Страница 7 из 76
Я всё ещё не понимал, что ребята страдают из-за меня, что этим лагерем владеет мой братец.
Если бы я знал, что сделал? Сдался бы? Вряд ли! Всё равно ребят не оставили бы уже в покое, слишком глубоко увязли, да и надзиратели с охраной были обречены.
А между тем белое солнце пустыни набирало обороты, и жгло всё сильнее, просто убийственно, выжимая из нас вместе с потом жизненные соки.
…Далеко на Севере есть такая страна, Чукотка называется. Где живут оленеводы и рыбачат рыбаки.
Рыбаки понятно, набрали морской воды, растопили лёд на жирнике, и вот она, желанная соль!
Что делали оленеводы?
Была у них такая вещь: ахульчин называется, или общий мочеприёмник, откуда жители яранги получали недостаток соли, даже давали оттуда пить собачкам или любимым олешкам.
Недостаток соли в организме имеет страшные последствия: загнивают мышцы, начинают отделяться от костей.
Когда признаки обессоливания начали появляться у нас, и на коже стали появляться тёмные пятна, я предложил заняться уринотерапией, то есть пить мочу. Посуды у нас не было, пили друг у друга.
Если не верите, вспомните Беслан.
Увидев это, наши друзья-надзиратели, одуревшие от жары, безделья и пьянства, решили набрать себе помощников, причём добровольных, в надсмотрщики.
Когда Серёжа Ковтун покушался на честь Маленького Серёжки, мы ещё выглядели вполне привлекательно. Сейчас же наши костлявые, грязные, все в струпьях, тельца, не привлекли бы самого отъявленного маньяка-педофила.
Поэтому, выставив как приз, литр воды и нормальную еду, Райхель предложил обслужить его.
Один, самый маленький, не выдержал, и то, допустили его после обследования зубов.
У нас всех шатались зубы и сильно болели дёсны от недостатка витаминов.
Итак, наш общий любимец и малыш Натька опустился.
Когда его хотели придавить, я вмешался и отстоял мальчика. Напрасно, или нет? Всё остальное произошло тоже по моей вине.
Мальчика отделили от нас, одели в майку и трусы, давали нормально питаться за «небольшую» услугу, и, к всеобщему удивлению, Натька поправился, струпья осыпались, лицо порозовело и округлилось.
Ребята недоумевали, и вот, надо же было мне сказать, что флюиды, выделяемые человеком, богаты витаминами?! Собственно, сказал я, это и есть живая вода, созданная для развития нового организма.
После этого остальные надзиратели, а их было десять человек, быстро набрали себе слуг.
В их числе оказался и мой побратим Колька.
Чтобы они не бездельничали, им сделали плётки, и назначили надсмотрщиками над остальными работниками. Как я уже говорил, Колька больше всех любил меня. Теперь всё тело у меня было не в мелких, а в крупных рубцах, на лице тоже остались отметины, была разорвана верхняя губа, перебит нос и уши.
Только в поле старался держаться подальше, хотя всё это я терпеливо сносил, понимая, что вполне заслужил побои от своего лучшего друга.
Когда нас не было в лагере, приезжали бурильщики, сделали артезианскую скважину, но вода оказалась настолько горькой, щелочной, что оказалась совершенно непригодной не только для питья, но и для технических нужд. Гораздо хуже мочи. Пробовали мыться ею, кожа облезала.
Вот что происходило в лагере, до того дня, как всё началось.
Оставалось нас к тому времени сорок четыре пацана, если исключить надсмотрщиков, то тридцать четыре. Из шестидесяти.
Бои местного значения.
В тот памятный день, когда мы приехали с хлопкового поля, нас построили для переклички.
Всё же целый день работы на солнцепёке здорово выматывает, все еле стояли, ожидая, когда позволят разойтись.
Наши друзья-надсмотрщики тут же убрались под свой навес, расселись в тени, ожидая ужина.
В своих грязно-белых, выгоревших на солнце, робах с закатанными рукавами они напоминали эсэсовцев - альбиносов в белых панамках.
Но сегодня парни не спешили нас распускать, они были настроены повеселиться.
Райхель вышел с карабином СКС через плечо, Кляйн, натуральный садист, держал в руках дротиковое ружьё. Оба под приличным хмельком, но пока не дошедшие до кондиции.
