упрямо твердил свое. Отказался даже от серьезного предложения вожака комсомольской ячейки, парня тертого и служившего в Красной Армии, троюродного брата по материнской линии. Василь сообщил, что пришла бумага и надо послать одного молодого грамотного парня учиться на тракториста.
Трактористов в селе еще не было. Но трактор видели - ехал по большаку, тарахтя и пуская колечки дыма, в соседнее большое село, где уже существовала крестьянская коммуна. Старики и бабы охали, а мужики завистливо толковали об этой железной коняге, которая без еды, на одном керосине, может зараз четыре плуга тащить.
Михаил отказался и от этого почетного предложения. Потупившись, он твердил одно и то же:
- Поеду учиться на геолога.
Переубедить его не удалось. В конце концов родня пришла в общее соглашение - пусть идет по этой самой не понятной никому на селе мудреной науке, хотя и отцу и матери стыдно будет кому сказать, что такой крепкий и ладный парень, умом не тронутый, занимается непутевым делом - камни разные ищет да через увеличительное стекло разглядывает.
Придя к такому единому соглашению, родня занялась решать другой не менее важный вопрос: в какую именно сторону податься Михаилу, чтобы познать свою каменную науку. В Донбассе, в Юзовке, там больше учат по углю. В Кривом Роге - по руде для железа. В далеком Баку - нефть, ее из-под земли трубами достают. Потом решили, что одно место по камню главное на земле есть, это Урал. Там и горы, там цветные камни, хоть по горло завались ими, смотри - не хочу! - и живут люди ученые и умельцы по работе с камнями.
И Михаил Бондарь, благословленный родней, в ту же осень поездом отправился на далекий Урал, в Свердловск, поступать на учебу, пробиваться самостоятельным путем в люди.
2
Учеба давалась легко. В Политехническом, на геологическом факультете, собрались в основном такие же, как и Михаил, молодые люди, заболевшие на всю свою жизнь «каменной болезнью». Наглядные пособия находились рядом - весь Урал, как гигантская кладовая, раскрывал свои богатства.
Лекции, семинары, самостоятельные работы в лабораториях, шумные споры в общежитии о том, как строить новую жизнь, что брать из доставшегося им после революции «наследия прошлого», выбрасывать ли за «борта современности» буржуазно-дворянского Пушкина и других, из той же компанийки, да можно ли и допустимо ли, исходя из рабоче-революционной основы, надевать рабфаковцу шляпу и повязывать галстук - атрибуты загнивающего капиталистического мира?
Молодые хозяева страны, преданные и верные, готовы были, не жалея никаких сил, построить что-то совершенно новое, чтобы принести свет радости для всех будущих поколений.
Рабфаковцы, сверстники Михаила Бондаря, комсомольцы и большевики, недосыпая и недоедая, довольствуясь малым, были одушевлены идеей великой перестройки всего окружающего мира, создания истинно-радостной жизни для трудового большинства людей, которую они заслужили веками тяжкого беспробудного рабства и неисчислимых смертных жертв.
Он, Михаил Бондарь, простой крестьянский парень, получал бесплатно образование и диплом горного инженера, и ему хотелось с радостной благодарностью за это великое доверие служить своей родине, чтобы поскорее наступила эпоха всеобщего братства, блаженства и мира, которые потом постепенно распространятся по всей земле.
3
Наступило время для практических утверждений полученных знаний. Практику Михаил проходил в Верхне-Камском районе, где геологические поисковые партии нашли фосфор. Фосфора стране не хватало. Будущий горный инженер Бондарь принял участие в обследовании месторождений. Их оказалось два, и оба по запасам - промышленные. Месторождения сразу же начали разрабатывать.
Сейчас, через четверть века, Бондарь нет-нет и глянет на карту страны, где в Кировской области помечена станция Фосфоритная. Она появилась в начале тридцатых годов, когда вырос рабочий поселок и промышленные объекты…
Все для него в тех местах связано с понятием «первое»: первая самостоятельная практическая работа по диплому горного инженера, первые открытые на его глазах и с его участием крупные месторождения и - первая любовь… Здесь он встретил свою подругу на всю дальнейшую жизнь, и потому-то ту станцию они с полным правом называют «нашей».