Шмидт вынес воду и тарелку каши. По строю пронеслось урчание животов.
- Вот именно! – воздел палец Райхель, - Желающие поиграть и поесть, шаг вперёд!
Вздохнув, я вышел из строя.
- Назад! – пихнул меня в грудь Райхель, - ты мне нужен для другого…
Вновь вышел Вьюн.
- Другое дело! – оскалился Кляйн, который был ростом не меньше Райхеля. - Давай! На счёт три! – Кляйн отвернулся, проверяя ружьё. Потом, подождав, когда Райхель проговорит «три», повернулся.
Вьюн уже был посреди плаца и пытался изобразить мои движения. Но малыш переоценил свои силы, слишком устал за день.
Выписав несколько восьмёрок, ружьё метнуло дротик. Мне казалось, Кляйн промахнулся, но, к своему удивлению, увидел, как из груди Вьюна выросло красное оперение.
Вьюн не стал кричать и биться. Он упал замертво.
Подошедший Райхель пошевелил его сапогом, и сказал:
- П…ц котёнку, больше срать не будет. Ты! – показал он пальцем на меня, - И вы! – ткнул он на Зяму с Мотей, - Мухой взяли лопаты и закопали! Остальные стоять! – отойдя метров на пять, начальник лагеря взял карабин на изготовку, передёрнув затвор. На вышке тоже оживились. Вышек было четыре, но сейчас, видя в нас дистрофиков, не способных ни на что, расслабились и дежурили на одной, дурея от жары и тяжёлой службы.
Мы пошли в сарай, который нам открыл молчаливый Шмидт, взяли кирку и лопату, пошли на кладбище.
Я киркой взламывал высохший до каменной твёрдости грунт. Зяма с Мотей выбрасывали разрыхлённую землю. Когда выкопали могилу на полметра глубиной, подошёл Райхель, четверо пацанов принесли тело Вьюна.
- Хватит! – махнул рукой Райхель, - Закапывайте. Выпьем сегодня на поминках! – вздохнул он.
В это время Вьюн застонал и шевельнулся.
- Он живой! – воскликнул Мотя.
- Живой? – заинтересовался Райхель, - Неужели? – он подошёл, перехватил поудобней карабин, и изо всех сил ударил Вьюна прикладом по голове.
- Вот и всё! – в мёртвой тишине сказал он, - Закапывайте! – и отвернулся.
Я, не помня себя от гнева, размахнулся, и ударил Райхеля киркой прямо в позвоночник, в районе почек. Парень хрюкнул и моментально рухнул на землю.
Я подхватил карабин и выстрелил в часового на вышке, крикнув:
- Бей! Ребята, бей вертухаев! Не дайте им взять оружие! Не дайте открыть собак!
Лагерь взорвался воем маленьких глоток. Я стрелял по надзирателям. Первым попался Кляйн, вторым погиб Шмидт, хотя против него у меня было меньше всего злобы: он частенько прогуливался со мной, взяв в руки мою гирю, и подначивая меня:
- Санёк! Ну что, скоро на дембель? - Вообще-то он был у нас за повара. Иногда, воровато оглянувшись, совал мне в руки кусочки лепёшки. И не только мне…
Потом кто-то метнулся к собачьим вольерам, пришлось мне и его успокоить.
Ребята не сразу успели, охранники-узбеки не пили самогон, кто-то из них вооружился, затрещали выстрелы, ребята стали падать на утрамбованную землю. Но разъярённую толпу уже невозможно было остановить. Стрелка я завалил, и, когда обернулся в поисках опасного противника, увидел, как ребята расправляются с надсмотрщиками, бывшими своими друзьями, с которыми зимой спали в обнимку, согревая друг друга своими телами, потом играли в снежки, смеялись, обнявшись.…
Там погибал сейчас мой побратим, Колька, под градом камней и палок.
Что я мог сделать? Встань я на пути озверевшей толпы, меня бы тоже растерзали.
Кто-то схватил меня за ногу. Райхель.
- Добей, не бросай подыхать, как собаку! – попросил он.
- Собаке собачья смерть! – пнул я его.
- Я тебе что-то скажу!
- Ну, говори! – наклонился я к нему.
- Мы всё это делали по приказу, не сами! – умоляюще глядя на меня, признался Райхель.
- Я видел, с какой неохотой вы выполняли приказы! – с сарказмом ответил я.